– Вы ничего не видели и не слышали за последний час? – спросил Гленарван матросов.

– Ничего, милорд, – ответил Вильсон. – Каторжники, должно быть, за несколько миль отсюда.

– Как видно, их было слишком мало, чтобы напасть на нас, – добавил Мюльреди. – Наверное, этот Бен Джойс отправился вербовать себе помощников среди других таких же беглых каторжников, бродящих у подножия Альп.

– Видимо, так, Мюльреди, – согласился Гленарван. – Эти негодяи – трусы. Они знают, что мы вооружены – и вооружены хорошо. Быть может, они ждут ночи, чтобы напасть на нас. Когда станет темнеть, нужно будет усилить бдительность. Ах, если бы мы могли покинуть эту болотистую равнину и продолжать путь к побережью! Но разлившиеся воды реки преграждают нам дорогу. За плот, который переправил бы нас на тот берег, я бы отдал столько золота, сколько он весит.

– А почему же вы не прикажете нам построить такой плот, милорд? – спросил Вильсон. – Ведь деревьев здесь сколько угодно.

– Верно, Вильсон, – ответил Гленарван, – но эта Сноуи – Ривер не река, а непреодолимый поток.

Тут к Гленарвану подошли Джон Манглс, майор и Паганель. Они как раз только что обследовали Сноуи-Ривер. После последних дождей ее воды поднялись еще на один фут. Они неслись со стремительностью, напоминавшей пороги американских рек. Конечно, немыслимо было пуститься по этой ревущей, клокочущей пучине, изрытой водоворотами. Джон Манглс заявил, что переправа неосуществима.

– Все же нельзя сидеть здесь сложа руки, – прибавил он. – То, что мы хотели сделать еще до предательства Айртона, теперь, по-моему, еще более необходимо.

– Что вы хотите сказать, Джон? – спросил Гленарван.

– Я хочу сказать, что нам срочно необходима помощь, и, раз нельзя идти в Туфоллд-Бей, надо идти в Мельбурн. У нас осталась одна лошадь. Дайте мне ее, милорд, и я отправлюсь в Мельбурн.

– Но это рискованная попытка, Джон, – сказал Гленарван. – Не говоря уж обо всех опасностях этого путешествия в двести миль, по незнакомому краю, учтите и то, что все дороги и тропы, вероятно, отрезаны сообщниками Бена Джойса.

– Знаю, милорд, но знаю и то, что дальше так продолжаться не может. Айртону, по его словам, требовалась неделя, чтобы доставить сюда матросов с «Дункана»; я же берусь вернуться с ними на берега Сноуи-Ривер через шесть дней. Так как же, милорд? Каковы будут ваши приказания?

– Прежде чем Гленарван ответит, – сказал Паганель, – позвольте мне сделать замечание. Ехать в Мельбурн надо, но я против того, чтобы этим опасностям подвергался Джон Манглс. Он капитан «Дункана» и поэтому не должен рисковать своей жизнью. Вместо него поеду я.

– Хорошо сказано! – похвалил майор. – Но почему именно вы, Паганель?

– А мы разве не можем? – в один голос воскликнули Мюльреди и Вильсон.

– Думаете, я испугаюсь проехать какие-нибудь двести миль верхом? – сказал Мак-Наббс.

– Друзья мои, – заговорил Гленарван, – раз один из нас должен поехать в Мельбурн, то давайте бросим жребий… Паганель, пишите наши имена.

– Во всяком случае, не ваше, милорд, – заявил Джон Манглс.

– Почему? – спросил Гленарван.

– Как вы можете покинуть леди Элен, да и рана ваша не зажила еще.

– Гленарван, вам нельзя покидать экспедицию! – воскликнул Паганель.

– Конечно, – подтвердил Мак-Наббс. – Ваше место здесь, Эдуард, вы не должны уезжать.

