Архары возникли передо мной внезапно, точно изображение на фотографии во время проявления. Только что ничего не было, и вдруг я различаю большую группу, выше — еще одну. Они спокойно пасутся. Наш приход не замечен. Потихоньку мы выползаем на гребень, устраиваемся поудобнее. Борис и Курбан считают. Это первое, что приходит в голову, когда видишь дикарей. Всегда охватывает возбуждение, кажется, сейчас они убегут, начинаешь считать, словно это твои трофеи.

Большой баран пришел, — замечает Курбан.

Мы переводим взгляд — слева над нами, на гребне четко рисуется силуэт рогача. Он стоит неподвижно.

Любят так стоять, — говорит Курбан. — Он так показывает: «Я самый большой, мои рога самые большие».

Я не спорю, хотя про себя то соглашаюсь, то возражаю проводнику. Перед поездкой в Копетдаг я прочел немало книг об архарах, почти про все, что мы сейчас видим, знаю не одно, а несколько мнений.

Баран вдруг начал спускаться к большой группе, той, что рядом с нами. В ней уже есть три самца, хотя и не такие крупные. Я зарисовал их рога. Форма рогов баранов позволяет судить об их возрасте.

Самки встречают приход большого барана оживленно. Сбегаются, окружают, несколько минут обнюхивают или рассматривают пришельца, кто знает? Потом роли меняются. Теперь уже новичок поочередно знакомится с самками, проводит с каждой несколько минут. На самцов он почти не обращает внимания, разве что однажды чуть наклоняет в их сторону рога, и те тотчас же отходят подальше. Через полчаса большой баран не спеша удаляется.

Не нашел, что искал, все овцы уже беременны, — комментирует Курбан.

Может быть, такое объяснение и верно, я пока все беру на заметку. Рано еще иметь свое мнение.

К десяти обе группы укладываются на отдых. Я зарисовываю, кто как лег, прикидываю расстояния между животными, зарисовываю план местности.

Пойдем других искать, — предлагает Курбан. — Чего тут делать? Теперь до вечера не встанут.

Я не возражаю.

Едва мы встаем, как ближняя к нам группа с места бросается бежать. Проскочив метров тридцать, одна из самок останавливается, делает пару шагов к нам, а остальные стенкой выстраиваются сзади. Следует громкое «пшиу…», передняя овца галопом мчится к краю ущелья, через несколько мгновений вся группа скрывается из виду.

Я слюнявлю палец, поднимаю его кверху. Архары побежали по ветру, наверное, главное для них было — добраться до ущелья. Минут через двадцать мы видим, как они цепочкой выбираются на противоположный край, объединяются с другой группой, тоже ушедшей за ущелье, пересекают желтый склон, скрываются из глаз.

Издалека щель мало заметна. Чуть краснеют камни противоположного, обращенного к нам края. Мы подходим вплотную, нам открывается грозная глубина пропасти. Ущелье огромно, до другого его края впору долететь лишь птице, а камень уже не перекинешь. Дна не видно. Там внизу синева, клубится туман. Вдоль бортов тянутся широкие карнизы. Кажется, что по ним, наметив сверху путь, можно бы и спуститься. Но сколько мы ни пытаемся проследить взглядом тропу, где-нибудь и оказываемся в западне. Впрочем, Курбан смеется, говорит, что знает места, где можно пройти.

Перейдя ущелье архары оказываются в безопасности. Мы вспугиваем еще одну группу, и тактика ухода через ущелье повторяется.

Я спускаюсь с гор довольный. Мы видели немало архаров, есть интересные наблюдения. День прожит счастливо.

Наша жизнь течет налаженной чередой. В пять подъем, в шесть выезд, в семь мы уже на работе. Расположившись поудобнее, шарим по склонам Копетдага в бинокль. Пока что ни мне, ни Борису не удается самим заметить архаров. Курбан радуется этому, как всему, в чем он преуспел, обогнал других. Даже такая малость, как сесть в кабину, ему приятна, и я ежедневно доставляю товарищу радость.

Казалось бы, смотрим в одну и ту же сторону, и зоркость вроде бы одинакова, проверяем это по удаленным деревьям, отдельно торчащим камням. Но заметить архаров нам не удается. Я устанавливаю на треноге подзорную трубу, на ней есть прицел, и когда Курбан направляет трубу прямо на архаров, мы видим их. В круглом поле, приближенные к нам в тридцать, а то и в шестьдесят раз, пасутся, живут своей жизнью дикари. Теперь, когда место, куда смотреть, нам хорошо известно, мы можем найти их и в бинокль. Но не раньше. Курбану это доставляет тихую радость. Он чувствует себя исполнившим долг.

