Но по мере того как гитлеровские войска одерживали в континентальной Европе все новые и новые победы, оппозиция в Германии таяла, как снег от жаркого дыхания пожаров. Ниточка, связывающая оппозиционеров через английского посла в Ватикане сэра Осборна папу Пия XII и пастора Лямбера, порвалась. Надо было восстановить ее.

Как-то Стронг сказал жене: «Раньше я мотался по свету в поисках приключений. Теперь приключения приходят ко мне на дом…» Это было не совсем точно. Точнее было бы сказать: «Приходят в мой служебный кабинет». Этот кабинет находился в старинном здании с широкими окнами в районе Сити. Окна, однако, как правило, были зашторены, и Стронг большую часть времени проводил при электрическом свете. Скупое английское солнце ему заменяли сильные настольные лампы. Это не было причудой Стронга, это было мерой предосторожности — люди, которые бывали у Стронга, ни в коем случае не должны были попасть в объективы фотоаппаратов, нацеленных с улицы.

В кабинете напротив массивного письменного стола из мореного дуба со множеством ящиков висела чуть ли не на всю стену карта Европы. Обычно она была закрыта. Когда же Стронг планировал очередную операцию, он нажимал на кнопку под портьерой, и створки, скрывающие карту, автоматически раздвигались.

Агенты Стронга, отправлявшиеся во вражеский стан, сначала проделывали свой путь, полный опасностей, по этой карте.

Теперь Стронг готовил «путешествие» не для других, а для себя.

Математически разложив на составные ряд вариантов, Стронг остановился на следующем: поехать в Италию с документами сотрудника абвера. Его немецкий язык был безупречен. Он знал, что итальянская контрразведка с большим почтением относится к абверу. Наконец, человек, с которым он должен был встретиться в Италии, тоже служил в абвере. И если кто-либо и застанет их вместе, то это не вызовет каких-либо подозрений — встретились два сотрудника абвера.

Зашторив карту и заперев сейф, Стронг отправился к полковнику Пейджу.

Пейдж одобрил его план. Когда почти все детали были оговорены, загудели сирены воздушной тревоги.

Разговор пришлось прервать. Пейдж и Стронг спустились вниз и вышли на улицу. Темное, покрытое тучами небо выглядело зловеще. На улице слышалась иностранная речь. Это был район, где разместились эмигрантские правительства побежденных стран: короли и королевы со своими игрушечными дворами, премьер-министры и штабы без армий и государств. Достаточно было пройти два-три квартала, чтобы попасть из «Польши» во «Францию» или в «Грецию». Как и на континенте, соседями были «Бельгия», «Голландия» и «Дания»… Офицеры этих стран, служащие военных миссий, носили английскую военную форму, и только по повязкам на рукавах да по языку можно было определить, кто есть кто: это поляк, а это бельгиец, а вот там идут норвежцы…

Полковник Пейдж к этой разноликой и разноязыкой массе относился весьма холодно. Его пуританским взглядам претило, что английским женщинам нравились не только блондины из северных Скандинавских стран, но и брюнеты из Франции, Бельгии и даже Югославии.

Как-то Стронг сказал Пейджу:

— Не стоит, сэр, придавать этому столь большое значение. Ничего особенного не произошло. Просто английские женщины поняли, что Британские острова — это не весь мир, что есть другие страны…

Пейдж и Стронг спустились в убежище, предназначенное для работников спецслужб.

Здесь они закончили беседу.

— Черчилля очень волнует «Документ Осло». Постарайтесь узнать все, что можно, по этому поводу, — сказал на прощание Пейдж.

Загадку «Документа Осло» почти год безуспешно пыталась разгадать английская разведка. Стронг считал, что автор «Документа Осло» — человек из «красной оппозиции» Гитлеру. Стронг знал, что существует и такая оппозиция, ориентирующая не на Англию, а на Советский Союз. То, что этот документ был направлен в Лондон, тоже не было лишено логики: именно Лондону, Англии, воюющей против Германии сейчас, грозила беда. Документ этот прошлой осенью обнаружил в почте английский военно-морской атташе в Осло адмирал Кларк. Пакет без обратного адреса сразу привлек внимание. Взяв словарь, адмирал стал разбирать витиеватый почерк незнакомца. То, что ему удалось перевести, бросило его в жар. Он немедленно вызвал переводчика, все еще надеясь, что он неточно перевел, ошибся. Но его надежды не оправдались.

