– Нет, ты, Ген, мне скажи, он дебил или дурак? Я что-то не пойму! Он что, специально на нервы действует, хочет, чтоб я ему всю репутацию попортил, а?! Тебе что, мужик, металл жалко, да? Он что, твой что ли? Чего ты за него переживаешь? Не беспокойся, Бог нас простит. Он всех прощает. А мы, мужик, вроде Робина Гуда: у богатых берем и себе оставляем. Понял?! А родственники покойных – люди не из нищих, раз такие памятники ставят. Они еще купят! – аргументировал Василий.

Незнакомец положил правую руку на скамейку и закинул ногу на ногу.

– Это вы верно сказали: купят, обязательно купят. Вот, например, могила, которую вы изуродовали, принадлежит Алтунину Дмитрию Юрьевичу, который погиб в возрасте девятнадцати лет в Афганистане. Его мать осталась одна, так как ее муж разбился в автомобильной аварии, а ей, между нами будет сказано, семьдесят пять лет, и живет она впроголодь, так как пенсию у нее отбирают дочь-алкоголичка с муженьком-алкоголиком. Такие же твари, как и вы. Хотя есть у них одно оправдание. Пенсию, мол, тратят на сынишку малолетнего. Но, сами понимаете, такие, как вы, кроме как на себя больше ни на кого деньги не тратят. Так что когда она придет на могилу к любимому сыну и с радостью обнаружит, что двое добрых людей испохабили последнее его пристанище, то тут же побежит к мастеру и закажет у него новый памятник – безусловно, с Божьей помощью.

– Да пошел ты! Ты кто такой, чтобы нас осуждать? Прокурор что ли? Или, может, судья? С чего ты вообще взял, что это именно та могила?! Да какое тебе вообще дело до этого?!

– Вась, кажись, это родственник. Вот палево-то. Теперь точно заметут, как пить дать. Давай дергать по-быстрому, чую я, недоброе может быть. Прошу, пошли.

– Нет, уважаемый, я не родственник. Ваш приятель правильно выразился, я судья. Да и Бог вас не простит. Уж очень далеко вы от него стоите. Не слышит он вас. А я услышал. Сколько же нужно усилий, чтобы превратить этот мирок в то, что он заслуживает?

– Да что ты говоришь! Судья, значит?! Хрен ты с горы, а не судья! Кого ты тут судить собрался?! – Василий сделал несколько шагов в сторону ненавистного оппонента.

– Вас! – громко ответил человек с тростью и встал в полный рост.

– Вась, пойдем отсюда. Прошу тебя, пойдем! – нервно забормотал Геннадий.

– Ух, как мы испугались! Да, Ген? Аж коленки трясутся! Сейчас нам с тобой этот ферзь товарищеский суд устроит! Комсомолец хренов, – презрительно сплюнул Василий.

– Мне плевать, устроит он суд или нет. Можешь здесь с ним хоть неделю пререкаться, а я сваливаю.

– Говорил ему прошлый раз: стоило вас мне сразу отдать. Раскаянье – глупая прихоть! Все вы должны быть моими. Я должен решать вашу судьбу. Никуда вы не пойдете.

– Ты что ль нас остановишь?! Кишка не тонка?!

– Неужели вы думаете, что я буду вас останавливать? Вы для меня хуже скотины. Вы и впрямь неисправимы. Понятия до сих пор не имею, ради чего он собой пожертвовал. Надоели вы мне. Страсть как надоели.

Раздался громкий и противный голос ворона, и огромная черная птица, сделав несколько кругов, опустилась на плечо незнакомца.

– Вот, скоро изолью на тебя ярость Мою и совершу над тобою гнев Мой, и буду судить тебя по путям твоим, и возложу на тебя все мерзости твои[4]. И совершу в гневе и негодовании мщение над народами, которые будут непослушны[5]. Потому что это дни отмщения, да исполнится все написанное[6].

Снова поднялась пурга, завыл ветер.

– Маркус! – крикнул незнакомец. Его голос пронзил шум метели.

В тот же момент перед Анатасом вспыхнул огонь в виде пятиконечной звезды в круге, и из огня вышел человеческий скелет в доспехах преторианца, которые переливались ярким блеском, отражая пламя. Он был огромного роста. В левой руке он держал щит, а правой крепко сжимал пилум. С его плеч свисал до земли длинный красный плащ, на ногах были надеты калиги, а голову украшал блестящий преторианский шлем. Огонь пропал также внезапно, как и появился.

