Я нажала «play» и прослушала ещё раз, барабаня пальцами по рулю, пока ехала.
Я сидела в палате в больничном халате, когда вошёл Айзек, сопровождаемый медсестрой, доктором Акела и пластическим хирургом, с которым я виделась несколько недель назад, думаю, его зовут доктор Монро, или, возможно, доктор Мортон. Айзек был одет в чёрное под белым халатом. Мгновение я изучала его, пока он рассматривал мою карту. Доктор Акела улыбалась мне, стоя слишком близко к Айзеку. Это что, собственничество? Доктор Монро-Мортон выглядел скучающим. По телеку таких называют манекенами.
Наконец, Айзек поднял голову.
— Сенна, — сказал он. Доктор Акела посмотрела на него, когда доктор назвал меня по имени. Интересно, у неё ли он скрывался, когда не был со мной. Если бы я была мужчиной, я бы тоже скрывалась у доктора Акела. Она была красивым убежищем. Её чувством было зрение, решила я. Всё в ней громко взывало к глазам: как она двигалась, смотрела и говорила посредством тела.
Айзек попросил меня сесть.
— Мы собираемся осмотреть тебя. — Он нежно развязал тесьму моей больничной сорочки сзади и отошёл, чтобы я сама смогла её опустить. Я заставила себя ничего не чувствовать, глядя прямо перед собой, когда холодный воздух коснулся моей кожи.
— Ложись, Сенна, — сказал он мягко. Я сделала это. Сосредоточилась на потолке, почувствовав его руки на себе. Он осмотрел каждую грудь, пальцы задержались вокруг уплотнения на правой стороне. Его прикосновение было нежным, но профессиональным. Если бы кто-нибудь другой трогал меня, я бы давно уже вскочила и выбежала из комнаты. Когда Айзек закончил, то помог мне сесть и поправил мою сорочку. Я заметила, как доктор Акела снова смотрела на него.
— У тебя хорошие результаты, — произнёс он. — Всё готово для операции на следующей неделе. Доктор Монтоль здесь, чтобы поговорить с тобой о хирургическом восстановлении. — Монтоль! — А доктор Акела хотела бы обсудить с тобой процесс облучения.
— Мне не нужно говорить с доктором Монтоль, — ответила я.
Лицо Айзека дёрнулась верх.
— Ты хочешь обсудить восстановление после…
— Нет, — сказала я. — Не хочу.
Доктор-манекен Монтоль вступил в игру, уже не выглядя таким скучающим.
— Мисс Ричардс, если мы получим экспандеры сейчас, Ваше восстановление…
— Я не заинтересована в восстановлении, — ответила я пренебрежительно. — Я пройду мастэктомию, а потом отправлюсь домой без экспандеров. Это моё решение.
Доктор Монтоль открыл было рот, чтобы ответить, но Айзек оборвал его:
— Пациентка приняла решение, доктор. — Он смотрел прямо на меня, пока говорил. Я плотно сжала губы в знак благодарности.
— Ели мои услуги не нужны, вы меня извините, — сказал доктор Монтоль, прежде чем уйти.
Я смотрела на свои руки. Доктор Акела села на край кровати. Мы говорили в течение нескольких минут о лучевой терапии, которую мне придётся пройти после операции. Шесть недель. Я восхитилась её подходом к больным; он был тёплым и личным. Уходя, она слегка коснулась тыльной стороны руки Айзека. Мой.
Айзек подождал, пока дверь не закрылась, прежде чем сделал шаг вперёд. Я приготовилась к потоку вопросов, но вместо этого он сказал:
— Ты можешь одеться. Пообедаешь со мной?
Я моргнула, глядя на него.
— Разве это не конфликт интересов? Ланч с пациенткой?
Он улыбнулся.
— Да, мы должны пойти в другое место, а не в больничный кафетерий.
Я хотела сказать «нет», но услышала слова песни, которые он оставил мне утром, они проигрывались в моей голове. Кто дарит песню, в которой говорится: «Не нужно беспокоиться, всё равно все умрут», когда у кого-то рак?
Мне понравилось. Особенно его честность.
— Ладно, — ответила я.
Он взглянул на часы.
— Встретимся на стоянке через десять минут?
Я кивнула.
Я оделась и направилась вниз.
— Я припарковался там, — сказал Айзек, когда я нашла его на парковке. Он переоделся, надел белую рубашку и серые в тонкую полоску брюки. Я последовала за ним к его машине, и доктор открыл мне дверь. Это было слишком. Я запаниковала.
