– Кстати, Лоуренс, – сказал он. – Как вы объясните то, что нож, который был найден в воде и на котором были ваши отпечатки пальцев, точно соответствует ране, а второй нож, которым согласно по вашему рассказу был заколот Перитон, слишком мал для этого? Как вы сможете это объяснить?

Наступила очередь Лоуренса погрузиться в размышления. Он откинулся на стуле и уставился в потолок. Затем он наклонился вперед и уставился в пол. Почти на десять минут в камере наступила тишина. Наконец он поднял голову и сказал:

– Да, это сложная загадка. Но и это также объяснимо. Это ведь не разрушает теорию? Убийца заколол Перитона большим из двух ножей, и все случилось только после того, как он избавился от тела. Ему – или ей – пришло в голову добавить последний штрих, который обеспечит мое осуждение: отправиться обратно в поместье с ножом и оставить на нем мои отпечатки пальцев, а затем подбросить его на плотину. А второй нож – просто совпадение.

– О нет, – возразил Флеминг. – Стоп, стоп. Так не пойдет.

– Я знаю, что это притянуто за волосы. Но совпадения случаются даже в реальной жизни, – равнодушно ответил Лоуренс.

– Нет, – твердо сказал Флеминг, – я не могу согласиться с этим. Все это вместе уже немного чересчур. Нет, вам нужно найти что-нибудь получше, чтобы объяснить наличие этих ножей.

– Очень хорошо, – сказал заключенный. – У меня есть кое-что получше. Как насчет этого: вы говорите, что на меньшем ноже было намного больше крови, чем на большем, так?

– Да. Вероятно, вода смыла большую часть крови на большем ноже.

– Вода, которая при этом не смогла смыть отпечатки пальцев, – последовал тихий ответ. – Но не думайте об этом. Предположим, что убийца заколол Перитона меньшим ножом, а затем отправился прятать его в этом лесу. И предположим, что затем ему пришло в голову оставить на ноже мои отпечатки, что же он тогда отправился делать?

– Если он такой дурак, что захотел сделать такое, то он пошел бы и забрал бы нож из тайника в лесу, – быстро ответил детектив.

– Да, это верно. Но предположим, что по какой-то причине он не смог забрать нож; скажем, в лесу кто-то был, или он не смог найти это место в темноте. Тогда он пошел бы и взял бы другой нож, и, если тот по размеру не подходил к ране, то он расширил бы рану так, чтобы она соответствовала размеру ножа.

– Ба! – воскликнул Флеминг. – Это гениальная идея. Откуда вы берете все эти гениальные идеи?

– Человек склонен быть сообразительным, если он оказался в столь сложной ситуации, в какой нахожусь я, – спокойно ответил тот. – Что вы думаете об этом?

– Я не думаю, что кто бы то ни было может быть таким законченным идиотом, чтобы оставить лежать труп человека, которого он убил, пока он рыскает в поисках разделочных ножей.

– Труп в это время мог быть в коттедже.

– Послушайте, Лоуренс, – сказал Флеминг, вставая. – Во всех этих ваших теориях может быть доля истины, а может и не быть. Во всяком случае, я обещаю вам очень внимательно все это обдумать, и, если хоть где-то возникнет малейшее сомнение, это пойдет вам на пользу. Честно говоря, я гораздо больше впечатлен вашими теориями насчет соучастника, чем вашими теориями насчет ножа.

– Как вам угодно, – ответил Лоуренс. – Вы будете проводить эксгумацию тела, чтобы проверить, есть ли какие-то следы расширения раны большим по размеру ножом?

Флеминг задумался на минуту.

– Очень хорошо, – сказал он. – Я предоставлю вам все шансы.

– Спасибо, я подумал, что вы справедливый полицейский, как только увидел вас.

– Осталось только еще одно, – сказал инспектор. – Я заинтересован в этой теории о соучастнике. Конечно, может оказаться так, что вы просто превосходный лжец и что я теряю свое время. Но если вы не лжец и если вы не убийца, то я должен действовать и найти убийцу, пока следы еще свежи. Прошла почти неделя с тех пор, как они оставлены. Теперь я хочу, чтобы вы мысленно перенеслись назад к той сцене – если она когда-либо имела место – в гостиной в поместье Килби около одиннадцати часов ночью в воскресенье.

