— Он имеет выход с другой стороны? — спросил граф, не выпуская из объятий почти бесчувственного князя.
— Нет… — после большой паузы, несколько пришедши в себя, произнес тот.
— Не может быть! — возразил граф Петр Игнатьевич.
— Ты видишь, все исчезло. Можешь убедиться, — заметил князь, уже совершенно овладев собою. — Войдем!
Они вошли в павильон, представлявший, как известно, круглую башню с одной дверью.
— Это странно! — взволнованно воскликнул граф Свиридов.
— Я тебе порасскажу еще много странных вещей.
Друзья возвратились в дом отнюдь не под хорошим впечатлением всего ими виденного и перечувствованного, и, конечно, им было не до сна, а потому они уселись в уютном кабинете, мягко освещенном восковыми свечами. Окна в парк были открыты, и в них тянуло тою свежестью летней ночи, которая укрепляет тело и бодрит дух.
Некоторое время друзья молчали.
— Чем же это наконец объяснить? — первый нарушил это молчание граф Петр Игнатьевич.
— Объяснить?.. Ну, брат, объяснить это едва ли чем можно… Надо принимать так…
— Это ужасно!.. Я на твоем месте сейчас же уехал бы из такого страшного места.
— А я между тем не уезжаю, хотя сегодня не в первый раз испытываю проявление этой таинственной силы.
После этого князь передал другу о своем сне накануне того дня, когда был открыт павильон, и о видении, которое было на другой день.
Тот слушал внимательно и, когда князь кончил, воскликнул снова:
— Это ужасно!
— А ты еще считал меня трусом!.. Ну, прав ли ты? А знаешь, когда мы шли по твоему настоянию в павильон, я чувствовал, что что-нибудь случится!
Снова оба замолчали.
— Кстати, — первый начал Петр Игнатьевич, — призрак говорил тебе о любимой девушке, в которой твое счастье… Она-то у тебя есть?
— Есть, — ответил князь, — ведь я сперва на радостях встречи, а затем вследствие этого переполоха, позабыл сказать тебе, что я женюсь. Я сегодня сделал предложение и получил согласие.
— То-то ты был в таком параде. На ком же ты женишься?
— На княжне Полторацкой.
— Вот как. Где же ты откопал такое существо, которое оказалось способным пленить твое ветреное сердце?.. Оно должно быть совершенством, так как мы с тобою, несмотря на то что у нас разные вкусы, разборчивы.
— Ты не ошибся: княжна Людмила — совершенство.
— Где же она живет?
— У ее матери именье в нескольких верстах от Лугового…
— Ага, значит, соседка. Какова же она собою?
Князь восторженно стал рисовать пред приятелем портрет княжны Людмилы. Любовь, конечно, делает художника льстецом оригиналу, а потому по рассказу влюбленного князя Людмила выходила прямо сказочной красавицей — действительно совершенством.
Граф Петр Игнатьевич слушал друга улыбаясь. Он понимал, что тот преувеличивает.
— Посмотрим, посмотрим, — заметил он, когда князь кончил описание достоинств своей невесты, — если ты прикрасил только наполовину, то и тогда она достойна быть женою князя Лугового.
— Она-то достойна, а вот достоин ли я?.. Ты увидишь сам, что я не только не преувеличил, но даже не в силах был воспроизвести пред тобою ее образ в настоящем свете… Это выше человеческих сил.
— Одним словом, ни в сказке рассказать, ни пером описать, — засмеялся граф Свиридов. — Но от этого тебе же хуже: я влюблюсь и начну отбивать.
— Ты этого не сделаешь!
Голос князя как-то порвался. Шутка друга больно кольнула ему сердце.
«А что, если действительно княжна Людмила полюбила меня только потому, что жила в глуши, без людей, без общества? — подумал он. — Нельзя же, в самом деле, считать обществом тамбовских кавалеров. Она увидит графа и вдруг…»
При этой мысли князь почувствовал, как похолодела в нем вся кровь.
Граф Петр Игнатьевич заметил произведенное его шуткой впечатление и произнес:
— Да ты, кажется, серьезно принимаешь шутку и впрямь испугался моего соперничества?
— Нет, не то, голубчик! Только прошу тебя, не шути так! Мое чувство слишком серьезно. Мало ли что на самом деле может случиться!