– Вы звали, милорд?

Опешив от увиденного, двое мерзавцев замерли, потеряв дар речи. У Василия от ужаса потемнело в глазах, и лом вывалился из рук. Геннадий снял шапку, его от природы черные густые волосы за секунду побелели. Он упал в сугроб на четвереньки и завыл словно хряк, которого ведут на бойню.

– Чур меня, чур! – ползал он по раскуроченной могиле и причитал. – Господи, спаси и сохрани, спаси и сохрани, помилуй грешного, помилуй!

Василий попятился назад и споткнулся о валявшуюся на земле гробничку. Перелетев через нее, он с грохотом упал на ограду и спешно стал подниматься, но ноги его не слушались. Он кое-как опустился на колени, из глаз его потекли слезы, а все тело охватило дрожью.

– Быть не может! Быть не может! – бормотал и одновременно крестился он.

– А-а-а-а-а! – орал Геннадий. Он уже даже не ползал, а ворошился в снегу, уткнувшись лицом в небольшой сугроб рядом с оградой.

Анатас стоял неподвижно. Его лицо не выдавало никаких эмоций, а глаза напоминали стекло, в котором не было места ни для радости, ни для грусти, ни для сожаления и уж тем более жалости. Он тихо наблюдал, как два мародера бьются в панике, предчувствуя неминуемое возмездие.

– Не нравятся они мне, Маркус. Страсть как не нравятся. Видеть их больше не желаю.

Преторианец, проходя сквозь препятствия, в несколько шагов оказался перед несчастными.

– Ну что, плебеи?! Хлеба и зрелищ захотелось?! – отбросив копье и щит в стороны, заорал Маркус, схватил Василия за горло правой рукой и приподнял над землей.

Василий безумными глазами смотрел на него, обхватив его руку. Он задыхался, хрипел и дергал ногами, пытаясь ослабить хватку. Скелет топнул ногой, и земля рядом с ним провалилась в бездну, образовав свежевырытую могилу, на дне которой лежал гроб. Он швырнул свою жертву в последнюю обитель, и Василий, словно тряпка, рухнул в ящик. Маркус схватил Геннадия за ногу и потащил к той же яме.

– Не надо! Не хочу! Пощадите! Помилуй, Господи! – взревел Геннадий, пытаясь уцепиться руками за землю. – Господи! Господи!

Но Маркус был непреклонен, и через пару секунд Геннадий оказался рядом с подельником. Оба лежали в могиле и последнее, что они увидели, был скелет с пылающими огнем глазами, спрыгнувший к ним с крышкой гроба. Крик и истошный вой огласили кладбище. Послышался стук молотка, методично вколачивающего гвозди. Через мгновение Маркус вылез из ямы и, отряхнув себя от снега и земли, топнул еще раз ногой. Могила исчезла. Исчезли и голоса, которые, надрываясь, звали на помощь и молили о пощаде. Преторианец, не спеша, поднял оружие, подошел к Анатасу, воткнул перед ним копье и, ударив себя правой рукой в грудь, поклонился.

– Что ж, пусть все будет, как было. То, что начато, не может быть не закончено, – Анатас еще раз окинул взглядом кладбище. – Вот и все. Здесь нам больше делать нечего.

Маркус снова поклонился, после чего человек с тростью и огромный скелет скрылись в пурге.

На улице светало, хотя наступающее утро больше походило на вечер. Метель и не думала прекращаться. Кладбище медленно покрывалось снежным одеялом. Природа заметала следы того, что произошло на рассвете. Ржавый Москвич, набитый металлом, леденел, дожидаясь хозяина. При этом, как ни странно, ни одна могила не была осквернена.

Глава IV

ДОПРОС

В мрачном обшарпанном кабинете шла дискуссия следователя и подозреваемого.

– Ну, хорошо, – капитан вытащил из кармана пачку сигарет «Оптима» и закурил. – Вот ты говоришь, что вы подвезли незнакомца. Пока так его назовем. Я тебя правильно понял?

– Да! Да! Он мне сразу не понравился! – тут же воскликнул Виктор.

– Ты успокойся. И чем же он тебе так не понравился?