— Не могу это сделать, — ответила я. И отошла от автомобиля. — Прости. Мне нужно попасть домой.
Я не оглядывалась, когда шла к своей машине.
Он, вероятно, думал, что я сошла с ума. Скорее всего, так и было.
Айзек ждал меня, когда я вернулась домой спустя несколько часов, прислонившись к машине и задрав лицо вверх. «Наслаждайся, Айзек», — подумала я. — «Завтра мои облака вернутся». На долю секунды, я подумала, а не развернуться ли мне на подъездной дороге и не отправиться ли в Канаду. Но я разъезжала в течение нескольких часов, и стрелка бензобака теперь указывала на «Е». Я хотела попасть домой. Я прошла мимо него к двери. Мы едва зашли в прихожую, когда я бросила:
— Почему ты не спрашиваешь, почему я не хочу восстановления после операции хирургическим путем?
— Потому что, если ты захочешь сказать мне, то скажешь.
— Мы не друзья, Айзек!
— Нет?
— У меня нет друзей. Разве ты не видишь?
— Я вижу, — ответил он. Я ждала, что мужчина скажет что-нибудь ещё, но доктор этого не сделал. На мне был тёмно-синий пиджак поверх рубашки. Я сняла его и швырнула на кушетку. Затем собрала волосы на макушке и завязала их в узел.
— Так зачем ты здесь?
Он посмотрел на меня.
— Я хочу, чтобы ты была в порядке.
Это слишком. Я побежала наверх. Я действительно сошла с ума. Я знала это. Нормальные люди не бросают разговоры прямо посередине. Нормальные люди не дают чужакам спать на их диване.
Два года назад я купила велотренажёр у восьмидесяти восьми летней вдовы с розовыми волосами по имени Дэлфи. Она поместила объявление в «Penny Saver», потому что, по её словам, после замены коленного сустава не могла «чертовски хорошо его использовать». Я забрала тренажёр в тот же день, когда и позвонила. После всех хлопот с поднятием его вверх по лестнице, я так ни разу не села на него. Я подошла туда, где он стоял, собирая пыль в углу моей спальни, и залезла на тренажёр. Пришлось корректировать настройку Дэлфи для высоты мягкого сиденья. Я крутила педали, пока мои ноги не стали похожи на желе. Задыхалась, когда слезла, босые ноги болели из-за пластиковых педалей. Я прошла к тумбочке, наступая на края ступней. Раскрыла «Запутавшаяся» мизинцем.
«Посвящается И.К.»
Я закрыла книгу и пошла вниз, чтобы увидеть, что Айзек готовил на ужин.
«Фортуна любит смелых». Вот что я твердила про себя, пока меня готовили к операции. Только я говорила не по-английски, а на латинском: «Fortesfortunajuvat ... fortesfortunajuvat ... fortesfortunajuvat». Мантра звучала на латыни лучше. Повторите любую фразу на выпендрёжном языке большинства древних философов, и вы будете звучать, как чёртов гений. Повторите ту же фразу на английском, и вы будто ненормальный. Кто написал эту фразу? Философ. Я должна была вспомнить его имя, но не смогла. «Нервы», — сказала я себе. Искала, на чём можно сосредоточиться, что сможет поддержать моё решение. Я знала, что в Библии сказано что-то о выкалывании себе глаза, если это оскорбляло тебя. Я вырезала свою грудь. Думаю, это как смелый шаг, так и обиженный. Как правило, неважно, что храбрость сводится к сильному чувству долга, которое спекулировало ещё более сильным безумием. Все храбрецы были немного сумасшедшими. Я попыталась сосредоточиться на чём-то другом, чтобы мне не пришлось думать о том, насколько безумна я. Медсестра брала у меня кровь.
Медсестры были очень внимательны, даже когда втыкали иглы в мою плоть. «Ой, извините милая, у вас тонкие вены. Будет неприятно лишь секунду». Они просили меня закрыть глаза, как будто я ребёнок. У этой не было никаких проблем с поиском нужной вены в руке. Интересно, просил ли их Айзек заботиться обо мне. Это казалось чем-то, что он мог сделать. Больничная палата была белой. Слава Богу. Я могла думать в мире без вмешательства цвета. Айзек пришёл, чтобы проверить меня. Я пыталась быть сильной, когда он сел на край кровати и уставился на меня мягким взглядом.