Гл. 9. Так как нечестие разливается скорее при помощи все более усиливающегося с каждым днем развращения нравов, то ужасные святилища этого нечестивого общества умножаются и наполняются по всему миру. Надо его совсем искоренить, уничтожить. Эти люди узнают друг друга по особым тайным знакам и питают друг к другу любовь, не будучи даже между собою знакомы; везде между ними создается какая-то как бы любовная связь, они называют друг друга без разбора братьями и сестрами, так что обыкновенное любодеяние через посредство священного имени становится кровосмешением: так хвалится пороками их пустое и бессмысленное суеверие. Если бы не было в этом правды, то проницательная молва не приписывала бы им столь многих отвратительных злодеяний. Говорят, что они, не знаю по какому нелепому убеждению, почитают голову самого низкого животного — голову осла: религия, достойная тех нравов, из которых она произошла.

Другие говорят, что эти люди почитают половые органы самого предстоятеля и жреца и благоговеют пред ним как бы перед действительным своим родителем. Не знаю — может быть, все это ложно, но подозрение очень оправдывается их тайными ночными богослужениями. Говорят также, что они почитают человека, наказанного за злодеяние страшным наказанием, и бесславное древо креста; они, значит, имеют алтари, приличные злодеям и разбойникам, и почитают то, чего они заслуживают. То, что говорят об обряде приема новых членов в их общество, известно всем и не менее ужасно. Говорят, что посвящаемому в их общество предлагается младенец, который, чтобы обмануть неосторожных, покрыт мукой, и тот, обманутый видом муки, получив предложение сделать невинные будто удары, наносит глубокие раны, которые умерщвляют младенца, и тогда — о нечестие! — присутствующие с жадностью пьют его кровь и разделяют между собой его члены. Вот какою жертвою скрепляется их союз друг с другом, и сознание такого злодеяния обязывает их к взаимному молчанию. А их вечера известны; об этом говорят все, об этом свидетельствует речь нашего Циртинского оратора [284]. В день солнца [285] они собираются для совместной трапезы со всеми детьми, сестрами, матерями, без различия пола и возраста. Когда после различных яств пир разгорится и вино воспламенит в них жар любострастия, то собаке, предварительно привязанной к светильнику, бросают кусок мяса на расстояние большее, чем длина веревки, которой она привязана; собака, рванувшись и сделав прыжок, роняет и гасит светильник: в бесстыдной темноте они предаются без разбора объятиям отвратительной похоти. Таким образом, все они если не фактически, то по совести становятся кровосмесителями, потому что все участвуют желанием своим в том, что может случиться в действии того или иного.

Гл. 10. О многом я умалчиваю; ведь и сказанного уже вполне достаточно; а истинность всего или по крайней мере большей части этого доказывается самой таинственностью этой развратной религии. В самом деле, для чего же они всячески стараются скрывать и делать тайной для других то, что они почитают, когда похвальные дела совершаются обыкновенно открыто и скрываются только дела преступные? Почему они не имеют никаких храмов, никаких жертвенников, ни общепринятых изображений? Почему они не осмеливаются открыто говорить и свободно устраивать свои собрания, если не потому, что то, что они почитают и так тщательно скрывают, достойно наказания или постыдно? Да и откуда, что такое и где этот бог, единый, одинокий, пустынный, которого не знает ни один свободный народ, ни одно государство или, по крайней мере, римская набожность? Только один несчастный народ иудейский почитал единого бога, но и то открыто, — имея храмы, жертвенники, священные обряды и жертвоприношения; впрочем, и этот бог не имел никакой силы и могущества, так что был вместе со своим народом покорен римлянами. А какие диковины, какие нелепости выдумывают христиане! Они говорят, что их бог, которого они не могут ни видеть, ни другим показать, тщательно следит за нравами всех людей, делами, словами и даже тайными помышлениями каждого человека, всюду проникает и везде присутствует. Таким образом, они представляют его постоянно беспокойным, озабоченным и бесстыдно любопытным, ибо он присутствует при всяких делах, находится во всяких местах. Таким образом, занятый всем миром, он не может обнимать его частей, или же, развлеченный его частями, — обращать внимание на целое. Но это еще не все: христиане угрожают земле и всему миру с его светилами сожжением, предсказывают его гибель, как будто вечный порядок природы, установленный божескими законами, может прекратиться, связь всех элементов и состав неба — разрушиться и громадный мир, так крепко сплоченный, — ниспровергнуться.

