– Рома.

Разрезаю одежду на теле связанного Романа, обнажаю грудь и живот. Бью его по щекам, он начинает хрипеть и вскоре приходит в сознание.

– Очнулся? Ну, и прекрасно. Как себя чувствуешь? – он только мотает головой, пока не понимая, что происходит.

– Чуть не забыл, – поднимаюсь и выхожу в коридор, возвращаюсь с рюкзаком, из которого достаю утюг, наручники и клетку с большой крысой – мой сюрприз. Поворачиваюсь к Славику и кидаю ему браслеты. – Пристегни себя к батарее. Только без глупостей, – он послушно выполняет приказ.

– Что ты задумал? – еле бормочет разбитым ртом Роман.

– Как бы тебе это объяснить? – я чешу переносицу, потом начинаю пощелкивать пальцами. – Я поступлю с вами по справедливости. Поступлю с вами так, как вы хотели поступить с ней, – киваю в сторону привязанной. – Сначала я убью тебя, очень жестоко и болезненно, а твой друг будет на это смотреть. Потом отпущу девчонку, а на Славика у меня есть свои планы. Он мне нужен живым. Ты рад, Славик?! – он кивает головой.

– У меня есть деньги. Послушай. Ты хоть знаешь, кто мои родители?! – внезапно оживает сладенький.

– Деньги, деньги, деньги. Это хорошо, когда есть деньги. И да, я знаю, кто твои родители. С мамашей твоей, Лизонькой, будь эта стерва проклята, лично знаком. Эх, жаль, что сейчас нет рядом одного моего знакомого – он мастер читать проповеди, но я тоже попробую справиться. «Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ослушавшихся заповедей Моих».

– Да ты больной сукин сын!

– Это я больной? Хотя, да. Да, я больной. А вы? Решили поиграть во взрослые игры? Думаете, все возможно за деньги? За связи? Попробуйте теперь купить меня, надавить на меня, напугать меня! Я давно уже умер благодаря таким, как твои родители, Славик. Единственное, что я сейчас хочу… Впрочем, ладно. Приступим, – скидываю капюшон и поднимаю клетку с крысой. Зверек нервно мечется внутри. – Прошу любить и жаловать! Его зовут Хаус! Поймал буквально пару дней назад. Маленькое, но очень страшное существо. Знаете, если взять с десяток таких тварей, посадить в бочку и не кормить, то через месяц останется только одна: самая хитрая, самая безжалостная – та, которая больше всех захочет выжить. Остальных она попросту сожрет. И самое удивительное то, что больше ничем другим зверек питаться не сможет, кроме как собственными соплеменниками. А еще, – я открываю клетку и вытаскиваю тварь за хвост, – зубы этого грызуна способны прогрызть бетон, – кладу крысу на брюхо Роману. Он дергается, орет. Накрываю грызуна кастрюлей.

– Убери эту тварь от меня! Проклятый урод! Убери ее с меня! Помогите! Кто-нибудь! Помоги-и-и-и-те!

– Вы же сами привезли сюда девчонку, так как знали, что тут никто не услышит ее крики. Не делай того, о чем можешь потом пожалеть. Люди уже давно совершили все возможные ошибки, теперь мы их только повторяем.

Роман дергается, пытаясь скинуть с себя алюминиевую кастрюлю, под которой скребется животное. Бедолага орет, взывая о помощи. Интересно, к кому? Славик, словно испуганный ребенок, поджал коленки к груди и уткнулся в них мордой. Крутым быть всегда легко с теми, кто не может тебе ответить, когда знаешь, что папа и мама уладят любые вопросы. Но сейчас их рядом нет, и пытаться договориться со мной бесполезно. Я ставлю утюг на кастрюлю и включаю его в розетку.

– Прошу, прошу, – отрывисто начинает тараторить Роман. – Ну, пожалуйста. Ну, прошу!

Я прижимаю указательный палец к своим губам, давая понять, чтобы он замолчал. Когда температура повысится, крыса в темноте и ограниченном пространстве начнет паниковать, сработает инстинкт самосохранения, и единственный путь к спасению для нее будет пролегать вниз. А дальше – дальше она полезет на воздух, то есть в глотку, чтобы выбраться на поверхность. Даже крысе не хочется умирать, что уж говорить о людях. Сильнее прижимаю кастрюлю утюгом, Роман орет нечеловеческим голосом. Славик наблюдает, как из-под посуды льется кровь, а внутри его друга, под кожей, что-то начинает шевелиться.

