– Делаете вы успехи в испанском языке? – спросил его Гленарван.

– Конечно! Если бы только не это проклятое произношение! И Паганель, не унывая, громогласно боролся с трудностями испанского произношения, что, впрочем, не мешало ему делать и географические наблюдения. В этой-то области он был удивительно силен, и тут уж, конечно, превзойти его никто не мог. Когда Гленарвану случалось обратиться к катапацу с вопросом относительно какой-нибудь особенности данного края, географ всегда опережал проводника. Катапац с великим изумлением смотрел на ученого.

В этот самый день, около двух часов дня, путь отряда пересекла какая-то дорога. Естественно, Гленарван спросил у катапаца ее название, и, естественно, ему ответил Жак Паганель:

– Это дорога из Юмбеля в Лос-Анхелес. Гленарван посмотрел на катапаца.

– Совершенно верно, – подтвердил тот, а затем, обращаясь к географу, спросил: – Вы, значит, проезжали в этих краях?

– Разумеется! – серьезным тоном ответил Паганель.

– На муле?

– Нет, в кресле.

Катапац, очевидно, не понял его, так как, пожав плечами, вернулся на свое обычное место во главе отряда.

В пять часов вечера сделали привал в неглубоком ущелье, в нескольких милях от города Лаха. Эту ночь путешественники провели у подножия сьерры – первых ступеней Анд.

Глава XII

НА ВЫСОТЕ ДВЕНАДЦАТИ ТЫСЯЧ ФУТОВ

Переход через Чили совершался до сих пор без значительных происшествий. Но теперь должны были возникнуть все те препятствия и опасности, с которыми сопряжено путешествие в горах. Начиналась борьба с суровой природой.

Прежде чем пуститься в путь, нужно было решить один важный вопрос: какой перевал через Кордильеры выбрать, что бы не отклониться от намеченного пути. Спросили мнение катапаца.

– В этой части Кордильер, – ответил тот, – я знаю лишь два перевала, удобных для езды.

– Вы, без сомнения, имеете в виду перевал Арика, открытый Вальдивия Мендосой? – спросил Паганель.

– Да.

– А второй, не правда ли, перевал Вильяррика?

– Правильно.

– Но, друг мой, оба эти перевала нам не подходят, потому что один из них лежит далеко к северу, а другой – далеко к югу от нашего пути.

– А вы можете предложить нам еще какой-нибудь проход? – обратился к географу майор.

– Могу, – ответил Паганель, – я имею в виду проход Антуко, идущий по склону вулкана под тридцать седьмым градусом тридцатью тремя минутами южной широты, то есть приблизительно в полуградусе от нашего пути, на высоте всего шести тысяч футов.

– Прекрасно! – сказал Гленарван. – Ну а вы, катапац, знаете этот перевал?

– Да, милорд, мне случалось проходить им, а не упомянул я о нем только потому, что это скорее горная тропа, по которой гонят свой скот пастухи-индейцы с восточных склонов.

– Ну что ж, друг мой, – сказал Гленарван, – там, где проходят стада лошадей, баранов и быков, сумеем пройти и мы. А раз этот проход ведет нас по прямой линии, пойдем через него!

Немедленно был дан сигнал к отправлению, и отряд углу бился в лежащую меж больших известковых скал долину Лас-Лахас. Подъем был едва заметен. Около одиннадцати часов утра пришлось обогнуть небольшое озеро. Этот естественный водоем был живописным местом встречи всех соседних речек: журча, стекались они сюда и безмолвно сливались в прозрачной глади. Над озером поднимались «льянос» – обширные, по росшие дикими злаками склоны, где пасся скот индейцев. Вскоре отряд наткнулся на болото, тянувшееся к югу и к северу. Только благодаря инстинкту мулов путешественники выбрались оттуда благополучно. В час пополудни показался форт Балье наре; он возвышался на утесе, как бы увенчивая его остроконечную вершину своими полуразвалившимися стенами. Отряд проехал мимо. Дорога становилась круче и каменистее; камни шумным каскадом скатывались из-под ног мулов. Около трех часов появились живописные развалины другого форта, раз рушенного во время восстания 1770 года.

– Как будто горы, – сказал Паганель, – недостаточная преграда для людей, и нужны еще укрепления!

