Разумеется, я ничего не мог ответить ему на это.

Камины и печи

Обитатели северо-восточных стран Европы очень странные люди. В холодные вечера они как ни в чем не бывало сидят на воздухе и постоянно пьют что-нибудь горячее, преимущественно чай, а в морозные дни стоят с папиросами в зубах на площадке трамвая, несущегося по ледяному воздуху со скоростью пятнадцати миль в час, и упорно отказываются войти в вагон. В железнодорожных вагонах, где такая жара, что прямо можно испечься, они, наоборот, настаивают на том, чтобы окна оставались наглухо закрытыми, и с видом замороженной трески кутаются в свои шубы с огромными меховыми воротниками.

В своих домах они держат окна герметически закупоренными в течение нескольких месяцев, а от их печей пышет таким зноем, что к ним опасно подходить, если вы не желаете обжечься. Путешествия расширяют кругозор; между прочим, они могут внушить нам, британцам, ту истину, что наши соотечественники вовсе не так глупы, как их рисуют. Было время, когда я, сидя с вытянутыми ногами перед камином, в котором ярко пылали дрова или уголья, внимательно слушал людей, которых считал всезнающими, распространявшихся на тему бессмысленности и разорительности наших английских обычаев.

Они объясняли мне, что весь жар от огня совершенно бесцельно выходит наружу через широкие трубы наших каминов. Я не решался возражать им, что чувствую себя перед моим камином вполне тепло и уютно. Я готов был признать, что меня согревают вовсе не дрова, а моя британская глупость и упорство. И в самом деле, как же огонь может согревать меня, когда вся его сила уходит прямо на воздух? Конечно, только теплота невежества могла согревать кровь в моих вытянутых перед «холодным» огнем ногах. Они уверяют меня, что если я чувствую себя тепло и уютно, то лишь потому, что сижу перед огнем и гляжу на него; а попробуй я сесть в стороне от камина — сразу почувствую совсем другое.

Тогда я не решался возражать на это, а теперь скажу, что у меня совсем нет надобности сидеть на другом конце комнаты, потому что места возле камина совершенно достаточно не только лично для меня, но и для всех тех, которые мне близки; что каминный огонек является приятным объединяющим центром семьи и друзей. А мне продолжали расписывать все прелести печки, стоящей посередине комнаты и равномерно распределяющей по ней тепло посредством тянущихся вокруг стен железных, покрытых пылью и сажей труб. Такая печь дает возможность сидеть по всем углам и вместе с тем вдыхать тяжелый, очень вредный запах.

С тех пор я имел немало случаев на практике ознакомиться с этими «культурными» печами, которые мне так расхваливали, но остался при своей любви к нашим, хотя и старомодным, «негигиеничным», «бесцельным» и «разорительным» открытым каминам. Мне нужно, чтобы тепло уходило в трубу, вместо того чтобы оставаться закупоренным в комнате, причинять мне головную боль и заставлять столы вокруг меня ходить ходуном. Я люблю, чтобы огонь был открыт; люблю, когда возвращаюсь домой с холода, чтобы огонь встречал меня веселым блеском и треском и как бы говорил мне: «Что, дорогой хозяин, холодно на дворе? Иди и садись против меня. Закури трубочку, протяни ко мне озябшие руки и поставь на решетку закоченевшие ноги. Я их моментально согрею».

Я все это проделываю и блаженствую.

Мне нужно иметь чего-нибудь такое, что приятно грело бы спину, когда я, повернувшись ею к камину и засунув руки в карманы, стою и разглагольствую перед своими слушателями. Я не чувствую ни малейшей потребности в торчащей где-нибудь в углу, за диваном, высокой белой штуке, видом и запахом напоминающей семейный склеп. Может быть, такая штука и гигиенична и равномерно распределяет тепло, но она мне не нравится. Положим, не отрицаю, есть у нее свои преимущества; например, в ней помещаются такие тайники, в которых можно кое-что сушить и вместе с тем… забыть. Последнее обстоятельство вызывает известные осложнения. Люди начинают ощущать запах горелого, выражают опасения, что в доме пожар, бегут отыскивать место, где мог возникнуть огонь, и только с большим трудом вам удается внушить им мысль, что это, наверное, горят их башмаки и чулки, которые они сами же пихнули в печной тайник с целью просушки.

