— Не молчи. С тобой тяжело. Не вижу выражения твоего лица. Наверное я должна объяснить? — фразу получаются рубленные, короткие. В них мало смысла, но на большее не хватает ни сил, ни дыхания.

— Вылези из воды, сама. Тут не глубоко, — в последней фразе мне слышится смешок.

Я выхожу на берег, мокрая до самых подмышек и смотрю на переправу — простую, легкую, такую где ребенок пройдет без помощи взрослого. Ничего похожего с затянутой ряской поверхностью пруда. Ничего похожего на ту полянку. Ничего из прошлого. И проклятая боль в висках подсказывает, что это не последнее воспоминание.

— Перед ритуалом была цепь иных, малых испытаний, — Лекарь завернул меня в одеяло и развел костер. — В числе прочих я должна была позволить болотнице затянуть себя на дно и выплыть. У берега меня страховал отец, но если бы он вмешался все пришлось бы начинать сначала. Меня готовили к ритуалу три года.

— Оно того стоило?

— Не знаю. Я не умею быть другой, — тру пальцы. — Я пыталась. Пряталась пока сражался Атолгар, боялась, пыталась помочь — память была со мной не вся. А после нахлынуло — мне приснилось как бы я могла эффективно действовать. И остаться незамеченной. Меня тренировали по программе безопасников. Она максимально эффективна.

— Да, я знаю, — Чумной качает головой. Его голос бесстрастен. Я тоже так умею, когда нужно скрыть свои эмоции.

— В моем случае она не полноценна.

— Ты со всем справишься. Только ты, — мне страшно оттого, сколько смыслов вложено в эту фразу. Отделываюсь коротким, малозначащим замечанием:

— Да, знаю.

Мы сидим у костра, светлый день и даже не собираемся никуда спешить. Физически, я способна пройти дневную норму, а вот морально слишком устала. Слишком тяжело, когда память подбрасывает тебе такие подарки. В Ковене мне казалось, что я все про себя вспомнила. Сейчас я вспомнила настолько важные вещи, что совершенно не представляю, как можно было не понимать, что в голове настолько огромный, пропущенный кусок. Кусок без которого я была лишь тенью себя. Очень счастливой тенью себя.

— Я бы хотела не вспоминать. Я была лучше.

— Капризная, балованная девочка, — с едва уловимой нежностью произнес Чумной.

— Я знаю тебя.

— Да, мы были знакомы до того как я надел маску. И нет, я не скажу кто.

— Мы увидимся без маски?

— Конечно, иначе ты сразу меня вычислишь.

— Это так плохо? — меня тянет прижаться к теплому и надежному боку Чумного. Тот, будто чувствуя это, подсаживается ближе и обнимает меня за плечи. Хорошо.

— Не торопи время.

Я окончательно отогрелась, смирилась с новым кусочком памяти и начала нетерпеливо поглядывать на все еще сырую одежду. Чумной в очередной раз поменял штаны с рубахой местами, следя чтобы вещи не попали в огонь.

— Оп-па! Как приятно, девка, да уже и раздетая, — незнакомый бас заставил меня вскочить на ноги. Из-за густых кустов вальяжной походкой вышло трое мужчин. Селяне.

— Шли бы вы своей дорогой, мальчики, — с ленцой отзывается Чумной. И мне чудится, что эту интонацию я уже слышала.

— Пойдут дальше — встретят тех, кто сопротивления оказать не сможет, — я спокойна и собрана. Проходя обучение меня не раз вывозили на подобные операции. Да и эти еще не успела набраться лихого опыта на дорогах. И не наберуться.

— Тоже верно.

Память подсказывает что прошлая я, та что согласилась на ритуал, сейчас бы эффектно скинула оделяло и начала бы драку. Полностью обнаженной. Крепче вцепляюсь в одеяло, и Чумной кивает, позволяя мне остаться в стороне. Перебираю в голове варианты, которыми могла бы воспользоваться, но увы. Из-за целительной силы моя прошлые навыки почти бесполезны. Те проклятья которыми можно убить не получаются, входя в резонанс с изменившейся сутью магии.

— Игрейн!

— А давай будто меня тут нет, — бурчу я, и сама понимаю, что это смешно звучит.

— Закройся щитом.

