– Что там? – спросил я.

– Письма редактору. – Он состроил гримасу. – Целая страница посланий насчет алкоголя. Идиоты они, если хочешь знать мнение.

Он расправил газету и начал читать:

– «У вас есть сын, дочь, внук, внучка, племянник, племянница или другие юные родственники, которых вы любите? Если да, то я умоляю, я заклинаю вас проголосовать против торговли спиртным. Почему? Подумайте, что спиртное сделает с их юными, нежными, драгоценными умами.»

Сэм вздохнул.

– Так что оно сделает? – спросил я.

– Притупит их мышление. Сделает безрассудными. Толкнет на поступки, которые в обычном состоянии они бы не совершили. Приведет к катастрофам, которые покалечат, разрушат и уничтожат их драгоценные невинные жизни. Ты разобьешь сердце матери и отцу. Ты станешь позором общества. Ты навлечешь на своих драгоценных родных и на наше драгоценное богобоязненное сообщество Божий гнев – о, ну что за херня!

– Не выражайся при детях, пожалуйста.

– Ну, мне очень жаль, что нас слушают драгоценные Ишины ушки, но это полная хрень. Такое ощущение, будто писал гребаный второклассник.

– Ты сказал плохое слово! – Иши нахмурился и направил на него осуждающий взгляд.

– Извини, солнышко, просто иногда твой дядя Сэм начинает немного злиться. Если б эти болваны…

– Твои болваны, – заметил я.

– Прошу прощения?

– Они же баптисты.

– Я не баптист.

– Тебя воспитали баптистом, и твои родители до сих пор ходят в их церковь.

– И что?

– Ну, пока эту церковь поддерживают люди вроде твоих мамы с папой…

– Они не поддерживают ее.

– Тогда зачем они туда ходят?

– Это полезно для бизнеса.

– Ясно.

– Если они начнут возмущаться, то в момент потеряют половину клиентов.

– Понятно.

– Вот только не надо тут мне, Генри Гуд.

– Я просто спросил.

– Мы, по крайней мере, не увольняем людей за то, что они геи.

– Что такое «геи»? – спросил Ишмаэль.

– Гей – это мальчик, которому нравятся мальчики, – объяснил Сэм.

– Мне нравятся мальчики, – сказал Ишмаэль.

– Я имел в виду, не по-дружески и так далее.

– О.

– Ты поймешь, когда станешь постарше. Большинству мальчиков нравятся девочки, они хотят встречаться с девочками и жениться на них, но есть и другие мальчики – которые предпочли бы жениться на мальчике.

– О.

– Не маловат он для таких тем? – спросил я.

– Он должен знать, как устроен мир. Правда, Иши?

Ишмаэль очень серьезно кивнул.

– В общем, одни мальчики, когда вырастают, хотят жениться на девочках, а другие мальчики хотят жениться на мальчиках. Вот и все. Ничего такого тут нет. Вот как мы с твоим дядей Хеном.

– Тебе не нравятся девочки?

– Конечно, нравятся, – сказал Сэм, – но жениться на них я не хочу. Я хочу жениться на мальчике.

– Почему?

– Потому что люблю его.

– Почему?

– Ну, потому что одним нравятся девочки, а другим мальчики. Вот и все. Ковбоец, все люди разные. И это нормально. Нам ведь необязательно быть одинаковыми, согласись?

– А я гей?

– Почему ты спросил?

– Ну, я же тоже люблю дядю Хена. Это значит, я тоже гей?

– О нет, малыш, – с улыбкой ответил Сэм. – Когда ты станешь постарше, то узнаешь о сексе, о поцелуях, о том, как заниматься любовью, и всем таком прочем.

– Фу!

– Противно, да? Но когда ты влюблен, это приятно. Вот погоди, скоро ты вырастешь, встретишь симпатичную девочку, и твое сердце забьется, как птичка, и ты захочешь поцеловать ее…

– Гадость!

– И ты скажешь ей, что она твое солнышко, твоя зайка, твой сладкий цветочек, а она улыбнется, и тебе захочется одного: думать о ней, целоваться с ней, быть с ней, взять ее в жены и завести с ней семью.

– Только не мне, – поклялся Ишмаэль.

– Вот увидишь, ковбоец.

– Ни за что, дядя Сэм. Я не стану целоваться с девчонками.

