Изменить стиль страницы

Дядя все объяснял подробно, обстоятельно.

Их разговор прервала тетя Настя:

— Ну хватит, старик, сказки сказывать. Ребенок голоден, а он лекции читает.

Федос хотел возразить, что он совсем не ребенок, но не успел. Дядя кивнул головою:

— Твоя правда, мать. Да вот только парень-то в деревне впервые. Все ему интересно… Э, да ты, брат, как я погляжу, и есть-то еще не научился!

— Скажете!

— И скажу. Делай так. Вот блин. Вилкой бери кусок масла, клади на блин. Теперь скручивай блин в трубку. Так. Потом надевай его, бездельника, на вилку, макай в сметану и ешь. Да не забудь молоком запить… Что, вкусно? А ты говоришь! Правильно есть — это, брат, тоже наука хитрая.

— Дядя, а почему у вас горшки большие? Вон там, возле печки. Кто это у вас по стольку ест?

— Думаешь, мы такие прожорливые? Нет. В этих горшках свиньям да курам картошка варится. А тот, белый, для воды. Воду в нем греем, кипятим.

Федос слушал дядю Петруся внимательно. Но вот внезапно отвлек его какой-то шорох в сенях. Он глянул туда и увидел высунувшуюся в дверь усатую мордочку.

— Это кот у вас такой? — спросил он дядю Петруся.

— Кот? Нет, енот!

Федос подумал, что дядя шутит.

— Ено-от? — засмеялся он. — Да ведь еноты только в Америке живут.

— Ошибаешься, брат. И у нас тоже.

— Правда? — удивился Федос.

— Чистая правда.

И словно для того, чтобы подтвердить слова дяди Петруся, желтовато-серый зверек вышел на середину комнаты и уставился на незнакомого человека своими круглыми и очень близко друг от друга расположенными глазами.

— Дутик, Дутик, — позвал дядя Петрусь, — поди-ка сюда!

Услышав свое имя, енот подошел к хозяину и уткнулся в его ногу.

— Где же вы его достали? — спросил Федос.

— В лесу, во время обхода подобрал. Маленького. Он один-одинешенек остался после лесного пожара. Ну, с тех пор у нас и живет. Сейчас, сейчас, Дутик, дадим тебе молочка.

У печи, на полу, стояло чистое блюдечко. В него то и налил дядя Петрусь молоко для своего питомца, а потом бросил туда несколько кусочков блина.

Дутик так быстро помчался к блюдечку, что показалось Федосу, будто пушистый серый мяч по полу проскользнул.

На подоконнике зашевелился рыжий кот.

— Кис-кис-кис! — позвал Федос.

Кот встал, сгорбился, потянулся, спрыгнул на пол. Не спеша и степенно подошел к блюдечку, из которого пил енот.

«Сейчас драка начнется!» — испуганно подумал Федос.

Но енот мирно подвинулся, дал место коту, и кот принялся хлебать молоко вместе с ним.

— Надо же? — удивился Федос. — Как в цирке.

— Друзья, сказал дядя Петрусь. — И едят, и спят вместе. Конечно, если Пыжик дома ночует. А другой раз шалят, балуются.

— Кота вашего, значит, Пыжиком зовут?

— Да. Микола наш так его назвал. Вот когда-нибудь соберем всех троих: Дутика, Пыжика и Дуная.

— А Дунай кто?

— Собака.

— Ах, у вас еще и собака есть?

— Есть. Годовалая.

— А она кота и енота не обижает?

— Наоборот, рада им всегда. Сам увидишь.

— Когда?

— Не спеши. Придет время.

Дунай

— Ложись, Федос, отдохни часочек. — Тетя Настя постелила кровать, взбила высокую и мягкую подушку. — Небось утомился в дороге: жара.

— Не хочется.

— Не спи, если не хочется. Так полежи.

Федос снял тенниску, брюки. Но ложиться раздумал.

— Обойдется, — проворчал он.

Шмыгнул на кухню, взял там со стола блин, вышел во двор. Осмотрелся. Слева, за забором, увидел небольшой сад, в котором росли яблони, груши, стояли пчелиные ульи. Между ульями похаживал дядя Петрусь. А над ним гудели пчелы. Справа — забор, а за ним грядки. Интересно, а куда тропинка ведет?