Внутреннее устройство этих печей таково, что требует особого уменья с ним обращаться и особо тщательного наблюдения. Если вы не знаете специального секрета этих печей и переложите топлива, то они производят взрыв; а если не подложите топлива вовремя и огонь вдруг погаснет, прежде чем вы успели принять меры, повернув что-то внутри, печь опять-таки дает взрыв. В домах, где обзавелись этими печами, часто возникают такие сцены.

— Ах, боже мой, взрыв в столовой! — испуганно восклицает хозяйка, выскакивая из-за стола.

— Нет… кажется, в спальне, — неуверенно возражает хозяин, также срываясь с места.

В гостиной, над вашей головой, начинает сыпаться штукатурка, а висящая против вас картина подвигается по направлению к вам.

— Нет! нет! — в свою очередь кричите вы, поднимаясь с такой стремительностью со стула, что опрокидываете его. — Взрыв произошел в здешней печи… Это просто перемещение звука…

Подхватив на руки детей, бегут вон из гостиной, в которой все трещит и валится. Потом посылают за печниками и тратят порядочные деньги, чтобы иметь покой в течение нескольких дней хоть в этой комнате, пока будут взрываться по очереди печи в других.

Говорят, германские печи очень экономичны. Может быть. Но лично мне они в одну зиму обошлись в пятьдесят фунтов.

Северо-восточные европейцы постоянно хвастаются своими «рациональными» печами. Одни комнаты отапливаются у них так называемыми «голландскими» печами, в других красуются железные, питающиеся исключительно коксом и… картофельными очистками! Если вы вздумаете предложить им что-нибудь другое, они от негодования лопаются. Кухонные же печи питаются исключительно дровами; попробуйте угостить их коксом, — они откажутся служить.

Особенно причудливы и коварны бельгийские печи; у них дверка вверху и дверка внизу, и они похожи на перечницы. Все их благополучие зависит от дверок. По временам они чувствуют потребность в том, чтобы верхняя дверка была открыта, а нижняя закрыта, или наоборот; по временам же — чтобы обе дверки были открыты или же закрыты.

Правильно обращаться с этими печами может только местный уроженец, с раннего детства уже приспособившийся к их капризам. К счастью, они довольно мирные и редко взрываются; они только сильно горячатся, сбрасывают с себя крышку и раскидывают по всей комнате горячие уголья. Собственно говоря, эта печь или, вернее, грелка, обретается в железном шкафчике с двумя дверками. Когда вам нужно согреть комнату, вы отворяете дверки и выдвигаете эту грелку. Когда воздух достаточно нагрелся, следует осторожно вдвинуть грелку обратно на место. Нередко при этой операции все сооружение опрокидывается, горничная, с простертыми к потолку руками, испуганно взвизгивает и громко начинает призывать на помощь. Прибегают кухарка и поденщица и в свою очередь разражаются воплями. Потом все три женщины бегут за водой. Пока происходит вся эта суматоха, вы решаете немедленно заменить эту причудливую печь обыкновенною, которая хотя иногда и взрывается, но к которой вы все-таки более привыкли.

Когда вы почувствуете в своем помещении сильный запах, так называемый угар, то, конечно, можете открыть окна и таким путем парализовать губительное действие иноземных печей. Разумеется, вся улица сочтет вас за сумасшедшего. Но вы этим не смущайтесь: англичане вообще везде считаются сумасшедшими; это как бы особая их привилегия. Во всяком случае, улица пусть думает о вас что хочет, а вы зато можете свободно дышать и избавиться от головной боли.

Только в железнодорожном вагоне вам не позволят быть «сумасшедшим». В европейских поездах бесполезно возбуждать вопрос о свежем воздухе, если только вы не склонны разогнать всех пассажиров, выбросить кондуктора из окна и занять весь вагон одной своей особой. В поездах за границей существует такое правило, что если хоть один пассажир протестует против открывания окна, то оно немедленно должно закрыться. Англичанин в этих случаях не станет спорить; он просто дергает за ручку звонка и указывает явившемуся кондуктору, что термометр показывает девятнадцать градусов и что поэтому нужно открыть окно. В противном случае он, англичанин, сам откроет это окно и выбросит в него кондуктора.