— Не хочется, — согласился Кротов. — Но что делать?
Передав удавку одному из бандитов, готовых в любой момент свершить расправу, Ленька задумчиво посмотрел на Виктора.
— Неужели не страшно? — спросил он.
— Страшно… — ответил Кротов.
— Не понимаю… — растерянно произнес Карапуз. — Ладно бы из-за любимой женщины, из-за собственного ребенка. Но из-за побрякушек, которыми ты уже никогда не воспользуешься…
— Но ведь именно из-за этих побрякушек ты лишаешь человека жизни, философ, — с какой-то чудовищно спокойной рассудительностью сказал Виктор.
— А все потому, что боишься ослушаться Наливайко, — ты знаешь, что в случае провала он тебя жестоко накажет. Мне же терять нечего… Хрен с ним, с золотишком, дело в другом. Дело в принципе. Такие уж у нас отношения с ним сложились… Я ждал, что он подошлет кого-нибудь. Сначала боялся этого, но потом свыкся с мыслью, что я уже не жилец на этом свете. Мне сидеть еще восемь лет… Надоело до чертиков, а наложить на себя руки не могу, не получается… Так что грех не воспользоваться подходящим моментом.
— Ты сумасшедший… — ошеломленно выдохнул Карапуз.
— Или герой, — предположил Виктор.
— В такой ситуации, чтобы так себя держать, у человека должна оставаться надежда… На что же ты надеешься, мудила?
— На чудо. — И Кротов сам просунул голову в петлю.
Карапуз был ошеломлен. За свою недолгую жизнь он убивал много раз и успел привыкнуть к тому, что перед смертью жертва просила пощады, целовала ему руки и всячески унижалась. Поведение Виктора он воспринял как нечто противоестественное. Это его возмутило и одновременно полностью выбило из колеи.
Он жестом разрешил молодчикам начинать, а сам прислонился к липкой, загаженной стене, прикрыл глаза и тихо заговорил, будто успокаивая себя:
— Быстренько, ребятки… Но без суеты… У нас осталось не больше минуты… Слушайте внимательно, если он вдруг заговорит… А если будет молчать, нужно еще перетащить его в барак и подвесить под потолком… Должно быть похоже на самоубийство…
К тому времени удавка уже глубоко впилась в шею Виктора, все сильнее и сильнее сдавливая ее. Парни работали слаженно — один держал Кротову руки, другой — ноги, третий затягивал петлю и терпеливо ждал, когда сердце жертвы остановится. Еще секунду назад Виктор тихо хрипел, тело его дергалось в конвульсиях. Теперь же он затих, глаза закатились, изо рта вывалился синюшный язык.
— Дышит еще, б… — раздраженно сказал тот, кто держал Виктора за руки, нащупав у него на запястье слабый пульс.
— Живучий, падла… — нервно захохотал второй громила.
В этот момент дверь распахнулась, и раздались испуганные голоса парней, стоявших «на шухере»:
— Шубись, братцы! Вертухай!
— В «очко» его! — приказал Карапуз. — Живее, в «очко»!
Система канализации в зоне была проста до гениальности. Вернее, никакой системы не существовало вовсе. Вдоль стены сортира тянулся длинный рад круглых отверстий, пробитых в полу. Все нечистоты скапливались в огромной яме, которая прочищалась два раза в год, летом и осенью. Зимой фекалии затвердевали, превращаясь в ледяную коричневую глыбу, и оттаивали весной, источая такую гамму невообразимого зловония, что нормальный, психически здоровый человек, потянув носом воздух, мог потерять сознание.