Она привела к воротам, которые были привязаны веревкой к верее[2]. За воротами начинался другой, весь разрыхленный и вскопанный двор. По нему расхаживали два поросенка. А у самого забора, в тени, в неглубокой ямине лежала растянувшись черная от грязи свинья. Она и ухом не повела — никакого внимания не обратила на Федоса. Зато поросята скосили на него свои маленькие глазки, захрюкали.

Вдруг где-то совсем рядом раздалось недовольное ворчание. Федос присмотрелся и увидел сперва конуру, а потом и вылезающую из круглого отверстия собаку.

Собака была белая с темными пятнами на брюхе, на боках и на шее. Федосу бросились в глаза большие и вислые черные уши и белая морда.

Федос и собака молча глядели друг на друга. Собака нехотя, больше по обязанности, зарычала…

— Дунай! Ты ведь Дунай, да? — заговорил наконец Федос. — Не рычи, братец, не надо. Я свой, понимаешь? Свой, хотя и приезжий. На!

Федоскины каникулы i_005.jpg

Собака перестала рычать, наклонила голову, удивленно посмотрела на незнакомца в трусах и майке, на просунутый между штакетинами блин. Затем медленно подошла к воротам и осторожно, словно все еще сомневаясь в искренности помыслов Федоса, приняла из его рук угощение.

Мальчик осмелел, открыл ворота и подошел вплотную к собаке. Дунай приблизился и обнюхал его.

Федос протянул руку и, решившись, погладил собаку по густой шерсти на спине. Потом притронулся пальцем к ее черным бархатным ушам.

Так состоялось еще одно знакомство.

Гвардии сержант

Солнце пряталось за сосновый лес, когда на улице затрещал мотоцикл.

Федос стоял возле хаты и играл с цветами. Игру он придумал сам: не сходя с места и держа руки за спиною, понюхать как можно больше цветов. Однако чтобы сунуть нос в настурции, приходилось сгибаться в три погибели, а до маков можно было дотянуться, только встав на колени да еще при этом забрасывая голову вверх.

Мотоцикл остановился возле хаты в самый разгар игры. Федос не обратил на него внимания: мало ли какой транспорт ездил и останавливался возле их дома в городе. Но мотоциклист в комбинезоне ввел мотоцикл во двор и внимательно посмотрел на мальчика.

— Эй ты, — сказал он — какому богу кланяешься и о чем просишь?

— Я не кланяюсь. А в бога только некоторые старушки верят.

— Понятно. Бог побоку. Значит, ты делаешь жирафью гимнастику.

Федос отвернулся, не желая продолжать такой разговор.

— Правильно? С чумазым не о чем разговаривать, — шутливо проговорил мотоциклист за Федоскиной спиной. — Тогда разделение труда будет у нас такое. Ты будешь держать кружку с водой и по мере надобности ее наклонять. А я буду мыться. Когда стану таким чистым, как ты, тогда и познакомимся.

Сказав все это, мотоциклист вошел в хату.

Федос хотел было крикнуть, что это не его, мотоциклиста, хата, что в ней дядя Петрусь и тетя Настя живут. Но не успел. Мотоциклист тут же вернулся, держа в одной руке ведро с водою, а в другой кружку.

— Готов? Приступаем. — Мотоциклист сбросил комбинезон, ловко стащил через голову солдатскую гимнастерку.

Федос зачерпнул воды, начал поливать. А мотоциклист фыркал и с наслаждением подставлял под струю то голову, то загорелую шею, то каштановую от загара спину.

И только когда кружка загремела о дно ведра, мотоциклист выпрямился и тряхнул мокрой головой:

— Маловато. Но ничего. Хорошего понемножку. Теперь шуруй на третьей скорости в хату и тащи оттуда полотенце. Оно на гвозде, рядом с полочкой.

«Командует, как в своем доме», — подумал Федос. Но полотенце принес.

Мотоциклист вытерся, надел гимнастерку. Застегнул золотистые, блестящие пуговицы, достал из кармана маленькое круглое зеркальце. Глядя в него, причесался.

Федос неожиданно ощутил на своем лице солнечного зайчика и захихикал от удовольствия.

— Ты откуда? — спросил мотоциклист.

— Я теперь тут живу, — Федос кивнул головою на хату.

— И я тут живу. Чудно: под одной крышей живем, а друг друга не знаем. Как в городе.

вернуться

2

Верея — один из столбов, на которые навешиваются створки ворот.