Блеснул красный огонёк, взвился дымок, и прогремел такой громкий выстрел, что, казалось, будто все стёкла вылетят сейчас из окон хижины. Одна из рысей опрокинулась на спину и осталась лежать неподвижно, убитая большим зарядом крупной дроби. Вторая рысь, задетая разлетевшимися дробинками, повернулась и, словно испуганная кошка, большими скачками понеслась в лес по снегу.

Старуха самодовольно улыбнулась, приставила дымящееся ружьё к стенке и поправила свой чепец. Долго стояла Мелинда, не трогаясь с места и не спуская глаз с мёртвой рыси. Затем, швырнув топор, бросилась к хижине. Упав на колени, она спрятала лицо в передник бабушки и громко зарыдала.

Старуха удивлённо взглянула на неё, ласково погладила её белокурые пушистые волосы и сказала:

— Полно, перестань! Нечего плакать... Ты крошечный комарик, а сердце у тебя бесстрашное, Мелинда. Я горжусь тобою, и отец будет гордиться тобою, когда я всё расскажу ему.

Видя однако, что девушка продолжает плакать и плечи её судорожно вздрагивают, старуха заботливо склонилась над ней.

— Полно, перестань! — сказала она,— Не надо плакать, милая. Лучше снова приняться за оладьи, пока тесто не перекисло.

И девушка и бабушка прекрасно знали, что тесто не может перекиснуть. Но тем не менее девушка сразу успокоилась, поспешно вскочила на ноги, тихонько засмеялась, откинула рукой волосы, достала из стола другую ложку и весело принялась месить тесто. Овцы тем временем кое-как выкарабкались из глубокого снега. Собравшись в кучу посреди двора, они стояли, опустив головы, и со страхом смотрели на неподвижное тело мёртвой рыси.

БЕЛЫЙ ВОЛК

В ту ночь, когда он родился в дымном вигваме, неподалёку от Майчикамоу, раздался вдруг странный и протяжный вой ветра среди гранитных скал, нависших над рекой. Молодая женщина, лежавшая на куче оленьих шкур, открыла глаза и безумным, тусклым взглядом оглянулась кругом. С минуту прислушивалась она, а затем положила руку на ребёнка, лежавшего у её груди.

— Ему надо дать имя,— прошептала она.— Пусть все зовут его Ночным Ветром.

Ухаживавшая за ней старуха, мать её мужа, покачала головой.

— Тише, дочь моя! — сказала она, стараясь успокоить её.— Это не ветер. Это воет старый белый волк. Назовём ребёнка Белым Волком. Быть может, старый белый бродяга полюбит твоего сына и принесёт ему счастье.

— Нет, пусть его зовут Ночной Ветер! — пронзительно вскрикнула молодая мать.

Она повернула голову к стене вигвама, и с губ её сорвался тяжёлый вздох. С этим вздохом вылетел дух её и понёсся над чёрными соснами и пустынными горами, отыскивая счастливые охотничьи луга своих отцов.

Старуха поспешно схватила ребёнка, опасаясь, чтобы дух матери не унёс его с собой.

— Да,— крикнула она, заворачивая ребёнка в одеяло и с тревогой оглядываясь через плечо,— пусть его зовут Ночной Ветер!

Отец впоследствии всегда говорил, что нельзя противоречить матери ребёнка в предсмертный час. Но старуха по-прежнему утверждала, что в ту ночь выл не ветер, а белый волк, и дрожала от страха при мысли, что белый волк возненавидит ребёнка.

Годы проходили за годами, а между тем опасения старухи не оправдывались. Мальчик рос без всяких приключений среди вигвамов на берегу Майчикамоу. Когда он настолько вырос, что мог ходить на охоту и научился отыскивать следы в тёмных сосновых лесах, всюду разнёсся слух, что он находится под особенным покровительством волчьей стаи. Рассказывали — сам он не подтверждал этого, но я не отрицал,— будто видели, как старый белый волк, вой которого походил на вой ветра в расселинах гор, постоянно следовал за мальчиком, держась от него на некотором расстоянии и как бы охраняя его. Мальчик не боялся ходить один в лес, а, напротив, шёл туда с таким видом, как будто был уверен, что находится под охраною невидимых сил. А когда ночью раздавался среди гранитных скал не то свист ветра, не то протяжный вой волка, мальчик становился беспокойным и рвался из вигвама. Отец всеми силами подавлял в сыне эти наклонности до тех пор, пока мальчик не сделался настолько большим и умным, что мог сам собственной волей своей подавлять их. Но племя его ничего не находило странного и ужасного в том, что мальчик стремился к таинственному, ибо он происходил из рода Несквепии — рода «колдунов».