– И не надо пока. Сейчас тебе еще рано. Но однажды, когда ты станешь постарше, ты поймешь, что я прав. А теперь скажи своему дяде Хену поторопиться с ужином, потому что мы голодные мужики и хотим есть. Да?

– Да, – с энтузиазмом откликнулся он.

– Дайте нам нашу еду, – провозгласил Сэм, хлопая ладонями по столу. – Дайте нам нашу еду!

Ишмаэль тоже принялся колотить по столу.

– О, да заткнитесь вы оба, – сказал я.

Глава 88

Мне нужна правда

В понедельник утром я собрался и поехал в следственный изолятор округа Монро, чтобы нанести визит Саре.

– Они поговаривают о сделке, – с гордостью сообщила мне Сара.

– О сделке?

– Они хотят знать о ребятах, с которыми я ездила в Алабаму. Если я добьюсь сделки, то, возможно, не сяду.

– О.

– Ты разве не рад за меня?

Я представил, как Ишмаэль снова живет со своей матерью, и ничего не ответил.

– Смотрю, ты не в настроении, – сказала она, закатывая глаза.

– Я пришел поговорить насчет Иши.

– А что с ним?

– Сара, мне нужно знать, кто был отцом.

– Я тебе уже говорила.

– Ты намекнула. Но прямо не говорила. Это был папа?

Вздохнув, она отвернулась и вытерла губы ладонью.

– Мне надо знать, – повторил я.

– Хен, я уже все сказала. И больше обсуждать это не хочу.

– Он правда сделал это, или ты все придумала, чтобы тебе посочувствовали?

На этих словах ее голова быстро развернулась ко мне.

– Посочувствовали? – выплюнула она. – Меня трахал мой папочка, и ты думаешь, я хочу, чтобы мне посочувствовали?

– Мне надо знать правду.

– А по нему, что ли, не видно?

– Ты можешь взять и сказать прямо?

– Сказать что?

– От кого он.

– Папа меня изнасиловал. Трахнул меня. Он пришел ко мне в комнату, лег в кровать, задрал мне ночнушку и засунул в мою вагину свой член. Тебе достаточно, Хен, или надо еще? Ты знал, что пенис у папы был всего четыре дюйма длиной? Неудивительно, что мама вечно была в плохом настроении.

– И потому ты убила его?

– У меня есть алиби.

– Калкинс так не считает.

– Да что он знает, этот говнюк?

– Он знает, что у тебя нет алиби.

– Я ничего не делала, так что какая, ко всем чертям, разница?

– Вы с папой поссорились? Ты приходила к ним в дом?

– Прекращай. Не твое это дело.

– Если ты убила папу – мое.

– Это не тебя изнасиловали!

– У нас есть только твое слово и все.

– Этот мудак разрушил мою мудацкую жизнь. Он получил по заслугам.

– Значит, это сделала ты?

Она прикусила язык и уставилась на меня подозрительным взглядом, словно вдруг поняла, что я пытаюсь вынудить ее проболтаться.

– Хватит, Хен. Не твое это дело. Все уже в прошлом.

– Калкинс так не считает.

– Да какая разница, что считает этот ублюдок?

– Дело еще не закрыто.

– Раз так, то пускай найдет гребаного свидетеля.

– Уже нашел.

Она замолчала, в ее глазах появилось сомнение.

– О чем ты болтаешь? – спросила она, когда я не стал продолжать.

– С тобой был Иши. В тот день.

Я ткнул наугад – помня о гильзе и об окровавленной тряпке, которые мы нашли в обувной коробке у Сары в шкафу. Может, это и была та самая пропавшая гильза, о которой рассказывал Калкинс?

Сомнение в ее взгляде сменилось страхом. После долгого молчания она – встревоженная, помрачневшая – поднялась.

– Да пошел ты, Хен, – сказала она. – Иди на хер вместе со всей этой проклятой семейкой.

– Так вот, насчет сделки, – ровным голосом сказал я.

– Что?

– Калкинс сказал, что если ты не выложишь правду, то сделки не будет.

– Хен, я не стану признаваться в убийстве собственного отца. Я не настолько глупа.

– Ну, значит сядешь в тюрьму.

– Это мы еще поглядим. О, и кстати, спасибо, говна ты кусок, за то, что отсудил у меня опеку над моим гребаным сыном.

Она развернулась и ушла прочь.

Глава 89

Семя сомнения

На улице Калкинс, увидев меня, выбрался из машины.