Начиная отсюда, дорога стала не только трудной, но даже и опасной. Подъемы сделались более крутыми, пропасти – угрожающе глубокими, тропинки по их краю становились все уже и уже. Мулы шли вперед осторожно, нагнув голову, обнюхивая дорогу. Ехали гуськом. Случалось, что на каком-нибудь крутом повороте мадрина вдруг исчезала из виду, и тогда маленький караван шел на отдаленное позвякивание ее колокольчика. Нередко извилистая тропа раздваивалась, отряд двигался по параллельным тропинкам, и катапац переговаривался со своими пеонами через непроходимую пропасть шириной всего в каких-нибудь двадцать футов, но глубиной в две тысячи.

Здесь трава еще боролась с камнями, пробиваясь между ними, но уже чувствовалось, что царство минералов побеждает царство растений. О близости вулкана Антуко говорили застывшие потоки лавы цвета железа, испещренные иглообразными желты ми кристаллами. Нагроможденные друг на друга утесы, казалось, должны были вот-вот обрушиться и удерживались на своем месте вопреки всем законам равновесия. Вероятно, их очертания легко менялись во время землетрясений. И при взгляде на все эти склонившиеся набок остроконечные вершины, покосившиеся купола, бугры было ясно, что для этой горной местности час окончательного формирования еще не пробил.

В таких условиях дорогу не так-то легко разыскать. Почти непрекращающиеся сотрясения костяка Анд часто меняют трассу, ориентиры исчезают. Поэтому катапац часто останавливался, разглядывал скалы, старался найти среди легко крошившихся камней следы индейцев. Но не оставалось никаких примет.

Гленарван шаг за шагом следовал за проводником. Он все понимал и чувствовал, как замешательство катапаца возрастало с трудностями пути. Он не решался задавать ему вопросы, считая, быть может не без основания, что не только у мулов, но и у их погонщиков есть инстинкт, на который и следует полагаться.

Так – можно сказать, наудачу – катапац брел еще с час, все поднимаясь, однако, в гору. Наконец он принужден был остановиться. Отряд находился в одном из узких ущелий, называемых индейцами «кебрадас». Дорогу преградила отвесная скала из порфира. После тщетных поисков какого-нибудь про хода катапац слез с мула и, скрестив на груди руки, остановился в выжидательной позе. Гленарван подошел к нему.

– Вы заблудились? – спросил он.

– Нет, милорд, – ответил катапац.

– Однако мы ведь не в проходе Антуко?

– Мы в нем.

– Вы не ошибаетесь?

– Не ошибаюсь. Вот зола костра, который разводили здесь индейцы, а вон следы, оставленные стадами лошадей и овец.

– Так, значит, по этой дороге можно пройти?

– Теперь уже нельзя: последнее землетрясение сделало ее непроходимой.

– Для мулов, но не для людей, – отозвался майор.

– Ну, это ваша забота, – ответил катапац, – я сделал все, что мог. Если вам угодно, мы с моими мулами готовы вернуться назад и искать других проходов через Анды.

– И на сколько это задержит нас?

– Дня на три, не меньше.

Гленарван задумался. Разумеется, катапац не отступал от условий, его мулы не могли идти дальше.

Но когда он предложил вернуться назад, Гленарван, обернувшись к своим спутникам, спросил их:

– Может быть, попробуем все-таки пройти?

– Мы пойдем за вами, – ответил Том Остин.

– И даже впереди вас, – добавил Паганель. – В чем, собственно говоря, дело? Надо перевалить через горную цепь, противоположный склон которой несравненно более отлог, чем тот, где мы сейчас находимся. Спустившись же по тому склону, мы раздобудем себе и аргентинских проводников – бакеанос, и быстроногих коней, привыкших скакать по равнинам. Вперед, и без колебаний!

– Вперед! – подхватили спутники Гленарвана.

– А вы не отправитесь с нами? – спросил катапаца Гленарван.

– Я погонщик мулов, – ответил тот.

– Как хотите.

– И без него обойдемся, – сказал Паганель. – Ведь по ту сторону этой скалы мы снова очутимся на тропинках про хода Антуко, и я ручаюсь, что не хуже лучшего местного провод ника выведу вас самым прямым путем к подножию Кордильер.