— Что значит «того»?
— Ну, не в своем, так сказать, уме…
— Где эти калоши?
— Я их не брал! Он… он их унес…
— Куда?
— Не знаю! Да это барахло, а не калоши. Обман трудящихся…
— Гражданин заведующий! Хочу вас предупредить: я получил приказ, что это не барахло. Калоши были прыгающие. Ясно? Отсюда делайте вывод.
— Да, конечно, прыгающие. Я, по правде говоря, это чувствовал. Делаю вывод: как замечательно, что именно на нашей фабрике впервые появились прыгающие калоши!
— Э-э-э, нет! Прыгающие калоши появились не на вашей фабрике. Попрошу предъявить документы. Будем искать.
Заведующему отделом самых новых калош стало как-то не по себе. Сорок лет на калошах просидеть и так опростоволоситься.
— А кто их сделал, помните?
— Как же, помню! Да его все знают. Такой… не в своем уме… Ну, хромой еще… Фамилия у него такая пищевая: Че-бу-ре-ки.
Старший сержант понял, что от заведующего он ничего не добьется. И отправился искать гражданина с пищевой фамилией.
Однако не успел заведующий сесть и закрыть глаза, как зазвонил телефон. Ну и денек! Ни минуты покоя!
— К директору. Срочно! — сказала секретарша.
Из трубки полетели короткие гудки.
Заведующий еле протиснулся в кабинет директора. Народу там было битком. Все волновались и о чем-то спорили. Кабинет был похож на склад: в шкафах, на подоконниках и на директорском столе стояли калоши. Детские, взрослые, с каблуком и без. Когда заведующий вошел, все замолчали и расступились. По проходу он волей-неволей должен был пройти прямо к директорскому столу. И не успел он сказать «здрсте», директор, сверля его глазами, спросил:
— Калоши принес?
— Это какие?
— Ты что же, дорогой товарищ, в детском саду? Известно какие, прыгающие…
— Шутите! Где ж я их возьму? Я ведь не этот… как его… не Чебуреки…
— Оно и заметно, — сказал директор.
И забарабанил пальцем по столу.
Над заведующим отделом самых новых калош сгущались тучи.
Приключение седьмое. Калоши оставляют следы
Утюг взял и сломался. Бабушка сказала, чтобы я не ходила в мастерскую, где будут чинить целый месяц, а шла к Чебуреки. Он с удовольствием сделает сразу.
Утюг был тяжелый. Такой тяжелый, что несешь — рука отрывается. Наверно, им гладили, еще когда моя бабушка была девочкой. Раньше бы я позвала Ромку и вместе понесли. А теперь ни за что, лучше останусь однорукой.
Домик, в котором жил Чебуреки, был старый. Как он отстоял целый век, просто удивительно. Давным-давно начали собираться его снести, но каждый год оставляют на следующий год.
Говорят, он портит весь вид улицы Ермушкиной, а это очень плохо.
Чебуреки жил на самом чердаке. Ступеньки лестницы в домике были из железа. Стоило наступить — громыхали. Я очень любила по ним бегать: как будто это пианино. Когда Чебуреки слышал шаги, он мог бы сразу идти открывать двери. Но дверь у него открывалась сама, как только к ней подойдешь.
— Здр-р-равствуйте! — сказал кто-то сверху, едва я вошла.
Шляпа, которая висела на вешалке, стала сама подпрыгивать и раскланиваться.
— Кто там? — спросил из комнаты хрипловатый голос Чебуреки.
— Я, — сказала я.
По полу зашаркали туфли, и вышел, прихрамывая, Чебуреки. Он был в запачканной коричневой куртке. Мне бабушка когда-то рассказывала, что в этой куртке восемьдесят два кармана, а в них винтики, гаечки, гвоздики, веревочки и еще не знаю что.
— О, Аленушка! — сказал Чебуреки. — Как здоровье бабушки?
— Спасибо, — ответила я. — Вот, слуш-послуш, утюг просила починить…
— Ну, давай, поглядим!
Он пригладил бороду, чтобы она не мешала ему, и стал вертеть утюг.
— А вы как живете? — спросила я. Молчать ведь как-то неудобно.
— Да ничего, дочка, делаю вот всякие безделицы. Что получается, что нет… Я тебе мои прыгающие калоши показывал?
