– Ты что, кретин, забыл, где педаль для газа? – шофёру в висок упёрлось холодное дуло.

И он тронул с места, покорно давил на педаль, когда начал буксовать, когда раздались первые крики, мольбы и призывы к богу, хруст позвоночников. Ощущение было такое, как будто едешь по кочкам искусственных ограничителей скорости, только они ломались, крошились и хрипели под колёсами. Когда всё кончилось, «Сороковой» спустил курок. Грохнул «выстрел милосердия». Конечная остановка.

«Сороковой» слез и направился к пленным мужчинам, построенным перед заведёнными «хаммерами». Кого-то из них била дрожь, лица других приняли совершенно отрешённое выражение, один подросток обмочился. «Сороковой» с ходу выстрелил ему в лицо и гаркнул:

– Ссыкло умрёт первым. Кому из вас охота жить, поднять руку!

Наэлектризованные видом происходящего мигранты, словно очнувшись, вскинули руки как по команде.

– Хотите жить, не ссыте. И докажите, что можете драться за жизнь, ублюдки, что вы достойны «Омегас», – он сделал условный знак своему помощнику, «Пятьдесят четвёртому». Тот приблизился, неся в одной руке молот, в другой мачете.

– Ты, сухач, можешь взять мачете, – он ткнул пальцем в худосочного, смуглого боливийца. Потом повернулся к его соседу, более габаритному нелегалу из Коста-Рики. – А ты, жиртрест, бери молот. Остальным смотреть.

Обречённых гладиаторов вывели в центр круга и поставили друг против друга, лицом к лицу. Костариканец смотрел в сторону, не решаясь сделать первого шага – ещё недавно боливиец Энрике делился с ним куском лепёшки и глотком воды из своей бутылки. Но грозное молчание обступившей их публики, нетерпеливый, мрачный взгляд «Сорокового» в свете горевшего в стальной бочке костра, наконец, беспощадно ясное осознание выпавшего им жребия, уже исподволь завладевали гиблыми душами этих путников. Они понимали, что сбились с пути в тот самый момент, когда от них по каким-то причинам отвернулись святые угодники. Боливиец сделал резкий выпад вперёд, надеясь покончить с представлением побыстрее, а его противник, искоса наблюдавший за ним, увернулся, чтобы, в свою очередь, обрушить удар молота ему прямо в темя.

Но верх в итоге одержал всё-таки Энрике, тот сухощавый боливиец, сумевший избежать удара в голову, отсечь руку и зарубить своего товарища по несчастью под глумливые крики публики из «Омегас». Поэтому именно он теперь сидел в наручниках на полу, и на шее у него висела табличка с надписью «Убийца из “Омегас”». Позади него стояло пятеро крепких мужчин, одетых во всё чёрное и вооружённых автоматическими винтовками. Их лица были скрыты под чёрными-же лыжными масками. Тот, что стоял в центре зачитывал на видеокамеру обращение своей организации к «Омегас»:

– С сегодняшнего утра мы, «Новое поколение народного Сопротивления» задерживаем по всему Веракрусу наёмников из «Омегас». Мы, патриоты и гордые мексиканцы, считаем, что настало время взяться за оружие и действовать самим, потому что страна находится в глубоком кризисе, силовые ведомства парализованы коррупцией, вооружённые силы не справляются с поставленными президентом боевыми задачами. Мы считаем себя вооружённым крылом мексиканского народа. Членам нашей организации под страхом смерти запрещено вымогать, похищать, насиловать, или как-либо иначе посягать на национальное или частное достояние народа, физическое и моральное. После того как мы полностью зачистим Веракрус, мы займёмся освобождением Мичоакана от ханжеского бандитизма святош из «Семейного креста». Начав борьбу против «Омегас», они закончили тем, что монополизировали торговлю метамфетаминами, наладили бартерные обмены с Индией и Китаем, незаконно вывозят через подконтрольный импорт тонны железной руды в обмен на прекурсоры для лабораторий в Мехико, высасывают живую кровь из национальной экономики. Более того, под предлогом финансирования своей борьбы с «Омегас», они точно так же похищают невинных, вымогают последние гроши, заработанные людьми для своих семей, обложили непосильными «налогами» местное население, насилуют женщин. Они говорили о всенародном Сопротивлении, но сами постепенно превратились в угнетателей нашего многострадального народа. Поэтому за дело теперь берёмся мы – мы, «Новое поколение народного Сопротивления». Наш лидер – Монтесума, он разделяет наши взгляды и заслуженно возглавляет нашу борьбу. Нашей непосредственной задачей является полное освобождение всего Юга страны, от Веракруса до Халиско, от восточного побережья до западного. Мы с уважением относимся к федеральным войскам и государственным органам, но призываем всех ответственных лиц немедленно прекратить крышевание бандитов. Мы отдаём себе отчёт, что правительство не сотрудничает и не ведёт переговоров с незаконными формированиями, поэтому мы не раскрываем наших личностей и берём всю ответственность за наши действия на самих себя. Мы будет продолжать нашу гордую анонимную борьбу за свободу и достоинство мексиканского народа до победного конца. Вы видите первого из задержанных нами «Омегас», который уже начал давать признательные показания. Как твоё имя?

