Неподалеку от батареи третьего дивизиона связисты обнаружили порыв провода — рядом разорвался снаряд.
Связь с третьим дивизионом была восстановлена. Командир полка приказал Бандуристову оставаться на НП дивизиона. Дивизион получил приказ уничтожить батарею противника на левом фланге.
Вторая батарея дивизиона, на которой только что был Бандуристов, подверглась сильному сосредоточенному огню вражеской артиллерии. Командира батареи убило, убит был и командир первого взвода.
— Давай, старшой, на вторую! Принимай команду! Взводный, что остался, только что из училища… Выручай.
— Есть, товарищ капитан.
Бандуристов козырнул комдиву, повернулся по-уставному и побежал по полю. Особенно, правда, разогнаться было нельзя: ноги то и дело разъезжались в разные стороны. Два раза Николай упал… Но вот и боевые порядки батареи.
Два орудия на батарее вышли из строя.
На учебных стрельбах Бандуристов всегда имел отличные оценки и потому сейчас сам стал у одного из уцелевших орудий. Орудия здесь тоже вели огонь прямой наводкой.
— Ну, ребята, слушай мою команду… — закричал Бандуристов, стараясь перекричать грохот выстрелов и разрывов. — Фугасным заряжай! Огонь!.. — скомандовал он сам себе и дернул шнур.
Раздался оглушающий выстрел. Казенник с лязгом откатился назад, выплюнув горячую гильзу.
Стреляли на полном заряде, и потому выстрелы были оглушительными. Через пару минут Николай уже ничего не слышал — уши будто ватой забило.
— Огонь!.. Огонь!..
На позиции стало жарко. Бойцы скинули шинели. Артиллеристы работали споро. Молодые, как и Николай, они еще не боялись смерти. Горячка боя захватила всех. Не пригибаясь, бегали солдаты от ящиков со снарядами.
Батарею слева они, очевидно, подавили — она замолчала. Но противник выдвинул другую батарею на обрыв, правее первой. И с ней началась артиллерийская дуэль, смертельное соревнование в скорости и точности попадания.
Поначалу пороховая гарь даже казалась приятной, но после получаса интенсивной стрельбы стало подташнивать.
Задульное пространство после каждого выстрела становилось суше. Черные от пороховой копоти и теперь уже и от пыли, которая поднималась впереди орудия, артиллеристы продолжали свою тяжелую работу.
Наконец и правая батарея замолчала. Над восточным берегом установилась относительная тишина. В ушах только по-прежнему звенело от недавней пальбы.
Вскоре должны были прекратить стрельбу и другие дивизионы — не хватало дальности стрельбы. Но всем было ясно — задача дня выполнена, десант на западном берегу Керченского пролива высажен и закрепился.
— Товарищ батальонный комиссар, вас комбат наш кличут!..
Путивцев и Никипелов на ночь расположились вместе с бойцами в траншее, отбитой у немцев. В траншее сыро, но зато затишно. Под ногами доски — с удобствами сделана траншея.
— А где ваш комбат, далеко? — спросил Путивцев.
— Та не, недалече. Я провожу…
— А что ему нужно? — спросил Путивцев.
— Та не знаю… Кличут, та и все. Пиди, кажуть, боец Гриценко, покличь батальонного комиссара, он там дэсь у траншее…
— Ну, пойдемте…
Чтобы не мешать бойцам, которые улеглись отдыхать, вылезли и пошли верхом. Ночь стояла темная. Изредка кое-где раздавались редкие выстрелы. С немецкой стороны время от времени ввысь взмывали ракеты. Но мрак был густым — ракеты освещали плохо.
В блиндаже на табурете сидел молодой командир с тремя кубиками в петлицах и боец, видно, ординарец.
Старший лейтенант поднялся навстречу Путивцеву, представился: комбат-один Цыганков. Был он смугл от природы, худощав…
— Располагайтесь здесь, товарищ батальонный комиссар, квартира, как видите, большая… В такой квартире и перезимовать можно было бы… А вы из ГлавПУРа? Мне о вас командир полка еще утром сказал.
— Спасибо за приглашение, но я не один. Со мной еще младший политрук, он там, в траншее, остался…
— Ягодка! Приведи младшего политрука! — распорядился комбат.
— Это ваш ординарец? Забавная фамилия, — сказал Путивцев.
