Ханс. Пока я жив — никогда!
Равн. Что ж, топчись тогда в одиночку.
Ханс. И буду, пока не найду себе сторонников. Или, быть может, здесь сторонников не найдешь, в «нашем маленьком мирке», как ты говоришь? Может, здесь и партий не бывает?!
Равн. Как не быть — да еще и со всеми пакостями, какие при этом полагаются. Как же, как же…
Ханс. Так же, как и в большом мире.
Равн. Нет, не так, как в большом; там — настоящая борьба, часто жестокая борьба, а в борьбе всегда есть душевный подъем. Что все потоки лжи и грязи, когда силы и способности напряжены до крайности?! Тогда ли думать о ранах, бояться тюрьмы?! Гибнешь или побеждаешь вместе с тысячами, но знамя всегда развевается в вышине, и из каждого нового поколения сбираются под него все новые полчища. Так создаются большие характеры, закаленные бойцы, так куются государственные мужи, писатели, люди искусства со своими мыслями и своей целью. А здесь? А ну, взгляни-ка на здешних: несколько сломленных, больных, ожесточившихся людей, с которыми едва ли можно сработаться, и — несколько одиночек.
Ханс. Пусть так, но если они победят?
Равн. Победят! Ах ты, наивная душа! Где нет никакой борьбы, не может быть и победы. Бесконечные обвинения в ереси, извращения, ложь, лицемерие… И возни хватает, и шуму, а борьбы нет. Я тебе сказал: каше маленькое общество просто не вынесет борьбы! Все эти ненадежные заклепки, которые его держат, повыскакивают и — бах!
(Встает.)
Ханс. Да, изрядно тебя разъели сомнение и уныние!
Равн. Ты так думаешь?
Ханс. Думаю! Ведь я же помню тебя таким смелым… таким смелым, как сейчас твой племянник Карл.
Равн. Придет и его черед.
Ханс. Мне прежде казалось, что ты такой яркий, прямо сверкающий весь. Как алмаз!
(Смеется.)
Равн. Алмаз в слишком твердой оправе: если по нему молотить, он в куски разлетится. Впрочем, это довольно удачное сравнение. Оно дает представление о семье энтузиастов, живущей в маленьком мирке.
Ханс. Но все же эта, как ты говоришь, семья энтузиастов достигла уважения и богатства.
Равн. Это было в иные, деятельные времена. Давным-давно! С нами было то же, что бывает с великими людьми, — они ведь тоже энтузиасты. Разве ты не замечал? Но если верно, что великие государства не могут существовать, не принося в жертву тысячами маленьких людей, то малые страны, наоборот, не могут выжить, не жертвуя многими из великих и величайших сынов своих. Это верно не в меньшей степени!
Ханс. Хм?
Равн. Да! Постарайся только понять это. Пользоваться у нас успехом могут лишь покорные или хитрые. Только те достигают нынче высот, кто умеет вкрадчиво, по-женски, улыбаться.
Ханс. Ты имеешь в виду своего зятя?
Равн. Да нет, я не думаю, что именно он улыбается больше других. А вот сына его ты видал? Моего тезку, Фредерика? В мою честь назвали стервеца. Правда, это еще в те дни было.
Ханс. Ну, и что же с ним?
Равн. Ага, вот какой теперь тон зазвучал? Так ты слышал о…
Ханс. Ты имеешь в виду дело с…
Равн. Договаривай!
Ханс. Сам договаривай!
Равн. Могу и я: с Анной, дочерью моей хозяйки. Ей теперь в Америку собираться приходится.
Ханс. Об этом я слышал.
Равн. Но он уже опять улыбается.
(Берет сигару.)
Ханс. Да, Фредерик наверняка добьется удачи! Я вчера слышал, что его отец и министр уже подыскали ему невесту.
Равн. Ничего невероятного. Его отец и сам так сделал.
Ханс. Что сделал? Он что, тоже…
Равн. Бросил молодую девушку для карьеры. Так-то. А знаешь, кто это была? Тетка Анны!
Ханс. Старая Мария?
Равн. Тсс, кто-то идет!
Ханс. Карен!
Те же и Карен Рийс. Позднее Кампе.
Карен. Извините!
