— Спроси у него, кто такой Билл и давно ли они расстались, — напомнил я Стефану, что о главном мы еще его не допросили.

Бауэр в полном недоумении пожал плечами: никогда такого человека не видел и ничего о нем не слышал.

Мы бились еще добрых полчаса, задавая одни и те же вопросы об американце, о лаборатории, но Бауэр ни разу не изменился в лице и убеждал нас, что ни до ранения, ни в клинике Герзига никого, похожего на Билла, ему встречать не приходилось.

Еще одна попытка выйти на след убийцы Терезы кончилась ничем. Я даже не мог радоваться разоблачению гитлеровского палача. Когда я сам стал напоминать себе попугая, бессмысленно повторяющего одни и те же вопросы, мы допрос прекратили.

Дня за два до поимки Бауэра Шамов сообщил мне по телефону:

— Нашли шофера из БАО. Все подтвердил, что говорил Буланов. И час совпадает, и место. Не мог он быть в лесу, где убили Терезу. Полное алиби. Слышал такое слово?

— Слышал. Значит, полный порядок, — сказал я с щетинным облегчением.

— Какой же порядок видит капитан Таранов? — гневно спросил Шамов.

— А тот, — в свою очередь рассердился я, — что не расстреляли невинного человека, как предлагали некоторые товарищи, чересчур скорые на руку.

Шамов не ожидал такого отпора с моей стороны, тем более что я еще ни разу не посмел ему перечить. Он заинтересованно переспросил:

— Кто ж этот скорый? Уж не я ли?

— Нет, я, конечно.

— Люблю, когда признаешь ошибки. На первый раз прощаю. А порядка и взаправду нет, — заключил он с необычной для него озабоченностью. — Население-то не поверит. Скажут, что отвели удар от своего, за убитую немку только испугом отделался. Получится, будто мы с тобой комедию в Содлаке разыгрывали, когда следователя привозили. Красиво, по-твоему?

Я согласился, что красивого мало, но как исправлять положение — не знал, в чем честно признался.

— Вот что, — другим, самым серьезным своим тоном сказал Шамов. — Твой полицейский прав. Раз не Буланов, значит, кто-то из местных. Пусть бросит все силы. Он что делает? Или только натрепался тогда?

Стефан никогда столько не работал, как в эти дни. Сутками из своего кабинета в комендатуре не вылезал, совсем почернел. Поэтому я уверенно доложил:

— Ночей не спит, только этим и занимается.

— И ты не спи. Я бы мог следователя в помощь прислать, но, честно говоря, боюсь, что вы со Стефаном за его спину спрячетесь и сами ручки сложите. А в этом деле главная сила — местные жители. Без их помощи толку не будет. Мобилизуйте всех, объясните задачу и добейтесь успеха. Ты меня слышишь?

— Так точно.

— На сегодняшний день это твоя первейшая забота. За нее отвечаешь головой. Все!

И до этого разговора проклятая «задача» не вылезала у меня из головы. Как всегда, когда поселится в башке трудный вопрос, живет он там безвылазно днем и ночью, зудит, как комар, чем бы ты ни занимался, и начинают вокруг него клубиться смутные предположения, этакие туманности без формы и содержания.

Кутерьма, поднятая Стефаном вокруг Бауэра, раздражала меня, отвлекала от главного — от раскрытия убийства Терезы. Я собирался тотчас же отправить эсэсовца в СМЕРШ, пусть там разбираются, кто он есть. Но пришел Стефан и сказал, что Бауэр во всем признался.

— В чем именно?

— В том, что он не рядовой, а штурмбанфюрер, что действительно ездил по лагерям и учил убивать.

— С чего это он вдруг признался?

— Поговорили по душам, убедил, что деваться ему некуда, только хуже будет, если станет запираться… Он и признался.

К сообщению Стефана я отнесся с недоверием и приказал привести Бауэра.

Теперь он сидел на том же месте, где вчера, и подробно рассказывал, кем и где служил, в каких лагерях и когда бывал. Как положено, старался приуменьшить свои злодеяния, ссылался на то, что действовал по приказу и убил лишь нескольких человек, все равно обреченных на смерть.

Он уже не прятал своих рук, прикрывал ими глаза, как бы в сильном волнении и сожалея о содеянном, нервно теребил рыжеватую шевелюру.