— Прыгающие? Нет!
Тут я первый раз услышала о таких калошах.
— А они, правда, сами прыгают?
— Зачем сами? Наденешь — и прыгай.
— А попробовать можно?
— Попробовать? — Чебуреки покачал головой. — Нельзя, нет. Я их уже выбросил. Мне сказали, что это ерунда, и выбросил. А по-моему, ничего. Вот ты, например, в школу опаздываешь — надела и скок-наскок на урок.
Он вытащил из кармана маленькую отверточку и стал смотреть утюг. Никогда у Чебуреки не поймешь, когда он шутит, а когда серьезно.
— А знаете, — сказала я, — пистолетик, который стрелял конфетами, мы с Линейкиным сломали.
— А кто это Линейкин?
— Это мальчик, с которым я дружу. Вернее, дружила…
— А вы что же, поссорились?
— Да вроде…
— Ну, ничего, помиритесь. А насчет пистолетика не расстраивайся… Я сейчас придумал кое-что получше. В котлеты добавляю такой порошок: кто съест, будет жить до ста лет и не болеть. Хочешь — угощу?
— Хочу! Конечно, хочу!
— Правда, котлет у меня нет, но, так и быть, я тебе просто на язык посыплю, ладно?
Он взял с полки какую-то банку.
— Ну-ка, покажи язык!
Я высунула.
Что-то посыпалось на язык из банки.
— Так это же соль! — сказала я.
— Верно! — ответил он, засмеялся и закашлялся. — Но какая!
Чебуреки еще минутку повозился с моим утюгом и протянул его мне.
— Скажи бабушке, все в порядке!
Дверь сама открылась и вежливо сказала скрипучим голосом:
— До свидания! Приходите к нам еще!
Шла я от Чебуреки домой и думала. Просто удивительно, до чего я не сообразительна. Ну ведь ясно, что прыгающие калоши мог придумать только один человек в нашем городе. Сообрази я — ничего бы не случилось. Но это все я потом сообразила, понимаете? А сейчас я думала, почему Чебуреки не позовут в школу руководить всякими умелыми кружками? Потому что он небритый, наверно. А зато как с ним весело! Я бы с удовольствием ходила к нему во все кружки. А к этому, который приходит с калошной фабрики? «Сегодня все, как один, будем изготовлять стру… струбцину». Ни за что!
Из домика, в котором жил Чебуреки, молодежь разъехалась, а к старикам гости ходили редко. Если шли в домик, значит, что-нибудь починить — или телевизор, или керосинку. И, увидев в дверях молодого человека в синем помятом костюме, Чебуреки не очень удивился.
Дверь сама открылась.
— Здр-р-равствуйте! — сказала с вешалки шляпа и кивнула вошедшему.
Переодетый в обыкновенный костюм старший сержант Нигугушвили, растерявшись, отдал шляпе честь.
Старший сержант знал, как с кем разговаривать. Он поздоровался с Чебуреки за руку. Чебуреки пригласил его в комнатку, заставленную старомодной мебелью. Они сели за стол, покрытый клеенкой.
Гость был странным. Сначала он спросил Чебуреки о здоровье. Рассказал о том, как сам хорошо отдохнул в санатории. И только потом перешел к делу:
— А как себя чувствуют ваши прыгающие калоши?
Чебуреки грустно улыбнулся:
— Так вы, оказывается, из утильсырья? Действительно, когда я мастерил калоши, у меня были большие отходы резины. Я ведь покупал в магазине новые, резал их и варил. Много брака из-под пресса выходило. А сейчас ничего не осталось, все сдал. Спасибо!
— Да я не про утиль, — Нигугушвили решил сказать, кто он. — Я из милиции. Понимаете, дорогой, я получил приказ искать ваши прыгающие калоши.
— Мои? Зачем?
— Для фабрики.
— Но зачем же?
Нигугушвили загадочно улыбнулся:
— Теперь, понимаешь, нужны!
— Нужны? А я тогда оставил их на фабрике…
— На фабрике? Как это оставил?! — старший сержант вскочил. — Пошли, дорогой! Скорей!..
Чебуреки пожал плечами. Все удивлялись его поступкам, а в них не было ничего особенного. Он обмотал шею старым любимым теплым шарфом, сунул концы его под плащ и легонько свистнул.