Царица распоряжается похоронить Распутина на краю парка в Царском Селе. Алексей и его старшая сестра Ольга на похоронах не присутствуют. Прежде чем гроб в зимнюю ночь опускают в землю, Александра кладет Распутину на грудь цветы и икону. Между тем жители столицы зажигают свечи перед иконой св. Дмитрия, святого — заступника Дмитрия Павловича; они молятся, чтобы его помиловали за содеянное. Население страны единодушно: Россия избавлена от зла. Люди танцуют на улицах и поют гимн.

Царь знает мотивы убийц, но должен их наказать, по меньшей мере символично. Юсупова лишают имений в Южной России, Дмитрия Павловича переводят на Персидский фронт; Пуришкевич пользуется неприкосновенностью депутата Думы — тем более что давно уже в дороге со своим санитарным поездом.

Теперь речь идет о том, чтобы отстранить царицу от дальнейшего влияния на царя и добиться от него согласия на узаконенное расширение компетенции парламента в принятии решений.

Сначала с Николаем встречается председатель парламента. Он предупреждает царя о революционных настроениях, опасно усилившихся из-за продовольственного кризиса. Плохое военное положение и то обстоятельство, что война все еще продолжается, до предела истощает терпение населения. Из-за ненавистного мужика правящий дом не может больше рассчитывать на прежнюю любовь. Единственный выход — уступить требованию Думы о создании подотчетного ей правительства.

После председателя парламента царя посещает британский посол, сэр Джордж Бьюкенен. «Если царь сохранит своих теперешних советников, — резюмирует он по окончании встречи, — боюсь, революция неизбежна».

Убедить царя пытается и французский посол, Палеолог. Состояние царя нашло отражение в его записках: «Кажется, царь страдает симптомами нервного заболевания; […] царица консультируется со знахарем Бадмаевым, изобретательнейшим знатоком монгольской ведьмовской «кухни». Этот шарлатан скоро находит подходящую смесь для высочайшего пациента: это эликсир из тибетских трав. […] Всякий раз, когда царь употреблял это лекарство, его симптомы исчезали и появлялось состояние общего хорошего самочувствия и даже эйфории. Судя по действию, речь, должно быть, идет о смеси белены и гашиша».

Последний доброжелательный посетитель царя — его дядя, зять и друг молодости, «Сандро» — великий князь Александр Михайлович. Он просит о личной встрече с царицей. Наконец Александра его принимает, холодно, лежа на канапе. И, несмотря на просьбу Сандро, принимает его в присутствии царя. Сандро спокойно, но с твердой убежденностью, объясняет царице, почему сейчас ей настоятельно необходимо отказаться от попыток повлиять на принятие царем решений и отойти от политики: пришло время корректировки политического курса в сторону уступок требованиям парламента.

Александра протестует: царь ответственен лишь перед Богом — несмотря на конституцию 1905 года. А о революционных настроениях императрица и слышать ничего не хочет: народ стоит за корону, упорствует она. К неудовольствию Сандро, Николай молча стоит в стороне, Нервно разглаживая складки кителя и выкуривая одну папиросу за другой. Только когда беседа становится эмоциональной и слишком громкой, Николай выпроваживает своего друга из комнаты. Сандро покидает дворец, удрученный тем, что Николай, похоже, смирился со своей судьбой.

Алексей в это время (конец 1916 года) болеет. Начинаешься с расстройства желудка, затем добавляются боли в ушах и насморк, и, наконец, корь. Между единичными уроками царевич играет электрической железной дорогой.

Гиббс записывает в дневнике за Алексея: «Воскресенье, 25 декабря (7 января) [1917 г.] В И ч. в церкви. Обед внизу. После обеда на елке в Манеже, помогал распределять подарки. […]

Вторник, 10(23) января. Занятия утром, как обычно. После обеда гулял в парке. Первый урок по естествознанию В.Н.Д. [доктора Деревенко]

Четверг, 26 января (8 февраля). Не особенно хорошо себя чувствую. Почти весь день я пролежал. Слушал из «Робинзона Крузо». Чувствовал себя очень больным и не смог ужинать. […]

Вторник, 31 января (13 февраля). Весь день я был очень болен и почти не мог есть; никакого интереса ни к чему другому. Под воздействием морфия боли несколько стихли, но весь день сонливость».

