И я решил для себя, что больше никаких отношений, по крайней мере в школе, но сейчас, смотря на Соню, я понимаю, что моё правило рушится на миллион кусков. Я хочу её. И хочу не в плане секса, а в моральном. Я никогда никого в жизни так сильно не хотел. Моя натура собственника так и разрывается на части, пытаясь отхватить как можно больше.

А ещё…

— Просто ты ничего не знаешь обо мне, — признаюсь я, подпирая голову рукой. — Никаких слухов, никаких выводов и предвзятостей. Я для тебя как чистая страница, в отличие от остальных. В этом городе обо мне слышал каждый второй, и трудно найти человека, который бы вообще ничего не знал.

Она изгибает бровь, и я нервно прищуриваюсь.

— Но всё же можно найти, — медленно говорит она, затем делает глоток чая. — Почему я?

Да что она прицепилась. Я же не могу сказать ей всё, что думаю. Это как минимум неприлично. Тем более я пока сам не могу разобраться со своими эмоциями.

— Ты мне понравилась, — говорю я. — И я решил с тобой познакомиться поближе.

Соня внимательно смотрит на меня, словно пытаясь прочитать мои мысли, и я немного усмехаюсь. Она нервничает, хоть и пытается это скрыть. И мне это нравится. Настолько сильно, что я тоже начинаю немного переживать. Хотя, признаться, это даже не волнение, это предвкушение. Не могу дождаться, когда уже можно будет перейти грань и поцеловать её, ну, или хотя бы прикоснуться.

— Что? — она непонимающе смотрит на меня.

Я встряхиваю головой.

— Ешь быстрее, и пойдём, — немного холодно бросаю я, скрывая своё желание.

Соня слегка пожимает плечом и поспешно доедает торт, почти залпом осушая кружку. Кажется, она только и ждала этого момента, когда можно будет уйти. Ну, что ж. Вечер только начинается.

8

Feit'n fra Kolbotn — Noe bedre

Соня.

Как только мы выходим из квартиры, молча спускаемся на лифте и выходим из подъезда, мне становится легче, словно морозный воздух приводит меня в чувство. Неловкость постепенно исчезает, и смущение, которое я испытывала дома у парня, кажется теперь мне каким-то сном.

Даже не знаю, что на меня нашло там. Словно бы меня подменили.

— Так, давно ты боксом увлекаешься? — спрашиваю я, чтобы разорвать молчание, которое преследует нас уже минут пять, пока мы направляемся в сторону парка, где Егор обещает мне показать его любимое место.

— С шести лет. Я вроде говорил, — Штормов прячет руки в карманах куртки. — Мой отец был боксёром. Он и привил мне любовь к этому спорту.

— Навязал или привил? — улыбаюсь я.

Парень косится в мою сторону, и мне на мгновение кажется, что этот вопрос оскорбил его.

— Первый раз я вживую увидел бокс, когда мне было лет пять или шесть, — говорит парень. — Это был последний бой моего отца. И это было настолько круто, что мне захотелось тоже когда-нибудь попасть на ринг. Я хотел стоять на месте отца. Поэтому я начал заниматься боксом. Это для меня всё.

Я ничего не отвечаю, шмыгаю носом и с тоской думаю, что завидую этому парню. У него есть цель, мечта, смысл, ради чего стоит жить, а у меня ничего подобного нет. Я просто бессмысленно провожу свои дни, думая над тем, ради чего же я это всё делаю. Вот моя сестра мечтает стать писателем, а я даже школьные сочинения с трудом настрочить могу.

— У тебя сегодня есть тренировка? — интересуюсь я.

— Завтра, — Егор улыбается. — Хочешь посмотреть?

Я вскидываю брови, неопределённо пожимая плечами.

— А можно?

— Сколько пожелаешь, — парень фыркает. — Если хочешь, конечно.

— Почему бы и нет.

Мы пересекаем парк и двигаемся в сторону заросшей заснеженными деревьями ограды. Издалека даже нельзя разглядеть, что тут есть дорожка и небольшой проход, который ведёт в отдельную часть парка. Егор первым протискивается между ограждениями, задевая снег, из-за чего тот начинает плотными кусками падать под ноги, а затем Штормов подаёт руку, чтобы помочь мне. Я с лёгкой заминкой вкладываю в его ладонь свою (парень без перчаток, а я в варежках, поэтому дотронуться до его кожи у меня нет возможности, да и не уверена, что готова к этому) и осторожно пробираюсь к нему. В зимней одежде это немного проблематично, зато летом заминок здесь не должно быть.

