Ах, как я мало знала жизнь! Еще меньше, чем теперь. Я знала, мама поймет, что я согласна выйти замуж. Но я и не подозревала о том, что найти мне жениха не так-то просто. Мама достаточно разбиралась в той действительности, где мы жили, для того, чтобы не воображать, будто в меня кто-то влюбится в гостях и явится к отцу просить моей руки. Она снова начала переговоры со свахами. Ей приходилось выслушивать унизительные намеки на то, что меня считают сумасшедшей, унизительные отказы. Приходилось бедной маме упрашивать и задаривать свах. А я то, дурочка, уже вошла в роль девушки, руки которой добивается нелюбимый.

Дошло дело и до смотрин. Боже, кому меня прочили в невестки! Толстые вульгарные женщины, одутловатые лица набелены, брови насурмлены, чаршафы, яшамаки и ферадже — из прошлого века. Мама даже поссорилась с отцом. Одна такая «будущая свекровь» изъявила согласие сделать меня женой своего вдового сына — владельца какой-то мастерской на рынке, не то кожи там выделывались, не то зеркала гранились, — не помню. Все это сопровождалось такими ужимками, будто старуха оказывала одолжение моей семье. Отец считал, что это предложение следует принять, все равно лучше не найдем. Но мама возразила ему решительно и резко. Она сказала, что не хочет видеть меня несчастной, что я не приживусь среди таких грубых и необразованных людей, что не для того она меня растила и берегла. Я чувствовала себя униженной, но в то же время я поняла (чуть ли не впервые), как сильно любит меня моя мать.

Конечно, были и другие варианты знакомств — более современные, когда мы с мамой приходили в гости в квартиры, обставленные европейской мебелью, сидели в гостиных с фортепиано. Слушая, как играют другие молодые женщины и девушки, я поняла, что они получили более тщательное образование, чем я. Однажды я сказала отцу, что хотела бы научиться играть. Но эта, в сущности, невинная просьба оказалась переполнившей чашу каплей — отец выплеснул на меня все копившееся в его душе раздражение. Мне стало жаль его, ведь он тоже чувствовал себя униженным, имея взрослую незамужнюю дочь. Короче, пианино мне так и не купили. Наверное, теперь я могла бы настоять на покупке инструмента, но зачем? Из каприза? Особых музыкальных способностей у меня все равно нет. Это будет всего лишь новым поводом для ссоры с отцом и Джемилем.

В европейски обставленных гостиных со мной несколько раз беседовали «женихи» — молодые люди. Я старалась быть вежливой, но, наверное, говорила глупости, высказывала слишком необычные суждения, слишком горячо рассуждала о книгах. Я плохо помню своих тогдашних собеседников; забыла даже, у кого мы бывали в гостях. Помню, что мама все больше молчала, опасаясь сказать что-то не то. В сущности, мне было все равно, кто из этих молодых людей женится на мне. Все они не были мне неприятны. Я ни в кого из них не могла влюбиться, но выйти замуж за кого-нибудь из них была бы согласна. Но никто не сделал мне предложения.

Меня немного тревожила грустная мысль — почему я ни в кого не влюбляюсь? Пусть это была бы несчастная, неразделенная любовь, но все же — любовь. Я убеждала себя, что мне просто не в кого влюбиться. Я и сейчас пытаюсь убедить себя в этом. А быть может, дело во мне? Быть может, я неспособна любить? Я слишком рационалистическая натура?

19

«И тут появился Джемиль» — написала я. Но ведь это неправда. Джемиль вовсе не появился внезапно. Он довольно давно служил в конторе моего отца. Джемиль был терпелив и старателен. Он все силы положил на то, чтобы овладеть ремеслом бухгалтера, и мой отец считал его одним из своих самых лучших служащих. Джемиль охотно соглашался на сверхурочную работу и не требовал повысить жалованье.

Несколько раз мне приходилось сталкиваться с Джемилем; то есть я его видела, слышала, как он о чем-то говорил с отцом. Вот и все.

Мне и в голову не приходило причислить Джемиля к своим возможным женихам.