— Ну, ты действительно влюбился до сумасшествия! — воскликнул граф Свиридов. — На тебя даже нельзя и обижаться. За кого же ты меня принимаешь, если думаешь, что я способен, даже при полной возможности, отбить невесту у приятеля?
— Ты можешь сделать это невольно. Ты слышал, что «он» сказал? «Адские силы против вас».
— Спасибо и за то, что, по твоему мнению, я могу явиться одной из адских сил.
— Они могут действовать через тебя.
— Нет, голубчик, у меня на груди есть крест. Но оставим этот разговор. Можешь, если опасаешься, даже совсем не знакомить меня со своей невестой.
— Нет, отчего же… Мы поедем к ним завтра же. Прости меня, я действительно говорил несообразности. Я так взволнован… У меня до сих пор звучит этот смех, который мы слышали у павильона. Я ведь слышу во второй раз…
— Второй раз!
Князь Сергей рассказал другу обстановку своего первого любовного признания княжне Людмиле, подаренный ему ею первый поцелуй, после которого послышался тот же резкий смех около павильона.
— Она очень испугалась? — спросил граф.
— Да, но я успокоил ее, первый придя в себя, и объяснил ей, что это крик совы.
— Может быть, это и действительно кричала сова?
— Нет… Я-то знаю, что это — не сова, а «он». Ведь когда мы слышали этот смех издали, солнце еще не заходило, а совы кричат только ночью.
— А сегодня?
— Сегодня мы слышали этот смех совсем близко. Он совершенно не похож на крик совы. Эти птицы так не кричат.
— Гм… — промычал граф Свиридов, — тебе и книги в руки. Но бросим этот разговор. Успокойся только; если ты даже настоишь на том, чтобы я поехал к твоей невесте и познакомился с нею, я за нею ухаживать не буду. Расскажи-ка лучше мне, как начался этот твой деревенский роман.
Князь подробно стал описывать свою первую встречу с княжной на похоронах его матери, затем его визиты в Зиновьево, прогулки по саду и недавний разговор о павильоне.
— Так это княжна натолкнула тебя на мысль открыть эту башню? Да? Ну, этого я ей никогда не прощу. Ведь не исполни ты ее каприза, мы сегодня не были бы свидетелями всех этих ужасных вещей и давно спокойно спали бы. А теперь посмотри, ведь светает, — заметил граф Петр Игнатьевич.
Действительно, в открытые окна кабинета уже лился свет утренней зари, мешавшийся с тусклым, мерцающим светом догоравших в подсвечниках и бра свечей.
— Пожалуй, действительно этого не было бы, — улыбнулся князь.
— Конечно! Ишь какая!.. Пусть ты из-за нее не спишь ночей — она будет твоей женой; а я тут при чем, что по ее милости должен тоже не спать? Слуга покорный! Пойдем-ка, в самом деле, спать.
— Я велел поставить тебе постель в моей спальне.
— Отлично, поболтаем еще немного… Только, чур, больше не вести никаких разговоров с призраками!
— Не накликай.
— Ты, кажется, заставляя меня спать в одной комнате с тобою, пускаешься на хитрость, надеясь, что мы вдвоем-то с ними справимся?
— Ты неисправим, Петя… Все тебе смешки. Впрочем, тебе хорошо: это тебя не касается.
— И тебя, мой милый, едва ли. По-моему, призраков никаких нет и быть не может. Во всем этом есть доля твоего расстроенного воображения.
— И даже в том, что ты видел и слышал в павильоне?
— Да, быть может, это все была лишь игра лунного света.
— Если ты так умеешь сам себя успокаивать — благо тебе.
— Так идем спать, — зевнул граф.
В сопровождении вошедшего камердинера оба друга отправились в спальню, разделись и легли, но еще долго не засыпали, беседуя о всевозможных вещах — главным образом о петербургских новостях. Они заснули наконец, когда солнце уже поднялось над горизонтом.
Проснулись оба друга после полудня, свежие и бодрые. Всех испытанных потрясений вчерашнего дня как не бывало. Сомнения, тревоги и предчувствия исчезли из ума и души князя Сергея.
Через полчаса после завтрака оба друга на лихой четверке понеслись по направлению к Зиновьеву.