– А информация, которую мы должны распространить, сэр? – спросил Мэйтленд.

– Этой информацией является то, что дело против Джона Лоуренса находится под угрозой закрытия вследствие нехватки доказательств. Вы улавливаете идею, сержант? Кому-то из них может прийти в голову идея завершить дело, предоставив новые доказательства, просто чтобы, так сказать, протянуть нам руку помощи в осуждении Лоуренса. Вы все понимаете это? То, что я пытаюсь получить – это доказательство, что кто-то подготовит улики против Лоуренса. И это будет один из этих четверых.

– И тот, кто это сделает, и есть убийца, – сказал Мэйтленд почти шепотом.

– Не обязательно, – ответил Флеминг. – Понимаете, как я уже сказал, тут вполне определенно прослеживаются два преступления. Есть убийство Перитона и есть сговор, чтобы обвинить в этом убийстве Лоуренса. Кстати говоря, я абсолютно уверен, что Лоуренс его не совершал. Я также уверен в том, что убийца и заговорщик – это два разных человека; на самом деле, об этом убедительно свидетельствует наличие двух ножей. Таким образом, наша маленькая хитрость может выманить убийцу, который попытается обезопасить себя, или может выманить заговорщика, который попытается закрепить свой сговор.

– Или это может выманить их обоих, – продолжил Мэйтленд.

Флеминг улыбнулся.

– Мне нравятся оптимисты в моем окружении, – заметил он. – Эта черта – все для сотрудников Скотленд-Ярда. Мэйтленд, мне нужно, чтобы сегодня в половине двенадцатого здесь прошли четверо мужчин в униформе и с лопатами. А теперь ступайте, если ни у кого нет вопросов. Нет? Хорошо.

Мужчины последовали за сержантом вниз, а инспектор сел писать записку Роберту Маколею, в которой говорилось следующее:

Дорогой мистер Маколей,

Оказывается, мне все-таки не было надобности беспокоить вас сегодня. Дело против Лоуренса закрывается, и боюсь, мне придется снова начать докучать вам своими нескончаемыми вопросами. Пожалуйста, предупредите вашего отца и брата, чтобы они не разозлились, если я снова заявлюсь к вам без приглашения.

С уважением,

Алекс. Флеминг, инспектор сыскной полиции».

Инспектор отправил это письмо с полицейским в униформе, а затем удалился в бильярдную для пары часов спокойного времяпрепровождения до прибытия эксперта министерства внутренних дел с приказом об эксгумации. Был двенадцатый час, когда подъехала большая машина с сэром Оскаром Лезербриджем, аналитиком министерства внутренних дел, и двумя его помощниками. Флеминг поприветствовал эксперта, кратко объяснил, чего он хочет, и условился, что его разбудят, когда отчет будет готов. После этого он тут же отправился спать. В три часа он внезапно проснулся и обнаружил, что в его комнате горит свет, а сэр Оскар сидит у его кровати.

– Что ж, инспектор, – сказал аналитик, – я закончил. Я сейчас же еду обратно в Лондон.

– И вы обнаружили…

– Я обнаружил в ране очень слабый признак, который мог появиться в результате процесса, который вы описали. Я, конечно, не заметил бы этого, или, во всяком случае, – спешно поправился высокопоставленный человек, – если бы я заметил, я, конечно, не обратил бы на это никакого внимания. Вполне очевидно, что это может быть никак не связано со вторым разрезом. Вполне очевидно, что это может быть совершенно естественным результатом первого удара ножом. Но – я говорю это с натяжкой, вы ведь понимаете, инспектор, – если ваше расследование по делу приводит вас к самостоятельному выводу, что человек был заколот и что впоследствии рана была расширена введением второго, большего по размеру ножа… Если вы приходите к такому выводу независимо от медицинских показаний, то я могу сказать вам, что медицинское свидетельство полностью совместимо с таким выводом.

– Понятно, – сказал Флеминг. – Понятно. Спасибо, сэр.

– Это лишь один факт, – добавил аналитик. – Если ваша точка зрения верна и имело место введение второго ножа, то это должно было быть сделано весьма осторожно. Я имею в виду то, что это не было ударом сгоряча. Это было сделано медленно и осторожно, уже когда этот человек был мертв.

