- До Островитина далеко? - спросил Вячеслав Семёнович.

Я ответил, что по воде в два раза ближе, чем по суше.

- Нам бы амфибию, - засмеялся Вячеслав Семёнович.

- «Газик» хотя бы, - сказал Гарик. - Вот машина.

- У вас в деревне родственники? - спросил я.

- Дальние… - взглянув на жену, сказал Вячеслав Семёнович.

- Дорога хорошая, - сказал я. - Десять минут - и в Островитине.

- Нам не к спеху, - ответил он.

Пока они натягивали палатку, мы с Алёнкой повели Гарика к озеру. Пусть полюбуется. Гарик был выше меня и Алёнки. Сейчас он не задавался, как тогда, за рулём, смирно шёл за нами и помалкивал. И лицо у него было какое-то изумлённое. Мы показали ему озеро, необитаемый остров, белый двухэтажный дом на другом берегу.

- А как насчёт рыбы? - спросил Гарик.

- Ходит, - неопределённо ответил я. Мы всё ещё не обзавелись лодкой, и я ни разу не был на рыбалке.

- Крупная?

- Плещется, - ответил я.

Гарик вспрыгнул на опрокинутую лодку и оглядел озеро.

- Глубокое, - сказал он, - это хорошо.

- Дна не достанешь, - ответил я.

- На Чёрном море в прошлом году я из подводного ружья загарпунил каменного окуня и пару приличных кефалей. Весь пляж сбежался… Подумаешь, диковина! - Гарик незаметно взбил пальцами свой вьющийся светлый хохол, посмотрел на Алёнку. - Есть тут какой-нибудь клуб?

- В лесу?

- Ты танцуешь? - спросил он Алёнку.

- Ещё как, - ответил я за неё.

- А ты, видно, бывалый танцор, - насмешливо взглянул он на меня.

- В школе второй приз отхватил, - ответил я. - За «барыню». А она… - я кивнул на Алёнку, - первый.

- С вами не пропадёшь, - сказал Гарик.

Алёнка молчала. Изредка бросала на Гарика любопытные взгляды. Я знал, что у Алёнки язычок ой-е-ей! И удивлялся, почему она молчит. А Гарик продолжал снисходительно разглагольствовать:

- Люблю современные танцы… Твист люблю. Здесь, конечно, не умеют. Деревня. Мода сюда докатывается через десять лет. Видали, какие тут брючата носят? Образца сорок девятого года.

- Кстати, твои джинсы тоже давно вышли из моды, - сказала Алёнка.

Гарик опешил. Секунду он молчал, потом спросил:

- А что у вас… парни в Ленинграде носят?

- Штаны, - сказал я.

- Не люблю, когда мальчишки о тряпках говорят… - сказала Алёнка.

- Действительно, - поддакнул я. Сегодня мы были с Алёнкой заодно.

Гарик прикусил язык. Я видел, он покраснел. Я так и знал, что Алёнка, если захочет, в два счёта собьёт с него спесь. Наступило неловкое молчание. Гарик, засунув руки в карманы своих прошитых белой строчкой штанов в обтяжку, покусывал губы.

- Я пишу стихи, - сказал Гарик. - Когда-нибудь почитаю…

Мы с Алёнкой не стали его уговаривать.

- Так много сейчас поэтов, - сказала Алёнка.

- Если я сочиню стихотворение, я тоже буду поэт? - спросил я.

- Будешь, - сказала Алёнка.

Гарик с сердцем сплюнул, но ничего не ответил.

Алёнка стояла на днище перевёрнутой лодки, покачиваясь на носках. На ней узкие брюки на молнии, голубая рубашка с засученными рукавами. В пышных волосах с золотым отливом застряли зелёные сосновые иголки. Глаза у Алёнки большие, тёмно-коричневые. Когда она опускает ресницы, на щеках тень. Все говорят, что Алёнка красивая, а я не замечаю. Обыкновенная. Глаза, ресницы, стройная фигура и острый язык. Гибкая и стройная Алёнка потому, что уже пятый год занимается в балетной студии. Балериной хочет стать. Умирающим лебедем. Маленьких лебедей она уже исполняет. Несколько раз во Дворце культуры выступала. Мы с папой ходили смотреть. Хотя я сидел в партере - и то лишь к концу узнал Алёнку. Все они, маленькие лебеди, были одинаковые. И всё делали одинаково: перебирали ногами, кружились, подпрыгивали. Мы долго хлопали. А они все разом приседали. Тоже одинаково. А потом гуськом, на цыпочках, убежали за кулисы. Папа купил Алёнке букет роз и плитку шоколада «Золотой якорь». Он сказал, что Алёнка просто молодчина. Хотелось бы мне посмотреть, как бы Гарик с Алёнкой стал танцевать. Она бы ему живо нос утёрла.

