Хозяйкой пансионата была Мария Борисовна. Не по должности, нет, директор тут был штатный, отвечал и за столовую, и за инвентарь, и за постельное белье. Но за всем этим зорко следила и секретарь партийного бюро института. Зайдя в комнату вместе с гостями, она еще раз окинула оценивающим взглядом современные, покрытые атласными покрывалами кровати, полированные тумбочки, столы, гардины ручной работы на окнах и подумала, как, в сущности, человеку мало нужно для спокойствия, для душевного отдохновения. Нельзя бежать от природы, нельзя загромождать свою жизнь старомодными предметами, дорогостоящей мебелью. И еще думала Мария Борисовна о том трудном времени, в котором мы живем, о темпах, планах, желаниях, недовольстве, зависти… Весь мир словно в непрерывной гонке. Гонка и состязание. Гонка и победа любой ценой. Мария Борисовна знала, какие это бывают гонки. В Каракасе, с покойным мужем-дипломатом были на автодроме, где завершалось знаменитое южноамериканское ралли, гонка небывалой скорости, бросок через Анды, через пампасы, сквозь дебри Амазонки. Многотысячная толпа зрителей ревом встречала первых, тех, кто вихрем врывались на автотрек, мчались мимо трибун, засыпанные цветами, оглушенные ревом своих двигателей, мчались мимо рядов смуглых креолок, напыщенных господ, обезумевших парней в сомбреро. И вдруг эта жуткая сцена: взрыв, дым, пламя, пронзительный вой сирен, санитарные и полицейские машины, конец света, конец человечества!.. Авария одного из первых авто привела к неслыханной катастрофе. Машины налетали одна на другую, металл врезался в переполненные секторы, пылающий бензин выплескивался в лица людей на трибунах, слышался нечеловеческий крик, рев, стоны… Муж забрал ее оттуда почти без сознания. Вечером по радио передали: убито восемьдесят пять человек, ранено свыше двухсот, виновных нет, виновные погибли.

Ее муж был профессиональным дипломатом. Где только не побывала с ним, чего только не увидела. И нередко попадала с ним в тяжелейшие ситуации, не раз были на грани между жизнью и смертью. Дипломатическая служба… То Ближний Восток, то африканские джунгли, а то и за Анды, на чилийское побережье. За несколько дней до пиночетовского путча прибыли в Сантьяго. И уже через несколько дней дворец Ла-Монеда в огне, убит рыцарь справедливости президент Альенде, на улицах машины с арестованными, полицейские обыски, облавы. Всех советских дипломатов согнали в барак на берегу моря. Три дня под строжайшей охраной. Водят на допросы, запугивают, шантажируют. Подпишите этот документ, подпишите тот… Вы слышали, вы видели?.. Может, хотите послушать, как поет ваш красный агент Хара?.. Не услышите, сеньора Мария. Нет рук у вашего агента. Отрубили. Больше не будет петь, не будет разносить красную крамолу по стране. А потом наш корабль пошел в Вальпараисо. На сборы — десять минут. Быстрее в моторку! Спущен трап… Свои ребята-моряки стоят у борта, подают руки, ободряюще улыбаются. Они поднялись на борт, оглянулись на берег, словно желая разглядеть на далеком пустынном причале своих чилийских друзей. Но их там не было. Да и не могло быть. Им выпала другая дорога. А потом, через год муж опять улетел выполнять суровую дипломатическую службу…

Все вышли на террасу и оттуда разглядывали парк. Рейчу помещение понравилось. После шумного Ульма, после грязных рек, в которых заводские отходы убили все живое, уничтожили зелень на берегах, — здесь роскошь. Рейч очень признателен господину Рубанчуку за приглашение посетить этот институт. Какая удивительная чистота, первозданность! Доктору Рейчу трудно поверить, что он в Киеве, одном из крупнейших городов Европы. И где-то поблизости — метрополитен, индустриальные гиганты… Наверное, действительно, лучший способ лечения людей — спокойствие и чистота!

Рубанчук радушно пригласил гостей в беседку, в тень виноградных лоз, к столу. Пот стекал с ледяных бутылок минеральной, играли веселыми искорками бокалы на тонких ножках, в высокой вазе пламенели свежие розы, в корзинке — яблоки, абрикосы, раскрыта шикарная коробка шоколадных конфет… После утомительной дороги это, наверное, самое лучшее угощение. Тем более, в такую жару.

