— Ромашка… — сказала она тихо. — Это же Чебуреки сделал калоши. Понимаешь? Че-бу-ре-ки! Ну, а дальше как? Что же делать?

— Чебуреки? Ну да? А хоть бы и Чебуреки… При чем тут он?! Завтра соревнования…

— И ты обманешь всех?

— Не понимаешь самых простых вещей! — раздраженно крикнул Ромка. — Все завертелось! Если даже я скажу правду, мне теперь некуда деться. Разве что утопиться… Или запрыгнуть на крышу, снять калоши и разбиться. А потом похороны. От школы принесут венок, и учителя будут плакать. А если никто не узнает, я буду чемпионом. Все мне будут завидовать. И по радио, и по телевизору — про Линейкина.

— Не говори чепухи! — твердо сказала Аленка. — Все-таки лучше объяснить все сейчас! Пока не поздно… Еще подумают, что калоши какие-нибудь шпионские…

— Ну, не могу я сейчас! — заорал Линейкин. — Не могу! Все говорят: Линейкин, Линейкин! Новый рекорд и все такое. Все: Алексей Алексеич, школа, учителя. Мама даже пирожных уже купила и спрятала в холодильник.

Аленка могла простить что угодно, только не ложь. Выходит, просто они с Ромкой люди совершенно разные.

— Как хочешь, — сказала Аленка. И повторила: — Как хочешь…

— Подумаешь, — сказал Линейкин. — Может, ты еще всем пойдешь расскажешь? Иди-иди! Да тебе никто не поверит! Потому что уже в газете писали, что я чемпион и у меня хорошая фактура. Поняла?

Аленка повернулась и пошла по дорожке. Линейкин не видел, что у нее на щеках блестели слезы.

Приключение девятое, в котором героя награждают дыркой от бублика

Улица тяжело дышит, не спасает даже осенняя прохлада. Улица задыхается, не успевая пропустить лавину людей, спешащих в одну сторону. Из ближайших деревень едут на грузовиках. Люди вылезают, течение подхватывает их и несет к стадиону имени Ермушкиной.

Трибуны превратились в муравейник. Единственное существо, которое холодно и спокойно взирает на происходящее, — телевизионная камера. Операторы приехали на автобусе из области и готовятся к передаче.

Телевизионная камера видела в своей жизни всякое и сейчас равнодушно взирает своим одним глазом. От скуки она скользит взглядом по рядам зрителей, а изредка останавливается, чтобы разглядеть получше героев этой истории.

Вон, под козырьком, поднимается на самую верхотуру хромой человек. Оказывается, Чебуреки еще и болельщик! Впрочем, кто знает, может, он пришел на стадион с тайной целью? Может, он чувствует, что произойдет сегодня?.. Чебуреки кряхтит. Расталкивая соседей, усаживается на место, поднимает воротник выцветшего синего плаща и поглубже втягивает бороду в воротник.

Одноглазая камера лениво поворачивается и снова останавливается.

Это что за дама с гордой осанкой и зонтиком в руках? А, здравствуйте, Линейкина-мама! Вы, видно, волнуетесь. Час назад у вас пригорела яичница, и Ромка съел горелую. Не ухудшатся ли его результаты от этого несчастья? Будем надеяться, нет. Хорошо, что вы запаслись зонтиком. Неровен час, хлынет дождь: на носу октябрь. Но вот беда — Ромка может поскользнуться.

Рядом с Ромкиной мамой в новой зеленой шляпе — папа Кузьма Кузьмич. Линейкин-старший волнуется не меньше Линейкиной-мамы.

Теперь, камера, повернись, пожалуйста, во-он в тот конец трибуны! Да нет, не туда, где поломаны скамейки… Какой-то гражданин пытается сесть поудобнее на голове соседа. И сразу попадает на заметку стоящему неподалеку молодому милиционеру. Тот берет под козырек и… Узнаете? Да, совершенно верно, это старший сержант Нигугушвили.

Старший сержант Нигугушвили никогда не теряет бдительности. Мимо него проскочил невысокий курчавый человек с желтой сумкой через плечо. Мало того, что курчавый перешагнул через ограду, отделяющую зрителей от поля. Раздался свисток, и цепкая рука сдавливает человеку локоть. Человек словно готов к этому, он даже не оглядывается. Привычным движением он запускает два пальца в карман и вытаскивает кусочек картонки.