- Я хочу поймать большую рыбу, - сказала Алёнка.

- Какая жизнь на озере без лодки? - вздохнул я.

- У нас есть резиновая, - Гарик взглянул на Алёнку. - Надуть?

- Надуй, - сказал я.

- Она двухместная…

- Вдвоём неинтересно, - сказала Алёнка.

- Можно и втроём, - сказал Гарик. - Сергей лёгкий. Выдержит.

На лодке мы кататься не поехали. Вячеслав Семёнович позвал Гарика. Нужно было сучьев натаскать, почистить картофель, принести воды.

- Не мужское это дело, - пробурчал Гарик, взглянув на Алёнку, но отказываться не стал. Мы видели, как он собирал сучья, а потом разжигал костёр. Мы хотели помочь ему, но тут на горизонте появился наш отец. Он с утра пропадал в деревне. Отец не приехал на велосипеде, как мы ожидали, а приплыл на долгожданной лодке. Новенький велосипед лежал на корме. Лодку отец в Островитине достал. Её нам отдали на всё лето. Отец привёз в жестяном бидоне керосин, кулёк гвоздей, молоток, продукты и ещё кое-что по мелочи: рыболовные крючки, грузила, лески.

- А удочки? - спросил я.

- Выбирай любую… - показал отец на лес.

Мы рассказали, кто приехал.

- Веселее будет, - сказал отец. И, попросив нас разгрузить лодку, пошёл к костру. Отец предложил Вячеславу Семёновичу перебраться в наш дом, но тот отказался - дескать, у них тоже уговор: весь отпуск провести на колёсах, а если где и придётся временно обосноваться, то жить только в палатке. Она у них просторная. И три надувных матраса. Вячеслав Семёнович расспросил отца про дорогу на Островитино. Мне не хотелось, чтобы они уезжали в деревню. Пускай живут здесь. Но они, кажется, пока не собирались покидать это место. По-видимому, родственники действительно очень дальние. Иначе они бы сразу туда уехали.

Лариса Ивановна пригласила нас пообедать вместе. Но у них был маленький котелок, и мы отказались. Алёнка отправилась на кухню, тоже готовить обед. Нам костёр не надо разжигать. У нас есть примус. Гарик предложил мне прогуляться. Пока суп в котелке закипит. Как только мы скрылись за деревьями, он небрежно вытащил из кармана смятую пачку сигарет и закурил. Выпустив густое облако дыма, взглянул на меня:

- Куришь?

Мне захотелось вот так же пустить изо рта синий дым и мять в пальцах сигарету с золотым ободком. Но я не умел курить и боялся опозориться.

- Неохота, - дипломатично ответил я.

- Скоро опять в школу, - начал Гарик разговор издалека.

- Два месяца впереди, - сказал я.

- Дни летят, - вздохнул Гарик. - Не успеешь оглянуться - и в школу. Тебе в какой?

- В шестой.

- А-а…

- Алёнка? В девятый перешла, - сказал я.

- В Ленинграде у вас, наверное, знакомых полно?

- Хватает, - сказал я.

- Наверное, за ней бегают…

- Двое этой весной за гаражами подрались, - сказал я.

- А как она?

Я сделал вид, что не понял, о чём речь.

- Ну, это… реагирует? - пояснил Гарик.

- Нормально, - сказал я.

- Есть такой, кто ей больше всех нравится?

- Есть, - сказал я. - Айвенго.

- Вот как… - удивился Гарик.

- Рыцарь один, - сказал я. - Ты его не знаешь.

- Знаю, - засмеялся он. - Отличный парень…

Надо будет и мне прочитать этот роман. А то неудобно, все читали, а я знаю только одно название. Гарик выбрал травянистую лужайку и легко сделал стойку. Потом кульбит.

- Могу и сальто крутнуть, - сказал он. - Ты не удержишь…

- Удержу, - сказал я, сцепляя руки. Но Гарик не стал сальто делать. Он сжал кулак и согнул руку в локте. Я пощупал: ничего мускулы. Крепкие.

- Если врежу - с копыт долой! - сказал Гарик.

- Кому? - спросил я.

- У тебя враги есть?

Я стал припоминать своих врагов. Димка Лукин, он мне на перемене бутербродом в щёку залепил. Я его брюхатым индюком обозвал. Потом я ему по уху дал. С неделю он был моим лютым врагом. А на первомайской демонстрации мы помирились. Вдвоём несли транспарант: «Да здравствует мир и дружба!» Смешно лютым врагам нести такой плакат! Мы и не заметили, как помирились… Больше я не мог припомнить врагов. Какие и были, так я с ними сам справлялся.