Ночной Ветер рос и становился юношей. Белый волк всё реже и реже принимал участие в его делах. И постепенно о нём забывали. Но во все серьёзные минуты жизни мальчика он снова появлялся, напоминая о своём присутствии воем, похожим на вой ветра, или скользя беловатой тенью по его следам. Одни говорили, что это всё один и тот же волшебный зверь, вечно юный и здоровый. Другие, напротив, утверждали, что страшный хранитель юноши передал своему потомку свои обязанности. Нет никакой надобности решать, кто был прав. Но когда Ночному Ветру исполнилось восемнадцать лет и его подвергли обычному испытанию, большой белый волк неожиданно явился к нему на помощь. Сидя один на вершине горы, юноша, ослабевший от долгого поста, видел призраки небывалых зверей и страшных птиц. Но в последнюю минуту всегда появлялся образ белого волка и разгонял призраки.

В тот год зима была суровая. В рыбачьей деревушке, расположенной у самого устья Наташкуэна, где находился в то время Ночной Ветер, пронёсся вдруг слух, что индейцы, живущие в глубине страны, умирают от голода. Прошло уже шесть месяцев с тех пор, как Ночной Ветер ушёл из дому, нанявшись проводником в экспедицию, которая исследовала минералы. Душа его томилась желанием скорее вернуться в маленькую деревушку на берегу Майчикамоу. Он только и думал, что о своём просторном вигваме из берёзовой коры с двумя жердями под крышей. Думал с тоской и тревогой о своей красивой и доброй молодой жене и о своём медно-красном пятилетнем сыне, чёрные глаза которого искрились, как зыбь морская под лучами солнца; он вспоминал, как сын выбегал ему навстречу и с криком радости обнимал его колени.

Сильно опечалился Ночной Ветер, услыша о голоде. Неужели правда, что там, среди глубоких снегов, в его далёком вигваме царит голод, тогда как ему тепло и так сытно под крышей бледнолицых? И он решился уйти от выгодного места, отказавшись без всяких объяснений. Он надел лыжи, нагрузил тобогган[2] пемиканом[3] и мукой и направился в глубь страны. Жители деревни, которые томились зимним бездельем, вышли для развлечения покурить трубки у дверей своих хижин, с удивлением смотрели ему вслед и качали головой.

— Где ему добраться до Майчикамоу с таким тяжёлым грузом! — сказал один из них.

— Волки съедят его вместе с пемиканом,— заметил другой.

Третий с досадой и презрением выплюнул на снег жвачку табаку.

Они заперли двери и направились к очагу, чтобы, греясь у огня, помечтать на досуге о скорейшем наступлении весны. Человек, тащивший постромки тобоггана, нагруженного съестными припасами, ни разу не оглянулся назад. Он думал о вигваме из берёзовой коры, где голодали его жена и ребёнок.

Перевалив на другую сторону горного хребта, Ночной Ветер вошёл в дикую местность Лабрадора, покрытую холмами и изрезанную долинами. Тёмные остроконечные верхушки сосен вздымались высоко над снежной пеленой. Ночной Ветер быстро шагал вперёд. Лыжи его, погружаясь в снег, глухо вздыхали.

Спокойно и уверенно шёл он вперёд, присматриваясь к дорожным приметам. Он находил свой путь по едва заметной разнице в очертаниях холмов, долин и ущелий. Непривычный человек непременно заплутался бы в этих так похожих друг на друга холмах. Около полудня он сделал привал и развёл костёр, на котором сварил себе котелок чаю по способу бледнолицых, и съел, кусок сухого пемикана. Не теряя напрасно времени, он сейчас же после обеда двинулся в путь.

На Лабрадоре смеркается рано в это время года, и Ночной Ветер, видя удлиняющиеся тени, то и дело оглядывался. Он был так погружён в свои мысли, что оглядывался совершенно инстинктивно. Скоро однако он поймал себя на этом и удивился сначала, зачем он оглядывается. Но вдруг он почувствовал какое-то странное ощущение в затылке и сразу всё понял: кто-то преследовал его.