– Энрике, – пленник смотрел в камеру и с готовностью, заученно отвечал на вопросы. Его тон не очень вязался с абсолютно индифферентным, отрешённым выражением его лица. Было похоже, что его накачали сильными транквилизаторами.

– На кого ты работаешь?

– На преступный картель «Омегас».

– От кого ты получаешь приказы?

– От человека, известного под именем «Омега-сорок», его также называют «Сороковым».

– Какие преступления ты совершил по приказам «Сорокового»?

– Я убивал людей: полицейских, солдат и гражданских, мужчин, женщин и детей.

– Как ты убивал грудных детей?

– Брал за ножки и с размаха бил головой о стену.

– Зачем ты это делал?

– Чтобы наказать их родителей, причинить им как можно больше страданий, – он вдруг усмехнулся прямо в камеру, возможно, чтобы вызвать ещё большее омерзение в глазах у зрителя, который навсегда запомнит его таким. – Вы не поверите, но когда убиваешь детей, их родителям больно…

– Как ещё ты убивал детей?

– Однажды я зарубил шестилетнюю девочку… Помню, когда я отсёк ей ножку по колено и одну ручку по локоть, он всё ещё вопила и рыдала, из её глаз всё ещё бежали слёзы… Её отец молчал и смотрел на неё, как загипнотизированный, и я сказал ему, чтобы он в аду всегда помнил о том, что видит.

– Ты ненавидел его?

– Нет, я выполнял приказы. Он отвечал за пропажу груза «травки», конфискованного полицией, значит, он должен был «Сороковому» денег, которых заплатить не мог. Меня приучили к тому, что вина за такие проступки безмерна. У нас теперь таких принято наказывать гораздо более жестоко, чем предателей и стукачей. Все кому сказано платить должны платить. Деньгами или кровью.

– Где и как тебя обучали и готовили?

– В «Преисподней». Спали по три часа в сутки, жрали водяных крыс, бегали по джунглям в полном обмундировании, стояли сутками по шею в реке.

– Тебя твоя подготовка не спасла. Не спасёт и других. Смотри «Сороковой», – крикнул мужчина в лыжной маске, – вот, что случится с каждым из тех, кого ты пошлёшь сюда против нас.

Выхватив из ножен громадный мачете, он схватил Энрике за волосы и начал отпиливать его голову для видеозаписи. Выражение лица жертвы оставалось отрешённым и усталым, хотя его плотно опутанное пеньковым шпагатом тело непроизвольно дрожало, билось и изгибалось в агонии. В то же время его губы тронула лёгкая сардоническая улыбка, как если бы он ждал от этой ужасной операции завершения всех своих мытарств и наступления покоя. Когда палач достиг шейных позвонков, его лицо всё же исказила гримаса нестерпимой боли, слышно было как участилось дыхание сквозь уже повреждённую трахею. В этот момент, видимо, он попытался закричать, но поскольку голосовые связки уже были перерезаны, он издал лишь шипение, сменившееся булькающими звуками. Убийца перестал пилить и, взмахнув мачете, несколькими рубящими движениями отделил голову Энрике от тела и торжествующе поднял над собой, обливаясь кровью, брызжущей из вскрытых сосудов.