– Понятно. Что ж, если это все, сэр, желаю вам спокойной ночи, и еще раз большое спасибо.

– Спокойной ночи, инспектор. Мой полный отчет прибудет с комиссаром в понедельник утром, если вы не настаиваете на том, чтобы получить его завтра.

– Нет, – сказал Флеминг. – Я получил все, что мне нужно, спасибо.

– В таком случае, – сказал сэр Оскар, беря в руки свою шелковую шляпу и красиво свернутый зонтик, – я уезжаю.

На следующее утро в деревне было много поводов для разговоров. Это было воскресенье, и к тому же хорошее воскресенье. Период хорошей погоды длился вот уже почти три недели, и теперь, когда грозовой фронт ушел на северо-восток, казалось, будто не произойдет никаких скорых изменений в этой цепочке ярких солнечных дней. Обычные группы сплетников стояли на деревенской улице, отдыхая и обмениваясь последними интересными новостями. А таких было несколько.

В первую очередь, молодой мастер Роберт обручился с мисс Мандулян из поместья. Да, так скоро после смерти бедного мистера Перитона, и все думали, что она наверняка была помолвлена с бедным мистером Перитоном. Интересно, что на это сказал викарий, когда услышал эту новость? Ведь священник всегда так ценил мисс Мандулян, и она была смелой и современной женщиной. Миссис Кители знала, что только в прошлую субботу – то есть всего восемь дней назад – мисс Мандулян разорвала свою помолвку с бедным мистером Перитоном или, во всяком случае, поссорилась с ним, и вот она устраивает помолвку ​​с мастером Робертом, хотя еще не прошло и недели после смерти мистера Перитона. Это было неправильно. Можно сказать что угодно, но это было неправильно, это было не по-христиански. Но ведь эти Мандуляны не совсем те, кого называют христианами. Они были иностранцами, и когда речь заходит об иностранцах, никогда нельзя сказать, что они еще могут сделать. Они понятия не имеют о порядочности. В этом сложность общения с ними. Мастеру Роберту не стоило приходить и рассказывать об этом капитану Карью и еще паре человек в «Тише воды» в субботу вечером. Он мог догадаться, что новость разойдется по деревне в кратчайшие сроки. И так далее, и тому подобное о Роберте Маколее и Дидо Мандулян.

Следующая новость: молодой человек по имени Оксенхэм, работающий штукатуром днем и старшим бойскаутом по вечерам, видел старого мистера Маколея (впрочем, не то чтобы он был так уж стар), идущего в Садок, взявшись за руки с миссис Коллис. Они были леди и джентльмен, настоящие леди и джентльмен, и если бы они поженились, каждый был бы рад.

Далее – Билл Уоткин, почтальон, был отослан для помощи в Пондовер. Это означало, что начальство наблюдает за Биллом. Умный парень, Билл. Он далеко пойдет, и эта временная работа в Пондовере может быть как раз тем шансом, который он искал. Было замечательно, что те, кто стоит во главе таких организаций, как почтовое отделение, всегда следят за такими умными парнями, как Билл Уоткин.

И, наконец, ходил тревожный слух, что убийца в конце концов избежит наказания. Это был сущий стыд и позор, и полицейские вели себя отвратительно. Никому незнакомый человек приезжает в тихую, нравственную и богобоязненную деревню, такую, как Килби-Сент-Бенедикт, убивает одного из мелких аристократов – и ему позволяют уйти. Да, в сельском лексиконе не находилось слов, чтобы оправдать такое позорное решение суда. Это могло быть объяснено только грубым подкупом и коррупцией, вещами, на которые всегда намекали воскресные газеты – те воскресные газеты, которые, как говорится, просочились в Килби. Было попросту бессмысленно говорить, что против него не было улик. Поначалу судьи считали, что он сделал это – иначе они бы не задержали его на неделю, и полицейские должны были считать, что он сделал это – иначе они вообще не арестовали бы его. А если это был не он, чужак, единственный чужак, который находился в деревне за несколько последних недель, то кто же еще это мог быть, и так далее, и тому подобное…