Я даже не слышал, что мне переводил Стефан, все смотрел на руки Бауэра, и туманность вокруг убийства Терезы вдруг рассеялась, вернее наоборот, уплотнилась, приобрела различимые очертания верной догадки.

— Скажите, Бауэр, почему вы рубанули по шее Терезу? — спросил я и сам удивился наивности своего вопроса. Светловолосый, широкоплечий человек, которого Гохард видел в то утро в лесу, и Хаммерман из рассказа Томашека, и Бауэр, сидевший передо мной, слились в моих глазах воедино. Его рука-молоток как будто склеила разрозненные мысли. Чего я не мог понять, это причины убийства. Не верилось, что из-за грубой провокации такой матерый волчище стал бы рисковать жизнью. Потому я так прямо, без всякой подготовки и брякнул.

Стефан не сразу перевел мои слова. Он тоже не ожидал такого поворота. Но тут же моя догадка перешла к нему, он сам поверил в нее и взглянул на меня с завистью — не ожидал от меня такой проницательности.

Бауэр так побледнел, что только лепестки шрама остались розовыми и выделялись на лице, как приклеенные.

— Какую Терезу? — чуть слышно спросил он.

— Нойхойзер.

Он явно струсил и тянул время, чтобы прийти в себя от нежданного удара.

— Никогда не видел эту женщину, — сказал он.

— И мужа ее не видели?

— Мужа знаю. Вместе лежали. А жену его…

— Когда Нойхойзер выписался из клиники?

— Не знаю, я ушел раньше.

— Врете! Вас видели в Содлаке в день убийства Терезы. А муж ее исчез еще раньше. Куда он делся?

Бауэр уже почуял, что следователь из меня никудышный, допрашивать не умею, и приободрился, стал отвечать уверенней.

— Это мне не известно.

— Но вы признаете, что восемнадцатого апреля еще были в Содлаке?

— Нет. Я ушел из города пятнадцатого.

— Расскажите день за днем, где вы были и что делали до момента, когда вас поймали.

Этот вопрос я задал, чтобы самому разобраться в мыслях, пока он будет врать. Эх, если бы мертвую Терезу осмотрел специалист! Он бы сразу доказал, что ее не просто задушили, как определил Герзиг, а убили именно ударом твердого, как железо, ребра ладони. А как теперь это докажешь? Я был уверен, что убил он. Убить мог только такой душитель, как Бауэр. Но ведь одной уверенности мало. Прямых доказательств нет. И причина, почему он пошел на такое, тоже неясна.

Бауэр медленно называл даты, деревни, задумывался, тянул время.

Я вспомнил, как следователь Савельев проводил проверку показаний Буланова под открытым небом, и решил последовать его примеру.

— Вот что, Стефан. Пошли мотоциклиста за Гохардом. Пусть привезут его к месту убийства Терезы. А мы поедем с этим типом.

Вся несложная операция была разработана нами по дороге. Когда мы приехали в лес, Гохарда еще не было. Франц отвел Бауэра в кусты, примерно к тому месту, где его мог видеть в то утро старый инженер. А мы со Стефаном пошли встречать мотоциклиста. Вскоре он подъехал. Из коляски выбрался встревоженный Гохард. Теперь уже втроем мы пошли обратно.

— Покажите нам, господин Гохард, где именно вы увидели того человека, который убегал от вас.

— Это я помню! Я все отлично помню!

Когда мы поравнялись с кустами, где Франц прятал Бауэра, я подал ему сигнал.

— Посмотрите направо, Гохард! Смотрите! — крикнул Стефан.

Инженер увидел мелькавшую вдали широкую спину и резко выделявшуюся среди зелени рыжеватую голову бегущего Бауэра. Это зрелище так ошеломило его, что он чуть было не побежал в другую сторону, как бежал несколько дней назад. Он хотел закрыть руками лицо, но Стефан повторял:

— Смотрите, Гохард, смотрите!

В это мгновенье, повинуясь команде Франца, Бауэр оглянулся, и мы увидели розовое пятно его лица.

— Держите его! — закричал Гохард. — Держите! Это тот человек! Тот самый!

Он смотрел на нас, пораженный нашей пассивностью, весь во власти вновь пережитого страха.

На дорогу вышел Бауэр, а за ним Франц с пистолетом в руке. Я на всякий случай приказал ему держать оружие наготове. Бауэр старался изобразить крайнее недоумение.