Из-за непроницаемой завесы наблюдаю как Чумной кружится, удерживая в фокусе внимания сразу троих разбойников. Крупные банды давно повыведены, а эта троица, не более чем результат раскручивающегося зева гражданской войны. Чумной не захотел убивать. И мне показалось это странным. Боль висках покалывает, подсказывает что очередная порция воспоминаний на подходе.

— Не хочу закапывать.

Троих бандитов Лекарь привязал к дереву, и послал вестника в ближайшую деревеньку. Я натянула на себя еще сырые шмотки и удостоилась трех блаженных взглядов от поверженных и чрезмерно воинственных селян.

— Не представляю, что дальше будет.

— Объединение всегда идет через кровь, — бездумно произношу я, — братание ли это или брачный союз.

— Или сведение воедино разобщенного народа, — Чумной сжимает мои пальцы в своих руках. — Ты что-нибудь об этом знаешь?

— Я не помню. В Ковене не безопасно.

— Его раскатает армия Вортигерна, проклятые духи, Игрейн! Я клялся не причинять вреда Амлаутам!

— Но тебе и не придется. Я не справлюсь одна, — укладываю прижимаюсь к нему и касаюсь губами маски. Вот только губы ощущают колкую щетину. — Пользуясь маской редко скоблишь щеки?

— Я всегда безукоризнен, — со смешком отзывается Маркус.

— Я так полагаю, что имя твое не Маркус.

— Знаешь ты меня иначе. Оставь, Игрейн. Это сложные воспоминания.

Мы идем в тишине. Моя голова восхитительно пуста. Прозрачный воздух, щебет птиц, легкокрылые бабочки. За спиной трое поверженных селян. Первые ласточки. Страшны не регулярные войска, а те кто воспользуется неразберихой в своих интересах. Мелких и шкурных. Я боюсь тех кто воспользуется малейшей оказией, чтоб начать грабить, насиловать и убивать.

— Придется сделать еще один крюк и рискнуть пройти по обычному мосту. Еще раз получить удар двумя, пусть и очаровательными, ножками под дых и наблюдать как ты летишь в воду — не хочу и не могу. Что еще нас может ожидать?

— Меня хоронили, — пожимаю плечами. — Не так уж и страшно. Хотя когда я очнулась в госпитале, оказалась так стремилась выбраться из гроба что содрала ногти полностью. Выращивать новую ногтевую пластину больно.

— Всех хоронят, — глуховато произнес Чумной. — До тех пор, пока ты не научишься лежать без единого движения пока жизнь по капле уходит. С каждым выдохом.

— И некоторые после этого становятся поэтами.

Так мы и шли. Время от времени обмениваясь воспоминаниями. Точнее, я произносила то, что приходило мне в голову, а Маркус подтверждал, выдавал что-нибудь про себя. А мне невероятно хотелось узнать, какой из двух Динов ему родной. И ответ поверг меня в шок.

— Я родился в Едином Дине.

— Таранис, — выдыхаю я и Чумной заливается смехом.

— Спасибо, но нет. Но лестно, лестно. Я продукт ошибки, никак не божественного происхождения.

— Ты неуязвим?

— Уязвим. Ты уже проверяла, однажды.

— Все равно не помню.

На главную улице последней на нашем пути деревни мы вышли одновременно с вечерними сумерками. Все сказанное Чумным отдавалось горечью. В моей памяти обнаружились дыры. А еще я совершенно четко знала — я причинила ему боль. Там, в нашем общем прошлом я была к нему несправедлива и причиняла боль. И знала, что делаю. Больше всего мне хочется узнать, как и почему он смог меня простить.

Чумной уверенно подходит к небольшому домишке, открывает калитку и проходит внутрь. Я как привязанная иду следом. Ровные линия грядок с лекарственными растениями, пышные кусты зелени. Все это тщательно выполото и заботливо подвязано.

— Айна, это я. Приютишь?

Ответа я не услышала хоть и стояла рядом. Чумной присел на корточки и что-то подобрал, после чего ловко открыл дверь. Пройдя внутрь я с любопытством огляделась. Большая печь, стол и две скамьи. На стенах полки заставленные баночками и фиалами разных размеров и объемов. Под самым потолком гирлянды трав. Дверной проем рядом с печью закрыт выцветшим ситцем.

— Внутрь проходить не будем, лесная не гостеприимна. Устраивайся на печке, обойдемся без ужина, хорошо?

— Молока попейте, — глухой голос из-за ситцевой преграды заставил меня вздрогнуть, — не обеднею.