Я вижу старую укутанную снегом детскую площадку, которую скрывают деревья и заброшенное здание. Это место словно огорожено от всего остального города, даже звуки людей и машин до сюда практически не долетают.

Небольшая дорожка ведёт к двум скамейкам, расположенным напротив друг друга, и я понимаю, что всё-таки здесь кто-то да бывает. Мы, например.

Егор идёт прямо туда, затем нелепо стряхивает снег сначала с одной скамейки, а потом и с другой, чтобы можно было присесть. И я сажусь напротив парня, разглядывая его черты лица, пока тот смотрит в другую сторону.

На нём чёрная шапка, поверх неё капюшон куртки. Штормов сидит расслабленно, облокотившись предплечьями о свои раздвинутые колени, и смотрит куда-то в сторону заброшенного здания. У меня возникает жгучее желание закурить, но я не курю.

— Расскажи о себе, — неожиданно просит парень, бросая на меня мимолётный взгляд.

Я теряюсь. Расскажи о себе? Что я могу рассказать?

— Ну, — я опускаю взгляд на свои варежки и задумчиво надуваю губы. — Живу с родителями и со старшей сестрой, — я замолкаю, потому что не хочу говорить о семье. — Раньше пела. В школе ходила в кружок, но потом забросила всё это. Не могу находиться в замкнутом пространстве, поэтому вечно гуляю.

— И находишь неприятности, — усмехается Егор, намекая на мою стычку с парнями в городе.

Я поджимаю губы.

— Ну, да, — прокашливаюсь. — Особо и нечего рассказывать.

Я думаю о своих друзьях, оставшихся в старой школе, вспоминаю, как мы с ними гуляли и вечно искали неприятности, и мне слегка становится тоскливо. Никто из них мне даже не написал за всё это время.

— А что ещё ты любишь? Что первое приходит в голову? — не отстаёт Егор.

Я вздыхаю и задумчиво осматриваюсь, словно это что-то должно вот-вот выпрыгнуть из сугроба и объявить о своём существовании. Я думаю о своём коте, затем о любимом сериале «Skam», а следом в моей голове всплывает образ гитары.

— Я любила петь под гитару, — тяну я, смотря прямо в голубые глаза Штормова.

— Любила? — переспрашивает он.

Я чуть опускаю взгляд на его руки.

— Пока отец не скинул мою гитару с пятого этажа, потому что я «достала его своим бренчанием», — я делаю в воздухе кавычки. — Собственно, после этого я и ушла из кружка по пению.

— Оу, — Егор рассеянно смотрит на меня, а я пожимаю плечом.

— Потом он конечно же извинялся и всё такое, но желание играть и петь у меня пропало, — признаюсь я. — Часто потом играла на гитаре друга, но покупать свою собственную не хотелось.

— Понятно.

Мы снова замолкаем. Я с опозданием замечаю, как Егор начинает рассматривать меня, и под его пристальным пронзительным взглядом мне становится не по себе. Между нами меньше метра, но парень сидит чуть правее от меня.

— Ты красивая, — неожиданно тихо говорит Егор.

Я нервно смеюсь.

— Что? Брось. Совсем обычная.

Ну, вот зачем он это сказал? Теперь у меня сердце разрывается от волнения. Это же чепуха какая-то. Какая я красивая? Ничего не красивая…

Щёки раскрасневшиеся от мороза, волосы под шапкой намагничены, совсем нет косметики, да ещё и куртка старая. Вот если бы он летом мне такое сказал, тогда я бы поверила, а сейчас…

Я неловко отвожу взгляд в сторону. Что я ему отвечу? Не буду же я говорить, что он тоже красивый, это как-то глупо. Пары вылетает из моего рта и растворяется в морозном воздухе, а я начинаю нервно перебирать пальцы в варежках.

— Так, завтра ждать тебя на тренировке? — спрашивает Штормов, и я облегчённо вздыхаю.