Ханс. Фрекен, вы, здесь?!
Равн. Смотрите-ка!
Карен. Ваш дом лежит у самой дороги…
Ханс. Это верно, но мы никогда ранее не имели чести… Во всяком случае, после моего возвращения.
Карен. Мои подруги и я, мы… Здравствуй, дядя!
Равн. Здравствуй, детка!
Карен. Мы проходили мимо, и нам ужасно захотелось покататься на лодке. Ах, позвольте нам взять лодку!
Ханс. С величайшим удовольствием! Да, правда, ключ у отца. Я…
Равн. А вон старик идет.
Карен. Здравствуйте!
Кампе. Здравствуйте, фрекен! Вы…
Карен. Можно нам с Нурой Холм и Лисе Гран взять ненадолго лодку, да?
Кампе. Можно ли вам лодку? Разлечься там и романы читать?
Xанс. Конечно, вы получите, лодку! Принеси ключ, а я…
Кампе. Ключ я принесу.
(Уходя.)
Так, значит, будут в лодке лежать и читать?
Карен. Здесь совсем ничего не изменилось.
Xанс. Вы находите?..
Карен. Всего доброго.
Xанс. Всего доброго! Было так приятно увидеть вас, хотя бы мельком.
Карен. Этому трудно поверить с тех пор, как вы перестали приходить к нам. Всего доброго, дядя!
Равн. Всего доброго! Но будьте осторожны!
Карен. А Фредерик так вас любит!
Кампе (за сценой). Так что же у вас с собой, действительно роман? Ну не говорил ли я этого?
Карен (заторопилась). Неужели они в самом деле читают, пока меня нет?
Xанс. Такая интересная книга?
Кампе (за сценой). Приключения?
Xанс. Приключения?
Карен (смеется). Да еще и какие! — Женщина спасает мужчине жизнь. Это для разнообразия. Прощайте.
(Уходит.)
Ханс. Прощайте.
(Остается на том же месте.)
Ханс, Равн, потом Кампе.
Равн (подходит к Хансу, хлопает его по плечу). Перед тобой открываются такие перспективы, а ты собираешься объявить войну ее отцу!
Ханс. Не ему — его системе. Понимаешь ли, я постараюсь быть осторожным.
Равн. Ой-ой. Нет, пусть уж Карен будет той женщиной, которая «спасает мужчину», а этим мужчиной должен быть все же ты, Ханс.
Ханс. Это легкомысленно. Я могу доказать, что так называемая «новая система» стоит стране миллионы. Я один-единственный все это досконально изучил и, во всяком случае, я — единственный, желающий поднять свой голос. А ты теперь советуешь мне молчать и жениться на его дочери. И говоришь еще, что это много лучше.
Равн. Я, родной ты мой, этого бы тебе не советовал, если бы так не было лучше для самого дела. Если ты выступишь уже сейчас, не имея еще никакого веса, ты все погубишь. Подожди!
Ханс. Чего?
Равн. Подожди, дорогой, пока заграница свое слово скажет. Если эту затею осудят там, то через десять-двадцать лет ее осудят и у нас. Подожди, пока приговор заграницы не доставят сюда, пока его не выгрузят, тихо-мирно, вместе с тюками хлопка, шелком, пухом и прочим нешумным товаром. На свой риск маленький народ ничего не смеет решать.
Ханс. Но он же принял «систему»?!
Равн. А почему он ее принял? Да потому, что сперва иностранные-то инженеры и рекомендовали ее, а их одурачил некий наш отечественный фрукт. Тупицы!
Кампе (входя). Вы что, все еще не наговорились? Тогда вам, ей-же-ей, надо подкрепиться. Я тут как раз бутылочку обнаружил.
(Идет к выходу.)
Ханс. Отец!
Кампе. Подожди, сынок!
(Уходит.)
Равн. Я пытался, можешь мне поверить. И безрезультатно.
Ханс. Хм!
Равн. Значит, и ты хочешь за это взяться. Ну, да. Ты вернулся набитый фантазиями. Так же было и со мной когда-то, точно так же. В давние годы… Но вот, возьми своего отца. В железнодорожных делах он у нас, бесспорно, разбирается лучше всех, да он и сделал тут больше всех.