22 февраля (7 марта) Алексей должен попрощаться с отцом; Николай снова уезжает в Ставку — «прочь от отравленной атмосферы столицы», как он замечает в беседе с Жильяром. Накануне царь хотел отправиться в Думу, чтобы, вняв настоятельным предупреждениям, объявить о назначении ответственного перед парламентом правительства. Однако в последний момент он звонит Председателю Совета Министров Горемыкину поздно вечером, чтобы сообщить: «Я изменил решение. Утром уезжаю». Оказались ли упорные уговоры царицы не уступать «ради baby» более убедительными, чем драматическая картина реальности, которую Николай никак не хотел видеть?

Алексею, заразившему корью также своих сестер и фрейлину Анну Вырубову, успевает в последний момент передать с больничной койки в поезд прощальное письмо к отцу.

Гиббс записывает за Алексея:

«Суббота, 25 февраля (10 марта) [1917 г]. Большую часть дня я лежал спокойно в затемненной комнате и слушал Ч. С. Г[иббса], который читал вслух русские сказки.

Воскресенье, 26 февраля (11 марта). День прошел, как предыдущий. Я провел его с другими больными».

Все по-прежнему только для Алексея. Он не понимает ничего из того, что происходит в это время в столице. А уже на следующий день после отъезда царя в Ставку в Петрограде начинают забастовку 100000 рабочих. Столица переполнена революционерами. Повсюду развеваются красные знамена, слышатся крики: «Хлеба!», «Мира!», «Конец войне!».

События разворачиваются стремительно. Из окон дворца многого не увидишь, а до Царского Села доходят лишь слухи. Наконец, во дворец звонит министр внутренних дел Протопопов:

«В Петрограде поднялась буря. Восстание. Все больше казаков переходит на сторону революционеров. Завтра все решится. Надеюсь, перевес будет на нашей стороне. Я распорядился, чтобы полиция заняла позиции на чердаках».

Камердинер Волков передает новость царице. Ее реакция: «Исключено, это никак невозможно. Тут, видимо, ошибка».

«Ваше Величество, это сообщает министр внутренних дел!»

«Я этому не верю. Казаки никогда против нас не выступят».

Вскоре раздается звонок от Протопопова: «Сообщите Их Величеству, я надеюсь, что мы сможем продержаться».

Реакция царицы: «Естественно, так оно и будет».

Николаю она телеграфирует:

«Это всего лишь действия провокаторов. Ничего особенного. Все будет взято под контроль».

Спустя день звонок от секретаря министра:

«Сообщите Их Величеству, что открыты несколько тюрем и освобождены заключенные. Горит арсенал и ряд других зданий».

Волков докладывает царице.

«Чтo же делать? недоумевает Александра. — Подумать только, как это далеко зашло».

Теперь и она проявляет некоторую озабоченность.

Это последний звонок из Министерства внутренних дел. После этого сам секретарь кабинета министров является во дворец. Он сообщает, что в огне другие здания, тюрьмы и дворец правосудия.

Это последнее сообщение из столицы. Жизнь замерла. Царя нет, и целый день о нем никаких известий.

Гиббс пишет:

«Четверг, 2(15) марта. Пациенту лучше, уже может играть. Мастерит дома из конструктора. Читаем вслух. День прошел, как обычно. Всех беспокоит исход событий. Никаких поездов на Петроград с сегодняшнего утра. Сплю в собственной комнате».

В этот день русская царская династия разваливается как карточный домик. Царь, серьезно встревоженный сообщениями председателя Думы Родзянко о происходящем в столице, отправляется из Могилева в Царское Село. Чтобы не блокировать пути, по которому идут поезда с продовольствием и обеспечением на фронт, царь выбирает объезд. Однако этот разъезд занят восставшими. Поэтому стрелки перед царским поездом переводят на Псков.

Там Николая уже ожидают плохие новости. Чтобы спасти положение, телеграфирует Родзянко, необходим немедленный указ о назначения нового правительства. Не успевает царь выразить свою готовность уступить требованиям[139], как приходит новая депеша: «Слишком поздно. Теперь успокоить положение может только отречение в пользу царевича с великим князем Михаилом в качестве регента». Николай спрашивает мнение командующих участками фронта. Результат ошеломляющий: они полностью согласны с требованиями столичных политиков. Разумеется, от царя скрывают телеграммы, в которых его умоляли не уступать требованиям об отречении.