— А в моем батальоне как на подбор: есть Буряк, есть Семечкин… а замполит мой был Колокольчиков.
— А почему — был?
— Убили его сегодня, — просто сказал комбат и отвернулся.
Пришли ординарец и Никипелов.
— Ну-ка, Ягодка, сообрази нам поужинать… Немцы рождество не допраздновали, — обратился комбат к Путивцеву и Никипелову. — Не дали им допраздновать… Елку вон даже, видно, из Германии привезли. Чудно… Искусственная!.. Все у них, видно, искусственное…
Путивцев только сейчас увидел в углу на деревянной полочке маленькую елку. Блиндаж освещался слабо. Вверху торчала лампочка, но она не горела. На добротном дубовом столе коптила «катюша».
Вскоре тут же, на столе, появились мясные консервы, сало и трофеи — голландский сыр, марокканские сардины, швейцарский шоколад, бутылка французского коньяка…
— Вот еще взяли — листок. У меня в батальоне один боец немецкий знает, с немцами на Урале до войны работал, так он сказал, что это молитва солдата… Только вместо бога — там Гитлер! — Комбат протянул Путивцеву листовку, на которой Михаил прочел: «Мюнхен».
Цыганков по жестяным кружкам разлил коньяк.
— Ягодка, давай твою. Ты небось такого коньяка и не пивал?
— А вам приходилось? — спросил Никипелов.
— Да нет, не приходилось, — смутился комбат. — Ну, чтоб этому Гитлеру пусто было!.. Нет, не за это! Давайте моего Колокольчикова помянем… Хороший был парень, веселый, как колокольчик… По русскому обычаю.
Выпили молча, не чокаясь.
— А вы русский? — спросил Путивцев, понюхав корочку хлеба.
— Цыган я…
— Фамилия, значит, у вас соответствующая…
— Точно, соответствует… Фамилию мне эту в детдоме дали… Ни отца, ни матери я не помню, не знаю. В детдоме знали только, что я из цыган. И вроде дразнили так: Цыган. А потом это стало моей фамилией… Слышал я, товарищ батальонный комиссар, что немцы цыган расстреливают? Это правда?..
— Не только цыган, — ответил Путивцев.
— Ну, меня они не возьмут, — с загоревшимися злостью глазами сказал комбат. — Что-то этот чертов коньяк меня не берет… Давайте нашей хлебнем. До утра еще далеко. В Краснодаре купил. Держал до случая. Ягодка!..
Ординарец достал бутылку водки.
Водка приятно обожгла горло, потеплело в желудке. Разыгрался аппетит. Все пошло: и свое, и трофейное. Уже заканчивали ужин, когда снаружи послышались выстрелы.
— Ну-ка, Ягодка, узнай, в чем там дело!..
Ординарец мигом исчез. Быстро вернулся:
— Немца поймали… — От удивления у ординарца глаза стали круглыми.
— Кто поймал? Где?..
— Та тут недалече, в канаве, кажись…
— Разрешите? — В блиндаж ввалился младший командир с тремя треугольниками в петлицах. — Товарищ комбат, разрешите доложить? Немца взял, живьем…
— Везет тебе, Скоробогатов… В бою отличился и теперь вот… Как же ты взял его?
— Отошел по нужде, подальше. Буерак там такой небольшой… Чую, кто-то вроде чихнул… Потом еще. «Кто тут?» — спросил. А он в меня из этой штуки… — протягивая парабеллум, продолжал рассказ Скоробогатов. — Мне бы стрелять, а я кинулся на него. Ну и взял… Помял, правда, немного…
— Считай, медаль «За боевые заслуги» ты заслужил. Давай твоего немца, и Сабурова позовите, уральца.
Ввели немца. Под глазом у него синело, губа рассечена. Шинель порвана.
— Здорово ты его! — Но в словах комбата не было осуждения.
Пришел переводчик Сабуров.
— Спроси у пленного: какой части, звание, где воевал раньше?
На первые вопросы пленный ответил сразу. Держался спокойно, даже нагловато. Назвал номер батальона, воинское звание — ефрейтор. Воевал в Польше, во Франции…
— Какие части и соединения находятся на этом участке фронта?
— Не знаю, но если бы и знал, не сказал бы… Мою часть вы все равно узнаете, раз у вас моя солдатская книжка… Скажу вам только одно — дни иудо-большевистской России сочтены… Германская армия непобедима…