Маленькая девочка взяла женщину за руку, и повела к краю площадки.

— Вот только папа вряд ли тебя ещё любит — слишком долго ты его злила. Ну, любит конечно, — поправилась девочка, — но уже не так сильно. Сама виновата, — говорила по пути Ан. И женщина кивала, во всём соглашаясь с родной доченькой.

Девочка и женщина огибали играющих малышей и мам с колясками, приближаясь к скамейке, на которой сидел молодой человек, плотно запахнувший чёрное пальто, глубоко запрятавший руки в карманы.

Антуанетта издали узнала его, ещё не разглядела лица, но уже знала, кто этот человек. И сама удивилась — почему имя это не затерялось в череде других, сотен и сотен, приходивших и уходивших, проводивших с ней дни, или даже целые годы. Но — не затерялось, не стёрлось. Почему-то…

Марвин встал им навстречу, и девочка, бросив руку матери, перебежала к нему, обняла отца, прижавшись головой к его руке. Антуанетта осталась одна, под проходящим сквозь неё взором человека из прошлого и, ставшим почти враждебным, взглядом дочки.

— Ну, здравствуй, — произнёс Марвин тусклым голосом, безразлично, и будто и обращаясь не к ней.

Антуанетта стояла, словно на эшафоте, перед сотнями и сотнями глаз из толпы.

— Что скажешь? — проговорил Марвин.

— Когда-то ты в любви мне признавался … — сказала, будто прокашлялась женщина.

— Когда же это было… И не помню… — усмехнулся криво молодой человек. — Всё это, если и было, прошло…

И тут Антуанетта просто подошла к нему, и обняла, уткнулась в грудь так же, как обнимала доченьку. И никаких слов уже не надо было…

Марвин был благодарен ей за то, что она спрятала лицо в складках его воротника, и проталкивалась глубже, чтобы почувствовать его тепло, — ещё и потому, что так она не могла видеть выступившие на его глазах слёзы.

Он запрокинул голову, устремив невидящий взгляд в небо, — чтобы, не дай бог, слеза не сорвалась, не мелькнула серебристой каплей в воздухе. Пускай переливаются в глазницах в бессильном гневе на своего заточителя, так ветер скорее высушит их…

Они стояли рядом, у перил, глядя с вершины холма на детскую площадку, куда отослали Ан, чтобы побыть некоторое время наедине. Девочка бродила с отрешённым видом среди играющих детей — Марвин знал, что с ними играть ей неинтересно, да что там, — откровенно скучно.

— Она вся такая, какой я была в детстве… — прошептала Антуанетта, прижимаясь к стоящему рядом молодому человеку. — Такая же, какой была я, пока не испортилась… — Она помолчала минутку и усмехнулась горько: — Вот уж не думала, что когда-либо признаю это…

— Такая же — это какая? — холодно спросил молодой человек, отстраняясь от обретённой любимой.

— Чистая, нежная, светлая… Желающая всем одного лишь добра… Уверенная, что все люди на свете хорошие, и что можно всем им верить…

— Ты и вправду такой была? — едва нашёл слова Марвин, от неожиданности оскалившись в подобии улыбки.

— Во младенчестве… — вздохнула Антуанетта. — Ещё задолго до того, как мы узнали друг друга…

Друг друга… А раньше сказала бы — враг врага… Но Марвин не замечал изменений, не слушал её, лихорадочно соображал. Так значит всё то, что считал доставшимся дочке от Антуанетты, не имеет к ней никакого отношения и зародилось само? Так не бывает, всему есть начало. Выходит, только он — исток всего тёмного, что есть в девочке. И этот яд, лицемерие, мизантропия — всё-таки от него.

Марвин поглядел на доченьку, — внизу она с неприязнью взирала на детей, сторонясь тех, кто подбегал предложить поиграть вместе.

Значит, только он сделал, воспитал её такой. Ну что ж, значит она настоящая дочь своего отца.