– Смотри, папа, паук! – раскрывается маленькая ладошка.

– Почему паук? – я смотрю на камушек в виде капельки. Он смеется и убегает. То, что сейчас происходит вокруг меня, я не вижу, я сейчас мысленно совсем в другом месте, а не в этом аду, который я устроил. Кристина, моя любимая жена, стоит в дверях. Светлые волосы и голубые глаза. Она с улыбкой смотрит на меня. Я иду к ней. Она протягивает ко мне руки, и я тону в ее объятиях. Мне так этого не хватает.

– Прости меня!

Она гладит меня по голове, нежно целует.

– Видишь, во что я превратился?

Она отстраняет меня от себя, а я смотрю на нее, понимая, что это вовсе не моя жена. Красивая, словно ангел, девушка, но не моя Кристина.

– Ты все делаешь правильно, Луций! Правильно! Понимаешь?

Я в ужасе дергаюсь. Оказывается, я сижу на кровати, утюг валяется в стороне рядом с окровавленной кастрюлей. На теле несчастного красуется дырка величиной с кулак. Из открытой пасти мертвеца не спеша вылезает Хаус. Я одобрительно хмыкаю, искривляя лицо в безобразной и страшной улыбке. Что же, беги. Ты честно заслужил свою свободу. С остальными все просто. Вкалываю девчонке препарат: потом затащу ее в какой-нибудь подъезд и оставлю там. Этот злосчастный дом я спалю дотла, как и велел тот, кто дал им право на вседозволенность. Что касается Славика, то у меня на него большие планы. Очень большие.

Глава XXXIV

10 апреля 2015 года. Два дня до Пасхи. 14 часов 19 минут.

Пименов сидел на переднем сиденье, Сашок расположился сзади. Сергей летел, как ненормальный, вцепившись в руль мертвой хваткой. Александр такой же хваткой держался за дверную ручку, стараясь не смотреть вперед. Сердце его билось где-то в районе горла. Всю его голову заполнили мысли о том, как бы быстрее добраться до места и вылезти из этой чертовой машины живым и невредимым. Сашок не понимал, что стряслось с его начальником: таким агрессивным он видел Сергея впервые за все время работы с ним. Один Стас сохранял невозмутимость – даже когда машина пролетала на красный и выскакивала на встречку. До дома, где жил Кирилл Комаров, было минут двадцать езды.

– Зараза! Мать твою! Смотри, куда едешь! – Сергей резко дернул руль влево, едва не задев пассажирскую «Газель», трогающуюся от остановки.

Пименов с трудом удержал равновесие, но, как ни в чем не бывало, продолжил раскладывать документы у себя на коленях. Казалось, что у этого представителя СКР отсутствуют не только страх и инстинкт самосохранения, но и вообще все человеческие чувства. Станислав в одной руке держал яблоко, другой перебирал бумаги.

Сергей свернул на второстепенную дорогу так резко, что машина ушла в небольшой занос. Сцепление пробуксовало, но тут же быстро схватило снова, когда он вновь нажал на педаль газа.

– Все же интересно получается, – Пименов почесал переносицу и похрустел пальцами. – Пропала, и не раскрыто. И эта пропала, и не раскрыто. Обнаружен изуродованный труп, дело закрыто. А тут дела о наркодилерах, притонах, и тоже ни одно из них не доведено до конца. А ты говоришь, он кремень был, – Станислав откусил яблоко и стал медленно его пережевывать. Затем неожиданно сложил все дела назад и закрыл папку. – Если бы я не знал тебя лично, и у моего начальства не было бы весомых оснований послать меня к вам в помощь, то у меня бы сложилось впечатление, что твой Санитар – просто великолепная выдумка продажного полицейского. А что? Почему бы просто-напросто не списать все на того, кого нельзя поймать?

– Черт бы тебя побрал! – автомобиль остановился, как вкопанный.

Александр ударился о водительское сиденье. Пименов всем телом подался вперед, уперся в ремень безопасности и отлетел назад на спинку кресла. Он снова откусил яблоко, затем открыл окно, выкинул огрызок, вытер руки и с вопросительным выражением на лице повернулся в сторону водителя. В салоне повисла тишина.