– Хорошо.

– Мандулян предложил вам выпить? Стакан виски?

– Да, и я отказался. В конце концов, я был в доме Мандуляна, ни капли ему не доверял, я только что выманил у него шесть тысяч, и они были при мне, так что я не хотел рисковать.

– Понятно. И тогда он выпил стакан виски.

– Да.

– Теперь послушайте, Лоуренс, просто попробуйте снова представить себе эту сцену. Закройте глаза и попытайтесь увидеть ее. И расскажите мне, что вы видите.

– Хорошо. Дайте мне думать. Он сказал: «Как вам угодно; вы ведь не будете возражать, если я выпью стаканчик», взял графин и налил в стакан хороший крепкий виски. Он примерно наполовину заполнил его содовой из сифона; я помню, что подумал: странно, что армянин пьет такой крепкий напиток, потому что, как правило, они весьма умерены. Затем он поставил стакан и сказал: «Так-то лучше, гораздо лучше», или что-то в этом духе. Дайте-ка подумать. Что произошло дальше? О да – он начал ходить по комнате, а затем остановился и вернулся к подносу. Он смерил его взглядом и потом налил еще стакан, примерно такое же количество виски, как и в первый раз, и я сказал про себя: «Валяй, дружище, если так продолжать, то через несколько минут ты будешь вдрызг пьян». Он налил в стакан содовую, но, как выяснилось, второй напиток был значительно крепче, чем первый, потому что сифон почти опустел. Затем он выпил и этот стакан, и я пришел к выводу, что если это безопасно для него, то это безопасно и для меня, так что я тоже выпил стакан.

– Чистого виски?

– Чистого виски? Боже правый, нет.

– Но вы сказали, что сифон опустел.

– На подносе был еще один сифон. Боже мой! – Впервые с момента ареста Джон Лоуренс, он же Шустер, проявил какие-то эмоции. Он вскочил и уставился на инспектора через стол. – Боже мой! Наркотик был в этом сифоне, – воскликнул он.

– Лоуренс, – серьезно сказал Флеминг, – я начинаю думать, что единственное возможное объяснение всей этой путаницы состоит в том, что ваша история правдива. И что, как вы говорите, наркотик должен был находиться в этом сифоне. В таком случае Мандулян вовсе не был одурманен.

– А соучастник? – начал Лоуренс.

– Если ваша история правдива, то Мандулян сам был своим соучастником.

Минуту двое мужчин смотрели друг на друга, а затем Флеминг медленно сказал:

– А если Мандулян и был своим соучастником, это наводит на несколько любопытных идей.

– Каких, например?

– Скажем, таких, как вопрос с двумя ножами, к примеру. Видите ли, – Флеминг снова сел, – до сих пор мы считали, что Мандулян лежал на диване, в то время как девушка отправилась к Перитону, заколола его меньшим ножом, ножом номер два, и спрятала его в Роще Килби; затем ей пришло в голову оставить на ноже ваши отпечатки пальцев, она прошла весь путь обратно в поместье, нашла еще один нож, оставила на нем ваши отпечатки, вернулась, расширила рану… В общем, мне нет надобности продолжать. Это слишком абсурдно. Это похоже на поведение слабоумного. Нет, даже слабоумный не был бы настолько глуп. Если бы он вдруг решил оставить ваши отпечатки на ноже, он вернулся бы и забрал бы нож из рощи. Он не пошел бы на такой большой, невероятно большой риск – оставить труп, чтобы отправиться к поместью, а затем вернуться к трупу, чтобы рана соответствовала разрезу от второго ножа. А что случилось бы, если бы второй нож оказался слишком мал? Нет, мы можем исключить эти возможности. Но это приводит к весьма интересному выводу.

– Какому выводу? – спросил Лоуренс.

– Ну как же: напрашивается вывод, что человек, который оставил ваши отпечатки пальцев на большем ноже, не знал, где находится меньший нож. В противном случае он, конечно, воспользовался бы им. Он, несомненно, воспользовался бы им. Он должен был это сделать – но он этого не сделал. Следовательно, он не мог найти этот нож. Итак, что мы имеем? – Флеминг говорил с заключенным, будто его вовсе не существовало, или будто тот был полицейским стенографистом, и он разговаривал вслух сам с собой.