В документе сообщалось о том, что немцы ведут разработки секретного ракетного оружия в Пенемюнде, с помощью которого без всякого труда они смогут обстреливать любой английский город. Были также сведения о том, что Германия уже располагает радаром, — тайна, которую англичане оберегали с такой тщательностью.

Обилие секретной информации заставляло сначала думать, что этот документ подброшен гитлеровской разведкой, чтобы запугать англичан. Но потопление крупнейшего в мире английского крейсера «Худ» немецким линкором «Бисмарк» в Английском канале[35] можно было осуществить только с помощью радиолокации — корабли находились на большом расстоянии и не видели друг друга. Таким образом, одно из сведений, которое сообщил незнакомый доброжелатель англичанам, подтвердилось — немцы имели радар.

Доверие к «Документу Осло» резко возросло. Черчилль хотел знать, какие еще «сюрпризы» готовит ему «герр Гитлер и его банда разложившихся мерзавцев»…

В Гибралтар Стронга доставил специальный самолет. Здесь его встретил капитан Стенли из Объединенной разведки, из управления специальных операций.

Он доложил, что все готово к отплытию.

Маленькая подводная лодка «П-42» должна была доставить Стронга к итальянскому берегу севернее Неаполя. Два дня ушло на тренировку по спуску в складную шлюпку. Это оказалось не таким простым делом. Шлюпка была как вьюн и выскальзывала из-под ног даже в тихую погоду.

Средиземное море прошли без особых трудностей, если не считать, что Стронг обнаружил у себя клаустрофобию — боязнь ограниченного пространства. Эта своеобразная болезнь была выражена у него не в очень сильной форме. И все-таки, когда наступала ночь, он просил командира лодки всплывать, чтобы подышать свежим воздухом и увидеть звезды.

У итальянского берега в перископ они заметили фелюгу. Ничего не стоило ее потопить, но взрыв торпеды мог привлечь к себе ненужное внимание на берегу. Пришлось одну ночь переждать.

На другую ночь он высадился. Недалеко от берега, совсем близко от шлюпки, в которой находился Стронг, прошли лодки с ацетиленовыми фонарями. Но рыбаки были так заняты рыбной ловлей, что ничего другого не видели вокруг себя.

Наконец днище шлюпки с легким шорохом коснулось дна, покрытого мелкой галькой. Стронг выбрался на берег.

Генерал Ганс Остер, начальник отдела «Цет», ведавшего личными делами абвера, финансами и картотекой на 300 тысяч имен, 13 апреля выехал в Рим в служебную командировку. Немецкая военная разведка должна была скоординировать свои планы с итальянской секретной службой на африканском театре военных действий, где против англичан воевали итальянские войска и немецкий корпус фельдмаршала Роммеля.

Поезд на Прагу, Вену и Будапешт отходил с Силезского вокзала.

Стоял теплый солнечный день, и даже нагревшиеся шпалы пахли весной — смолой и разопревшим деревом.

В вагоне первого класса пассажиров еще не было. Остер легко забросил небольшой коричневый саквояж на багажную сетку, повесил на крючок клетчатое пальто и шляпу и опустился в глубокое вагонное кресло с высокими подлокотниками. Он выглядел усталым и мрачным. В свои пятьдесят три года он еще не чувствовал груза лет — причиной тому были постоянные занятия спортом и умеренность в еде и выпивке. Его сухощавое, тренированное тело не знало болезней. Не физические недуги были причиной того, что Ганс Остер выглядел таким усталым и мрачным, а душевные. Казалось бы, чему огорчаться одному из руководителей германской военной разведки в дни, когда Германия то и дело одерживала победы на Европейском континенте. Но именно эти победы и нарушали душевное равновесие Ганса Остера. Именно эти победы вытравили «дух Цоссена» в армии, дух оппозиционно настроенных генералов, которые долгое время не хотели признавать Гитлера и называли его презрительно «богемским ефрейтором». Начальник генерального штаба немецкой армии генерал Гальдер совсем еще недавно говорил Остеру о Гитлере: «Да убейте же этого пса!» Теперь же генерал через доверенное лицо передал Остеру: «Скажите ему, то есть Остеру, что немецкие генералы не изменяют…. фатерлянду».