Это игра. Теперь мой шаг. Я спускаюсь в деревянный шкаф. Там больше нет дров; Айзек хранил инструменты в деревянном шкафу вместе с девятой главой. Я беру топор с места, где он висит, не обращая внимания на глянцевые страницы, которые развешаны сверху донизу по внутренним стенкам. Прикасаюсь к лезвию кончиком пальца. Айзек держал его заточенным. «На всякий случай. На тот случай, если Сенна потеряет голову и будет нуждаться в этом», — думаю я. Поднимаюсь вверх по лестнице и поворачиваю направо к карусельной комнате. Книга валяется на ковре, где я её бросила. Неловкое пятно на полу. Я отпихиваю её в сторону и смотрю на свою лошадь. Прямо в глаза. Нас с этой лошадью однажды связала стрела в сердце. А сейчас я чувствую, будто она предала меня. Заставила меня её полюбить, со своим костным седлом, символами смерти и патологическим весом. Прикармливая меня перед падением.

— Дай то, что ему нужно, — говорю ей. — Я сделаю всё, что ты хочешь. Просто дай мне то, что ему нужно. — А потом — шах и мат.

Я поднимаю топор и, не останавливаясь, машу им, пока руки не превращаются в желе, зубы стучат друг о друга с достаточной силой, чтобы причинить головную боль, а лошадь представляет из себя беспорядочно разорванный металл. Она напоминает мне о внутренностях банки из-под «Кока-колы», которую я когда-то разрезала ножом.

Он больше не видит нас. Почему мне потребовалось так долго времени, чтобы это понять?

Я лежу рядом с Айзеком, не двигаясь, как камень. Слышу, как снаружи ветер закручивает снег. В комнате Айзека нет окна. Она на стороне дома, которая обращена к скале и генератору, который Смотритель Зоопарка не хотел нам показывать. Но через проход находится карусельная комната, и шум доносится оттуда. Звук похож на метель. Мне всё равно. Мне холодно. Я голодна. Я отчаялась. Застряла в бесконечной петле, постоянно борюсь за выживание.

Поднимаю голову и проверяю его дыхание. Слабое. Ему нужна жидкость. Подношу чашку с талой водой к губам Айзека, но она просто вытекает из его рта, когда я пытаюсь заставить его пить. Я прочитала выделенную часть в книге и делаю всё, что она говорит мне. Хотя это не так много. Приложить прохладную ткань ко лбу, мы в Арктике. Держать температуру в комнате прохладной, мы находимся в Арктике. Накрыть его лёгким одеялом, даже если оно сделано из меха, мы в Арктике. Жидкость. Это самое главное, а я не могу заставить его проглотить что-нибудь. С этим я ничего не могу поделать.

Айзек начинает бормотать, веки мужчины дёргаются от происходящего в его снах. Это просто слова, которые исчезают прежде, чем он их заканчивает. Мучительные стоны и вздохи смешиваются со скрежетом его зубов. Я наклоняюсь ухом к губам Айзека и пытаюсь понять, что он говорит, но как только я это делаю, он замолкает. Я боюсь. Мне действительно чертовски страшно. Он, вероятно, зовёт жену. А я — всё, что у него есть.

— Тише, — говорю я ему. — Побереги силы. — Хотя, в действительности, говорю себе.

На некоторое время я засыпаю. Когда просыпаюсь, моё тело прижимается к Айзеку. Я пыталась добраться до его тепла, пока спала. Слишком боюсь двигаться. Если он горячий, то всё ещё жив. Айзек издаёт гортанный звук. Я испытываю облегчение. Встаю и развожу огонь. Стараюсь собрать всё тепло в ладонях и шевелю пальцами по направлению пламени. Каждые несколько минут я смотрю через плечо, чтобы проверить движения его груди. Та едва движется. Скорее, похоже на трепетание.

Ко мне приходит идея. Я встаю и хватаю чашку воды с прикроватного столика. Чаша прохладная по сравнению с моей рукой. Поднимаюсь на кровать и перекидываю через него ногу, пока не усаживаюсь сверху. Удерживаю свой вес над телом, приподнявшись на коленях. Мне просто нужно на что-то упереться, чтобы добраться к его губам. Глядя вниз на тощее лицо Айзека, я делаю глубокий глоток воды. Вероятно, это глупая идея, но некому меня осудить. Склоняю голову вниз, пока мои губы не касаются Айзека. Такое ощущение, будто мой рот прижат к перегретому двигателю автомобиля. Его губы автоматически раскрываются. Я проталкиваю воду в его рот и плотно прижимаюсь к губам мужчины, чтобы не дать ей вытечь. Чувствую, как его горло двигается, чувствую, как вода проталкивается вниз, вниз, вниз к его пищеводу. Полагаю, что слышу звон, когда она попадает в его пустой желудок.

