— Это ты по себе судишь? — спросил я прямо. — С Ежовым история — твоих рук дело?

— А хоть бы и так.

— Вот что я тебе скажу, Иван Кузьмич, чтоб у тебя мыслей дурных больше не возникало. Я себе долю выбрал и отступать или сдаваться не собираюсь. И тебе теперь без меня никуда. Ни здесь, ни за бугром, — сказал я, глядя прямо в глаза моряку. — Так что, будь добр, собирайся в Москву. Если, конечно, хочешь, чтобы наша дружба и дальше продолжалась.

— Вижу, дружба-то какая-то у нас неправильная получается, неискренняя, — упрекнул меня бывший нарком.

— Наоборот, Иван Кузьмич, я перед тобой честен до самой крайности. А вот твои душевные слабости и терзания мне сейчас совсем не нравятся. Соберись и будь мужиком, как в то время, когда с Ежовым разбирался. Тогда и перестанет тебе казаться, будто у нас дружба неправильная.

Крыть Кожанову было нечем, а оправдывать малодушие не к лицу. На следующий день он уехал, дав мне оставшиеся дни отпуска прожить с семьёй, выкинув из головы все мысли о политике.

Эпизод 10

Всё когда-либо кончается. И хорошее в том числе. Пришла пора возвращаться к работе. Если Берия надеялся что я, узнав о том, что сверхтяжёлый танк поручен мне персонально, всё брошу и понесусь выполнять, он глубоко ошибался. Но нельзя сказать, что я вовсе не думал об этой задаче. Наоборот, во время рыбалки или лёжа под солнцем на пляже, я всегда возвращался мыслями к этой машине, анализируя то, что мне было известно о работах по ней до моего вмешательства, а также некоторый багаж знаний "эталонного" мира.

Как ни странно, но история сверхтяжёлого танка началась задолго до того разговора в салон вагоне советского флотоводца. Пожалуй, начальной точкой отсчёта следует считать работу по тепловозам с двигателями Д-130. Два таких локомотива, односекционный шестиосный пассажирский и двухсекционный грузовой, каждая из половинок которого имела по четыре оси, были построены Коломенским заводом и отправлены в опытную эксплуатацию в Среднюю Азию, где дефицит воды осложнял использование паровозов. Поначалу НКПС не мог нарадоваться на оказавшиеся в его распоряжении мощные средства тяги, которые давали экономию топлива и водили составы в полтора раза более тяжёлые, либо с большей скоростью, чем тепловозы с дизелями традиционной конструкции, не говоря уже о паровозах. Ровно до тех пор, пока через полгода не пришла пора менять двигатели. Специализированных тепловозных депо, способных справиться с ремонтом дизелей в Средней Азии не было. Да и вообще, с учётом замены силовой установки, экономическая эффективность локомотивов оказывалась под большим вопросом. Сложилась точно такая же ситуация, как в судостроении, когда военные предпочли мощные, лёгкие и компактные двигатели, а гражданские — долговечные.

Тепловозы сняли с линии и отправили на Брянский паровозный завод, который, вопреки своему названию, занимался также выпуском мотовозов и имел достаточный опыт обращения с дизелями Д-100 "любимовской" схемы. Впрочем, с ремонтом никто не торопил и вообще возвращать машины в строй не собирался. Между тем брянские мотовозы, всё шире расходившиеся по стране в качестве маневровых локомотивов, которые имели оригинальное железнодорожное трёхосное шасси, механически представляли из себя всё тот же обычный грузовик ЯГ с его 250-ти или 280-сильным мотором и механической коробкой, дополняемой понижающим реверс-редуктором. Силовая передача на все три оси была оформлена через кулису, точно также как и на паровозах. Они служили не только на гражданке, но и являлись базовыми шасси для бронедрезин, выпускавшихся в трёх вариантах, боевом, штабном и десантном. Все имели унифицированный корпус с бронёй, в зависимости от года выпуска, 30 или 45 миллиметров, собиравшейся на каркасе или сварной, оснащённый выдвижной люковой зенитной установкой в виде счетверённых "Максимов" либо одного модернизированного под ленту ДК, установленных в малом отделении. Над большим отделением устанавливалась либо башня стандартная Т-26-28, либо в нём оборудовалось десантный отсек на десяток бойцов, либо отсек управления со столами и радиостанциями. В броне корпуса устанавливалось до шести дополнительных пулемётов "Максим" либо Шпагина. Пять-шесть таких дрезин, дополненных контрольными платформами, составляли бронепоезд.