– Предстоят опасности, – возразил Гленарван, – и я никому не уступлю мою долю риска. Пишите, Паганель. Пусть мое имя будет смешано с именами моих товарищей, и дай бог, чтобы оно вышло первым.

Пришлось подчиниться воле Гленарвана. Его имя присоединили к другим. Стали тянуть жребий, и он пал на Мюльреди. У отважного матроса вырвалось радостное «ура».

– Милорд, я готов пуститься в путь, – сказал он. Гленарван пожал руку Мюльреди. Он направился к повозке, а майор и Джон Манглс остались на страже.

Леди Элен немедленно узнала о решении послать гонца в Мельбурн, и о том, на кого пал жребий. У нее нашлись для честного матроса слова, тронувшие его до глубины сердца. Все знали Мюльреди как человека храброго, толкового, неутомимого, и жребий поистине сделал наилучший выбор.

Отъезд Мюльреди был назначен на восемь часов вечера, тотчас же после коротких сумерек. Вильсон взялся снарядить лошадь.

Ему пришло в голову заменить на ее левой ноге изобличительную подкову с трилистниками другой, снятой с одной из павших ночью лошадей. Теперь, думалось ему, каторжники не смогут ни распознать следы Мюльреди, ни гнаться за ним, ведь у них нет лошадей.

Пока Вильсон седлал лошадь, Гленарван занялся письмом Тому Остину, но он не мог писать из-за раненой руки и попросил это сделать Паганеля. Ученый, поглощенный какой-то неотступной мыслью, казалось, не замечал ничего вокруг. Надо сказать, что среди всех тревожных событий Паганель думал только об одном: о неверно истолкованном документе. Он всячески переставлял слова, стремясь извлечь из них новый смысл, и с головой ушел в эту работу.

Конечно, он не расслышал просьбы, и Гленарван должен был ее повторить.

– А, прекрасно! Я готов! – отозвался Паганель.

С этими словами он машинально взял свою записную книжку, вырвал из нее листок, взял карандаш и приготовился писать. Гленарван начал диктовать следующее:

– Приказываю Тому Остину немедленно выйти в море и вести «Дункан».

Паганель дописывал это последнее слово, но тут его глаза случайно остановились на валявшемся на земле номере «Австралийской и Новозеландской газеты». Газета была сложена, и из ее названия, по-английски, «Australian and New-Zealand Gazette» виднелись только последние пять букв слова New – Zealand. Карандаш Паганеля вдруг остановился: географ, по – видимому, совершенно забыл и о Гленарване, и о его письме, и о том, что ему диктовали.

– Паганель! – окликнул его Гленарван.

– Ах! – воскликнул географ.

– Что с вами? – спросил майор.

– Ничего, ничего, – пробормотал Паганель. Потом он зашептал про себя: – Aland! Aland! Aland!

Он вскочил и схватил газету. Он тряс ее, стараясь удержать слова, рвавшиеся из уст.

Леди Элен, Мери, Роберт, Гленарван с удивлением смотрели на географа, не понимая причины его волнения.

Паганель словно внезапно сошел с ума. Но его нервное возбуждение длилось недолго. Ученый мало-помалу успокоился. Радость, светившаяся в его глазах, угасла. Он сел на прежнее место и сказал спокойно:

– Я к вашим услугам, милорд.

Гленарван снова принялся диктовать письмо. В окончательном виде оно гласило: «Приказываю Тому Остину немедленно выйти в море и вести «Дункан», придерживаясь тридцать седьмой параллели, к восточному побережью Австралии».

– Австралии? – переспросил Паганель. – Ах, да, Австралии!..

Закончив письмо, географ дал его Гленарвану. Тот кое-как подписал – ему мешала его рана. Затем письмо было запечатано, и Паганель еще дрожащей от волнения рукой написал на конверте:

«Тому Остину, помощнику капитана яхты «Дункан», Мельбурн».

Вслед за этим он вышел из повозки, жестикулируя и повторяя непонятные слова:

– Aland! Aland! Zealand!