— Давай теперь смотри, пиши, а я буду цыпленка-табака делать.

Курбан берет с собой в горы ружье. У него отличный «Зауер». Пока мы поднимаемся наверх, он несколько раз останавливает машину, выскакивает из кабины, навскидку стреляет по кекликам. Выскакиваем и мы с Борей, тоже стреляем. Если наши выстрелы удачны, Курбан мрачнеет, ничья не приносит ему радости.

Устроившись поудобнее, мы ведем наблюдение за архарами. Я начал с того же, что и во время работы с домашними овцами: меряем ритм пастьбы, частоту переходов с места на место, описываем строй пасущихся животных. Группа не стоит на месте, она челноком снует туда-сюда по склону. Темп наблюдений очень быстрый, так что мы работаем вдвоем с Борей. Один смотрит в трубу и диктует, другой записывает. Время от времени мы меняемся.

Между тем Курбан ощипал кекликов. Каждого кек-лика Курбан разворачивает словно пиджак и прокалывает двумя палочками, одну через ноги и спинку, другую через крылья. Он укладывает распластанных, чуть подсоленных птиц на угли. Ничего не скажешь, Курбан — мастер, делает так, как от века готовили чабаны и охотники дичь, разве что нет времени спрыснуть ее кислым вином и дать полежать. Кислота растворяет белок, мясо делается еще нежнее.

В первые выходы в горы мы брали с собой котелок, чтобы вскипятить чай, потом перестали, послушались Курбана, предпочитавшего готовить чай во фляжке. Ему нравилось приучать нас все делать в горах по-своему, и мы не сопротивлялись, авторитет Курбана был высок.

До конца ноября мы облазили все окрестные урочища, стали уже неплохо ориентироваться. Работать над Фирюзой мне не понравилось из-за непроходимого ущелья. Через час-два все группы архаров переходили на противоположную от нас сторону, скрывались в лощинах.

Мы часто ездили в урочище Чаек и гору Душах. Шоссе вело туда через соседний с Фирюзой поселок Чули. Потом поднимались по нехорошей, опасной дороге вверх. На Душахе архары были очень пугливы, браконьеры не давали им житья. Летом здесь пасли скот, а кое-где вились полупроезжие дорожки, по которым Гаврилыч завозил нас довольно высоко. Обычно мы оказывались над архарами. Они на рассвете спускались в ложбинки пониже, где уже зазеленела после первых осенних дождей трава. Часам к одиннадцати бараны поднимались мимо нас к вершине горы, собирались там на полянах среди арчевых лесков, ложились на отдых. Случалось, мы насчитывали в одном скоплении больше сотни архаров.

Напротив Душаха, отделенные нешироким плато, спускались склоны главного Копетдага. Курбан называл эти места «Чаек». Неглубокие, кое-где проходимые ущелья делили травянистый склон на широкие ленты, уступами сбегавшие вниз. Довольно скоро мы заметили разницу в поведении спугнутых архаров на Душахе и Чаеке. Круглый, мощный Душах, изрезанный глубокими ущельями, весь в темно-зеленых узорах зарослей арчи, был домом большого стада архаров, того, что собиралось на дневку ближе к вершине горы. Стоило нам появиться, как ближние группы архаров бросали пастьбу, вставали с лежек и без долгих раздумий уходили прочь. В конце концов лишь в подзорную трубу мы могли заметить их на новом месте. Лазая ежедневно по склонам Душаха, мы уже достаточно знали его, чтобы убедиться в зоркости архаров. Они различали нас на расстоянии больше километра. Но облик людей был им неприятен, они не хотели нас видеть, уходили еще дальше, скрывались за горизонтом.

По-иному вели себя архары на Чаеке. Едва потревоженные, они не успокаивались, пока не узнавали опасность. Нередко даже подходили ближе, чтобы лучше рассмотреть, или поднимались выше и с пригорка наблюдали за нами. В трубу были отчетливо видны их узкие, светло-карие глаза. Случалось, мы лежали совсем тихо, прятались очень старательно, и все-же овца-вожак не успокаивалась, вновь и вновь будоражила свою компанию свистом, в крайнем случае не ленилась сделать круг и зайти с подветренной стороны. Удостоверившись по запаху, что не ошиблась, вожак уводила группу через ущелье на другую плоскотину. С этого момента она уже не теряла нас из виду, не подпуская ближе, но и не стремилась убежать. Лучше было не прятаться, тогда архары вели себя спокойнее. Тревога вновь овладевала ими, когда мы скрывались в ущелье или залегали в траве.