Делаю это снова. Второй раз не так удачно как в первый; вода вытекает через края рта и течёт по его лицу, он кашляет, но я продолжаю пробовать. Когда Айзек принимает с рюмку растаявшего льда, я скатываюсь с него и ложусь, глядя в потолок. После того, как я провела часы не в силах сделать хоть что-то, это кажется достижением. Одно из самых эпичных достижений. Раньше, когда я заканчивала книгу, то была удовлетворена. Если я оказывалась в списке бестселлеров «Нью-Йорк Таймс», то была удовлетворена. Если они снимали фильм по моему бестселлеру, я действительно была удовлетворена. Теперь, когда мужчина, с которым я похищена, делает глоток воды, я готова носиться по комнате в победном танце.

Мои конечности и мозг вялые. Повторяю процесс каждые двадцать минут. Если я пытаюсь слишком часто, он начинает задыхаться. Я так боюсь, что сердце Айзека остановится, поэтому держу ладонь прижатой к его груди и чувствую ленивый глухой стук.

— Поддерживай в нём жизнь, — говорю я. — Продолжай биться.

Уф. Мои слёзные протоки пылают. Я тру кулаками глаза, как ребёнок. Мне нужно снова наполнить воду в чашке. Я могла бы проскользнуть в ванную из-за угла, но вода из крана коричневого цвета и на вкус, как медь. Айзек и я обычно пьём снег. Мой рот сухой, а горло саднит. Я не хотела пить воду из чашки. Не хочу оставлять его, но мне нужно попить, облегчится и принести ещё снега, поэтому я слезаю с кровати.

Спускаюсь вниз по лестнице, схватив свою куртку с перил. Резиновые сапоги Айзека у входной двери. Я проскальзываю в них и тащусь на кухню, чтобы захватить кувшин для снега. Кувшин под раковиной. Наклоняюсь вниз, чтобы достать. Когда я выпрямляюсь, то смотрю в окно, чтобы оценить метель. Вот тогда я и вижу его.

Смотритель Зоопарка выманивает меня на улицу в метель. Я знала, в конце концов, он придёт. Никто не устраивает подобное шоу, не ожидая аплодисментов. Я вижу его из окна кухни — тёмная тень на белом снегу. Он стоит лицом ко мне, но снег и ветер создают завесу из холодного хаоса. Это как смотреть на зернистую картинку в телевизоре. Он стоит там, по крайней мере, минуту, пока не убеждается, что я его вижу. Затем поворачивается и идёт к обрыву. Мои руки с силой цепляются за край раковины, пока запястья не начинают болеть от давления. У меня нет выбора, кроме как пойти туда и следовать за ним.

Айзек без сознания, его тело перегревается. Я оставляю кувшин на столе, кладу ингалятор в карман, а затем беру нож. Тот, маленький, который он оставил мне в первый день, когда я проснулась в этом аду. Это подарок. Я хочу поблагодарить его за это. Убираю его в карман и выхожу наружу, поворачивая вправо. Пять шагов по снегу, и моя нога начинает болеть. Я дрожу, и из моего носа течёт. Оглядываюсь назад на кухонное окно, боясь, что Айзек проснётся и позовёт меня. Что, если его сердце остановится, пока меня нет? Отталкиваю эти мысли и сосредотачиваюсь на своей боли. Боль проведёт меня до конца, боль поможет мне сосредоточиться.

 Всё, что я вижу — его спину; силуэт на фоне белого, белого снега. Чёрное пальто обтягивает узкие плечи и свисает до колен. Он приближается к обрыву, когда я иду к нему. Если он окажется достаточно близко, может я смогу столкнуть его и наблюдать, как тот разобьётся на дне. Я смотрю в сторону, откуда он пришёл: в поисках автомобиля, другого человека, прорези в заборе, откуда он мог бы проскочить. Ничего. Мои ноги хотят остановиться, когда я в нескольких футах от него. Тяжело, наконец, увидеть своего захватчика. Я боюсь. Боюсь, что только сросшаяся кость в ноге треснет, пока я изо всех сил преодолеваю несколько ярдов по снегу. Делаю последний шаг и оказываюсь рядом с ним. Я не вижу. Мой капюшон обёрнут вокруг лица, поэтому я не вижу ничего ни слева, ни справа, если не поворачиваю голову. Снег падает в пропасть перед нами. Тяжёлые и плотные хлопья. Они падают быстро. Нож извлечён из кармана, лезвие направлено на тело слева от меня.