— Же-ре-бен-ко В-ла-д, — читает на картонке старший сержант. — Работает в должности кор-рес-пон…

Все ясно! Рука старшего сержанта ложится под козырек. Влад Жеребенко, шагая то левой, то правой ногой, торопится в раздевалку побеседовать с участниками матча перед началом соревнований, а затем телефонировать в редакцию, чтобы в завтрашнем номере газеты ему оставили как можно больше места…

Глаз телевизионной камеры повертелся и снова остановился.

Тут вся школа, в которой учится Ромка Линейкин. Не пришло болеть только школьное здание, поскольку его фундамент глубоко врыт в землю. Правда, по неизвестной причине нет еще и Аленки, но этого никто не заметил.

Староста Света Макарова, только что разделила шестой «Б» на три группы. Первая группа должна кричать «ли», вторая «ней», третья «кин». Прорепетировали. Кто-то вместо «ней» крикнул «бей». Это Бацилла. Его хотели удалить со стадиона как человека, у которого абсолютно нет гордости за свою школу. Но Бацилла сказал, что у него насморк и он просто не может выговорить «ней». Бацилле пригрозили, что за насморк снизят отметку по дисциплине.

Глядите, глядите! Стол, накрытый тяжелой бархатной скатертью, красуется на самом виду, перед трибунами. Два пионера стоят у стола по стойке «смирно» и отдают салют. Только ветру разрешается осторожно пошевелить кончики их галстуков.

На столе стоит главный приз фабрики имени тореадора Эскамильо: огромная Калоша на мраморной подставке. Не сводя с нее глаз, трубачи исполняют веселые марши. За столом, возле приза, сидит Ермушкина, почетная гражданка нашего города. Она была первым директором калошной фабрики, и на нашей фабрике работал тогда слесарем тореадор Эскамильо. То есть, конечно, не сам тореадор, а известный певец, который поет теперь в опере «Кармен». Сегодня Ермушкина вручит чемпиону почетный приз фабрики.

А где главный герой повествования? Зрачок телевизионной камеры уперся в дверь под трибуной и здесь замер. Телевидение сквозь стену еще не проникает. Остается представить себе, какие события происходят там, в раздевалке.

В раздевалке суетятся тренеры, бегает врач, прыгают, вертятся, лежа крутят ногами участники соревнования. Алексей Алексеич, одетый в новый тренировочный костюм, только что отогнал от своего любимца чересчур настойчивого корреспондента.

— Перед соревнованиями нельзя отвлекаться от основной цели, — многозначительно сказал тренер и любимый учитель Линейкина.

— На какие результаты вы рассчитываете сегодня?

— Тренировка есть тренировка, — подумав, ответил Алексей Алексеич.

— И она, как говорится, делает свое дело? — спросил Влад Жеребенко.

— Вот именно! А сейчас не мешайте нам делать разминку.

Жеребенко записал у себя в блокноте мудрые мысли тренера.

Ромка, худой и нескладный, в красных трусиках с разрезами и голубой майке медленно прохаживается между всеми снующими и топающими и вяло поднимает и опускает руки. Он готовит, как вы уже догадались, дыхательный аппарат. Алексей Алексеич идет за ним по пятам.

— Не только больше вдыхай, но и больше выдыхай! — наставляет тренер. — Помни: тренировка есть тренировка…

Линейкин то забывал обо всех своих заботах, то вдруг становился мрачным.

Наконец грянули трубы. Оркестр калошной фабрики старался изо всех сил. Почти стройными рядами прошли вдоль трибун члены добровольного спортивного общества «Калоша». Взвилось знамя открытия соревнований.

Ромка мало что видел из-за широких спин, и его видели плохо. Но все знали: он где-то там, надежда легкой атлетики нашего города.

В секторе для прыжков рабочие граблями готовили площадку. Множество людей приникло к экранам телевизоров. Диктор уже объявил о начале передачи и от волнения повторял только, что у него нет слов передать то, что он видит.