Гл. 11. Не довольствуясь этим нелепым мнением, они прибавляют и другие бабьи сказки: говорят, что после смерти опять возродятся к жизни из пепла и праха, и с непонятной уверенностью принимают эту ложь; подумаешь, что они уже в самом деле воскресли. Двойное зло, двойное безумие! Небу и звездам, которые мы оставляем в таком же виде, в каком их нашли, они предвещают уничтожение, а себе, людям умершим, разложившимся, которые рождаются и умирают, они обещают вечное существование. По этой-то причине они гнушаются костров для сожигания мертвых и осуждают такой обычай погребения. Как будто, если тело не предано огню, оно через несколько лет не разложится в земле само собой, и не все ли равно, звери ли разорвут тело или море поглотит его, в земле ли сгниет оно или сделается жертвой огня? Всякое погребение для тел, если они чувствуют, есть мучение, а если не чувствуют, то самая скорость истребления их полезна. Вследствие такого заблуждения они себе самим, как хорошим, обещают блаженную и вечную жизнь после смерти, а прочим, как нечестивым, вечное мучение.

Многое мог бы я прибавить к этому, если бы не спешил окончить свою речь. Нечестивцы они сами — об этом я уже говорил и больше не стану. Но если бы даже я признал их праведниками, то, по мнению большинства, человека делает добрым или порочным судьба, а в этом и вы согласитесь со мной. Ибо действия человеческие, которые другие относят к судьбе, вы приписываете богу. Но последователями вашего учения делаются не все люди произвольно, но только избранные богом; следовательно, вы делаете из бога несправедливого судью, который наказывает в людях дело жребия, а не воли.

Однако я хотел бы знать, без тела или с телом и с каким — новым или прежним — воскреснет каждый из вас. Без тела? Но без него, насколько я знаю, нет ни ума, ни души, ни жизни. С прежним телом? Но оно давно разрушилось в земле. С новым телом? В таком случае рождается новый человек, а не восстанавливается прежний. Но вот уже прошло столько времени, протекли бесчисленные века, а ни один из умерших не возвратился из преисподней, даже — подобно Протезилаю — хотя бы на несколько часов, только для того, чтобы дать нам убедительный пример воскресения. Все это не что иное, как вымыслы расстроенного ума, нелепые мечты, облеченные лживыми поэтами в прелестные стихи, а вы, легковерные, не постыдились приписать их вашему богу.

Гл. 12. Вы не пользуетесь опытом настоящего, чтобы убедиться в обманчивости своих напрасных надежд; подумайте, несчастные, пока еще живете, о том, что может ожидать вас после смерти. Большая часть из вас, притом лучшая, как вы говорите, терпит бедность, страдает от голода и холода, обременена тяжелым трудом, и вот бог допускает это или будто не замечает. Он не хочет или же не может вам помочь; значит, он слаб или несправедлив. Не чувствуешь ли ты, мечтающий о будущей жизни после смерти, своего положения, когда тебя угнетают бедствия, жжет лихорадка, терзает какая-либо скорбь? Не чувствуешь ли тогда своей бренности? Несчастный, все обличает тебя невольно в твоей слабости, а ты не признаешься. Но перестанем говорить об общих бедствиях. Вот перед вами угрозы, пытки, казни и кресты, приготовленные уже не для того, чтобы вы им поклонялись, я для вашего распятия, огни, о которых вы пророчите и которых вместе с тем боитесь: где же тот бог, который не оказывает помощи живым, а помогает умершим возвратиться к жизни? И не без вашего ли бога римляне достигли власти и господства над всем миром и над вами самими? Вы же между прочим, удрученные работами и беспокойством, чуждаетесь даже благопристойных удовольствий, не посещаете зрелищ, не присутствуете на праздниках наших, не участвуете в общественных пиршествах, гнушаетесь священных игр, жертвенных яств и вина. Вы, значит, отвергаете наших богов и вместе с тем боитесь их. Вы не украшаете своих голов цветами, не умащаете тела благовониями — вы бережете умащения для погребения мертвых, — вы даже не украшаете венками гробниц — всегда бледные и запуганные, достойные, впрочем, жалости со стороны наших богов. Несчастные, вы и здесь не живете и там не воскреснете. Но, если в вас есть хоть капля здорового смысла и благоразумия, перестаньте исследовать тайны и законы вселенной, оставьте небесные сферы. Довольно для вас, людей грубых, невежественных, необразованных, и того, что находится под вашими ногами; кто не имеет надобности понимать земное, тому тем более не должно исследовать божеское.