Концепция, когда каждый элемент был полностью самостоятельным и оборудованным встроенным устройством перехода на параллельный путь, была хороша, но огневая мощь и состав десанта были меньше, чем у тяжёлых бронепоездов времён гражданской. В то же время, количественное увеличение элементов было ограничено, так как в сцеплённом состоянии для хода использовалась силовая установка только одной бронедрезины. Встал вопрос о переходе на более мощные средства тяги и присланные в ремонт тепловозы пришлись как нельзя кстати. Их не стали бронировать, но изучив конструкцию, построили сначала компактный четырёхосный бронетепловоз с танковым 600-сильным мотором от Т-28, высота которого позволяла башенным дрезинам вести огонь из основного вооружения поверх его крыши. А затем и полноценный шестиосный мотоброневагон с двумя башнями и одной стандартной зенитной установкой, оснащённый 1200-сильным мотором, заимствованным от Т-35. Теперь мощности хватало, чтобы энергично маневрировать не только со стандартным комплектом бронедрезин, но и включать в состав поезда дополнительные немоторные десантные и боевые броневагоны с 45-миллиметровой бронёй. Малые бронетепловозы тоже нашли себе применение в качестве средств тяги для "наследия" Гражданской. Легкобронированные "раритеты", всё ещё остававшиеся в большом количестве в РККА, перевооружались разнообразными зенитками, от морских 100-миллиметровок до дизель-гатлингов и переводились в состав войск ПВО.

С таким багажом подошёл Брянский паровозный завод к рубежу, когда маршал Ворошилов возжелал сверхтяжёлый танк. Понятно, что взор командующего обратился именно на это предприятие, строившее боевые машины весом до семидесяти пяти тонн. В конце концов, пример ХПЗ был налицо. В Брянске, не мудрствуя лукаво, имея тепловозный опыт, с самого начала приняли электротрансмиссию и создали "шасси N1". Пассажирский тепловоз, на котором, заменив внешние шатуны, отремонтировали-таки дизель, сняли с тележек и установили на гусеницы метровой ширины. В качестве тяговых использвали четыре 360-киловаттных электродвигателя сурганских электровозов. Эта догруженная до 150 тонн балластом машина не являлась прототипом танка, а использовалась исключительно с целью отработки системы управления трансмиссией. В то же время, её рессорная, в силу железнодорожных традиций, подвеска, мало отличавшаяся от тракторной, не позволяла в полной мере реализовать энерговооружённость в 13 л.с. на тонну. Она позволяла развивать по относительно ровной местности не более 20 километров в час. К тому же, тяжёлая машина и машина, догруженная балластом — далеко не одно и то же. Стало абсолютно ясно, что задача превышает возможности Брянского паровозостроительного завода, который мог дать, по сути, только силовую установку. Вернее, систему управления. Подключенный к делу Кировский завод в Ленинграде с энтузиазмом взялся за проектирование корпуса в виде мощного каркаса, обвешанного по кругу 230-миллиметровой корабельной бронёй, но уже тогда стало понятно, что в 150 тонн уложиться, несмотря на использование готовой, только добронированной, башни нового танка завода имени Ворошилова с 107-миллиметровкой, не получится. А тут ещё я влез со своими инициативами.

Вот в таких условиях мне и пришлось брать дело в свои руки, чтобы решить свою собственную загадку, как впихнуть защиту, хотя бы в лоб, от 100-киллограммового бронебойного снаряда Б-1-П, и 152-х миллиметровую пушку в вес, позволяющий получить нагрузку на грунт не свыше 850 граммов на квадратный сантиметр. Для сверхтяжёлого танка не было, по сути, ничего, кроме принципиальной системы управления электротрансмиссей. Помня слова Грабина о том, что танк является всего лишь повозкой для пушки, я первым делом "нагрузил" подконтрольное мне артиллерийское КБ в Крестах, как раз окончательно разобравшееся "по железу" с 88-миллиметровой зениткой, похожей задачей. Чтобы не вести разработку танковой пушки с нуля, я приказал наложить на противооткатные устройства башенного варианта пушки Б-7 близкий по мощности ствол с баллистикой корпусной гаубицы-пушки МЛ-20. Это принципиальное решение позволило приступить параллельно к проектированию комплексной установки вооружения, включавшей кроме основной 152-х миллиметровки ещё новую, стандартную для массовых танков, грабинскую 76-миллиметровку и пулемёт, а также башни в целом, для чего пришлось подключать ЛМЗ. Такое "распарралеливание" задач позволило сократить сроки, но имело и свои недостатки. КБ в Крестах не имело своей производственной базы и когда, впоследствии, отстрелянный с морской тумбовой установки шестидюймовый ствол попытались впихнуть в башню, оказалось, что он в амбразуру маски не пролезает. Инженеры ЛМЗ, зная только о Б-7, подумали, что в присланные чертежи вкралась ошибка и самовольно исправили её "прикрыв", по доброте душевной, спецконтингент, выдав отливку под стандартный ствол, отчего первый танк поневоле пришлось вооружить 55-калиберной 130-миллиметровкой, а боеукладки переделывать под 37-киллограммовые снаряды "царского" образца.