Джемиль родился и вырос где-то на западе Малой Азии в захолустном городишке. В школе он выучился читать, и заучивание наизусть сур Корана воспринимал, как что-то досадное и докучное. Еще бы, ему ведь не объясняли смысл прочитанного. Таких учителей, как моя тетя, у него никогда не было. В школе мальчиков колотили палкой по пяткам. Да и дома Джемилю приходилось не слаще. Семья была большая; отец, промышлявший извозом, часто болел. Я заметила, что Джемиль и сейчас любит каленый горох и медовые рожки — простонародные лакомства его детства.

Ни с кем из своих родных Джемиль никогда не знакомил меня. То ли он стыдится их, то ли понимает, что пока он зависит от моего отца, не следует демонстрировать многочисленных родственников. Я знаю, у Джемиля есть братья и сестры, родители его умерли.

Джемиль приехал в Истанбул на свой страх и риск без гроша, необразованный, неотесанный, дома его семья жила скорее крестьянской жизнью, нежели городской. Какое-то время Джемиль работал грузчиком в порту, самостоятельно изучил французский язык; в конторе моего отца прошел путь от прислужника-метельщика до главного бухгалтера. В сущности, его жизненный путь имеет много сходства с жизнью моего отца.

Иногда Джемиль кажется мне стариком, а ведь он вовсе и не стар; он старше меня меньше, чем на десять лет.

Джемиль, вероятно, толковый финансист. Благодаря его смекалке, отец провел в год Балканских войн несколько удачных финансовых операций. Одно время меня волновал вопрос — насколько честно были проведены эти операции? Глупый в общем-то, вопрос. Что я могу знать о честности при совершении денежных сделок? Ничего. Если даже мой отец и Джемиль не были абсолютно честны, то, во всяком случае, они не были хуже других, а другие отнюдь не были ангелами. Так я думаю.

Джемиль купил и обставил небольшой дом (тот, где мы и живем сейчас). Дом двухэтажный, как хорошо было бы жить там не с Джемилем, а с кем-нибудь другим, но… пустые мечты, как всегда.

Вскоре после того, как Джемиль купил дом; отец узнал, что Джемиль собирается жениться. Помню, отец сказал об этом маме, та грустно вздохнула; она всегда вздыхала, когда до нее доходила весть о чьей-либо женитьбе или замужестве. Мои родители еще не знали, что Джемиль намеревается вступить в брак со мной.

Джемиль решил прибегнуть к услугам свахи. Кажется, он считал неделикатным — прямо сказать отцу о своем намерении.

Сваха обо всем сказала моей матери. Мама поспешила сообщить отцу. А отец… Отец немного растерялся. То он готов был выдать меня замуж за кого угодно, хоть за простого ремесленника, а теперь, когда впервые просили моей руки, это застало отца врасплох. Странно, но он, страстно желавший моего замужества; оказывается, совсем не мог себе представить меня замужней женщиной, и каким должен быть мой муж, отец не представлял себе. Джемиль был человеком деловым, способным, мог еще многого добиться. Отец знал его как человека воздержанного, порядочного; знал, что он здоров. Казалось бы, никаких препятствий к заключению брака не находилось. И все же отец никак не мог оправиться от растерянности. Наконец он принял самое что ни на есть мужское решение: пусть мать определит мою судьбу.

Мама тоже была смущена. Она очень осторожно рассказала мне о предложении Джемиля. Я видела: она боится, что я разозлюсь, расплачусь горькими слезами, заупрямлюсь. Но ничего такого не произошло. Мама еще не кончила говорить, а я уже вжилась в свою новую фантазию, материал для которой я, конечно же, почерпнула из романов.

Мне вообразился страдающий от деспотизма моего отца, беззаветно влюбленный в меня человек; пусть он не получил должного образования, зато он способен испытывать сильные чувства; я буду внимательна к нему, я помогу ему восполнить пробелы в его образовании, мы будем беседовать о прочитанном. Вот какие у меня появились мысли. Разумеется, ничего нет проще, чем посмеяться над собой тогдашней. Но стоит ли? Да, теперь я чуть получше разбираюсь в обыденной жизни, но все равно я слишком многого не знаю. И разве, утрачивая наивность, мы не утрачиваем чистоту души? Стоило бы о такой утрате пожалеть!