Рубанчук открыл бутылку шампанского, наполнил бокалы.

— За ваш приезд, господа!

Для ответного тоста поднялся доктор Рейч. Он слегка прищурился от пробившегося сквозь виноградные листья солнечного луча.

— Мой отец говорил: если хочешь иметь хорошего соседа, никогда не испытывай его гостеприимство. Как видим, это не всегда так. Мы воспользовались вашим приглашением и, надеюсь, не пожалеем. Прозит!

— Согласен с вами, господин Рейч, — подхватил Рубанчук. — Все люди на земле — соседи. Я хотел бы выпить за то, чтобы мы никогда не боялись испытывать гостеприимство соседей.

— Чтобы мы вообще ничего не боялись, — тихо добавила Бетти.

У Рейча заблестели глаза, гладкая кожа на лице покраснела.

— Если сыворотка господина Карнаухова действительно способна подавлять реакцию отторжения, то можно идти на самые дерзкие операции. — Он повернулся к жене. — Ты согласна со мной, Вальки?

— Боюсь, что это — дело будущего, Герберт. Я бы не торопилась с выводами. Ты же знаешь… — Она на мгновение заколебалась. — Я не очень люблю разочарования… А страх, наверное, никогда не оставит человечество. Он в натуре человека.

Ее слова прозвучали искренне. Фрау Валькирия наверняка знала, что такое страх, много настрадалась в жизни, и поэтому ее не так легко успокоить, наобещав бог знает каких радужных перспектив.

Карнаухов будто угадал ее мысли.

— Вот сделаем пересадку, тогда нам и черт не страшен, — со свойственной молодости самоуверенностью сказал он.

Доктор Рейч иронически улыбнулся.

— Смелые у вас планы.

Рубанчук объяснил ситуацию. Речь идет не просто о смелости. В клинике лежит больная девочка с воспалением почек. Состояние почти безнадежное. Поэтому вопрос с операцией практически решен.

Рейч оживился. Когда планируется операция? Через два дня? Донор есть?

— По предварительным тестам можно полагать, что удастся приживить любую почку, взятую из центра консервации, — сказал Рубанчук.

— А не слишком ли вы торопитесь? — усомнилась Валькирия.

Ее вопрос с ноткой предостережения не понравился Рубанчуку. Он уже отвык от такой манеры разговора.

Торопится ли он? Да, торопится. Медики не могут не торопиться. С самой высокой трибуны Рубанчук готов заявить: человеческая жизнь в определенном смысле всегда висит на волоске. Время неумолимо напоминает о себе. Оно — и спаситель, и палач, в нем добро и зло. За время нужно бороться. Поэтому и внедряются новые методы лечения, новые хирургические приемы. Ему могут возразить, что медики обязаны не только внедрять новые методы, они должны помнить о первейшем принципе врача — «не повреди». Да, Рубанчук не забывал об этом принципе. Он не устареет никогда, как бы далеко ни продвинулась наука. Наоборот, всякий раз это требование звучит все сильнее. Ведь наука в своем могуществе беспрестанно и опасно растет, и увеличивается возможность «повредить». Удивительно тонкой стала грань, отделяющая огонь Прометея от ящика Пандоры. И все же, при всей необходимой осторожности, Рубанчук призывал бороться за каждую минуту жизни.

Он был готов идти на риск. Не из чувства самоуверенности, его он попросту отбрасывал, он ценил уверенность как одну из важнейших душевных предпосылок врача-экспериментатора. Сотни раз он мог задавать себе тяжелейшие вопросы, ставить под сомнение свои выводы. Его научная работа напоминала бег с препятствиями на трассе, которую он сам себе умышленно осложнял новыми и новыми преградами. Но перед великим миром науки, перед непостижимой бездной человеческих страданий он уже был готов к абсолютным действиям, к абсолютно осознанному шагу. Именно такая ситуация и сейчас. Она возникла неспроста. Ее породила и тревога за девочку, и долгие годы исследований, и уже совсем последние тесты и проверки, и, наконец, разработанная их институтом сыворотка. Поэтому отступать они не собираются. Решение окончательное.