Из-за двери доносился разговор, проходивший на повышенных тонах, — это ребята-уголовнички, как могли, отвлекали на себя внимание вертухая, давая тем самым Леньке Карапузу возможность отделаться от Кротова. Иного выхода не оставалось, кроме как бросить Виктора в выгребную яму, настолько глубокую, что некоторые «зэки», отправляя естественные надобности, придерживались рукой за стену, боясь по неосторожности свалиться в нее. Однажды такое уже случилось — человек просто-напросто захлебнулся и утонул…
Удавку с шеи Кротова сорвали в самый последний момент, перед тем как его тело перевалилось через край конусообразной дыры, и убийцы не заметили, как он сделал глубокий, спасительный вдох…
Виктор не понимал, что он делал, его организм боролся со смертью самостоятельно. Вскоре «пикантный» запах испражнений полностью привел Кротова в чувство. Барахтаясь руками и ногами, отфыркиваясь и отплевываясь, он умудрился удержаться на поверхности вязкой, вонючей жижи. Виктор надеялся за что-нибудь ухватиться, но стенки выгребной ямы были гладкими и скользкими. Через минуту панических бултыханий Виктор обнаружил, что фекалии гораздо плотнее морской воды, что в них можно плавать, не прикладывая при этом больших физических усилий, если повернуться на спину и набрать в грудь побольше воздуха. Что он и сделал…
Сан Саныч, капитан внутренних войск, занимавший на «зоне» почетную должность заместителя начальника по культурно-воспитательной части, только что провел генеральную репетицию предстоящего концерта художественной самодеятельности, посвященного Дню Победы. Репетиция не удалась. Хор пел нескладно, балалаечники фальшивили, а матросский танец «Яблочко» пришлось исполнять без основного солиста — Виктора Кротова из второй группы, которого, якобы, по какому-то поводу вызвало к себе начальство.
В конце концов Сан Саныч вдрызг разругался с вольнонаемным баянистом и оскорбил его в неприличной форме, что по мягкому складу характера и полученному интеллигентному воспитанию с ним случалось крайне редко.
— Концерт отменяется! — громогласно объявил он, перед тем как покинуть актовый зал клуба, хоть и понимал прекрасно, что отменить концерт не в силах.
Раздраженный, обозленный на весь мир, в совершенно расстроенных чувствах, Сан Саныч вошел в офицерскую уборную, испытывая маленькую нужду. Офицерский сортир мало чем отличался от зэковского (те же конусообразные дыры в полу, да и выгребные ямы сообщались между собой), с той лишь разницей, что здесь было чуточку почище и офицеры могли себе позволить роскошь уединиться в кабинках, которые запирались на щеколду.
— Идиоты идиотские… — расстегивая ширинку, продолжал негодовать Сан Саныч. — Для их же блага стараешься, не ешь, не спишь… Привыкли на воле халтурить… Балбесы…
Поначалу он решил, что ему почудилось. Но через несколько мгновений снова послышался странный, таинственный, завывающий голос, будто доносившийся откуда-то снизу, из преисподней… Слов он разобрать не смог, но по интонации похоже было, словно кто-то зовет на помощь.
Сан Саныч отпер щеколду, осторожно выглянул из кабинки, намереваясь «взять с поличным» какого-нибудь шутника-сослуживца. Но в уборной не было ни души…
«Дорепетировался… — с суеверным испугом подумал капитан. — В отставку пора…»
И вдруг его окликнули по имени. И опять приглушенный стон донесся откуда-то снизу. По спине Сан Саныча пробежали колючие мурашки.
— Кто здесь? — не надеясь получить ответ, скорее для очистки совести, капитан задал вопрос дырке в полу.
Но к его ужасу дырка заговорила:
— Это я… Витя Кротов… Помогите…
— Ты?! — вскричал Сан Саныч, краснея и лихорадочно застегивая ширинку. — Что ты там делаешь? Зачем ты туда залез? Подсматривать?
— Помогите… — умолял Кротов.
Но Сан Саныч не тронулся с места, лишь склонился над отверстием. Прошло достаточно времени, прежде чем его глаза привыкли к темноте.
— Действительно, Витька… — удивленно произнес он, когда явственно смог различить знакомое лицо.
— Еще немного — и я утону… — хрипел Кротов. — Сил не осталось… Вытащите меня отсюда…
Сан Саныч выскочил из кабинки, заметался по туалету и наконец обнаружил за шкафчиком уборщицы именно то, что и было необходимо, — длинную швабру.
Через секунду Виктор уже ухватился за один ее конец, другой изо всех сил капитан тянул на себя. И чем ближе был Кротов от спасительного, отверстия, тем сильней брезгливый Сан Саныч ощущал жуткий, удушающее тошнотворный запах.
— Угораздило же… — Морщась от омерзения и утыкаясь носом в плечо, он уперся одной ногой в стену и, отклонившись всем телом чуть назад, сильно рванул швабру.
Сначала из черной дыры показалась блестящая» облепленная фекалиями голова Виктора, затем появилось туловище. Капитан помог Кротову выбраться и, тяжело дыша, присел на корточки.