— Пожалуй, и так, Герасим.

Вдали, в малом оконце между сосен, поглянулась высокая шатровая башня.

— Никак ко граду подходим, — устало передвигая ноги, молвил Первушка.

— К Ярославлю, — поддакнул большак, не раз бывавший в Рубленом городе. — То дозорная вышка Спасского монастыря.

Вскоре вышли к Которосли, и перед братией предстал древний город. Вдоль реки тянулся величавый Спасо-Преображенский монастырь с трехглавым шлемовидным собором, а рядом с обителью возвышалась деревянная крепость со стрельницами.

— Высоко стоит, — произнес Первушка. В третий раз он выходит к Рубленому городу, и каждый раз любуется крепостью.

Герасим и махнул рукой перевозчику.

— Перевези, мил человек!

Перевозчик зоркими глазами глянул на ватагу в лохмотьях, крикнул:

— С деньгой ли приперлись?

Денег у нищей братии не было, но Герасим вскинул ореховый посох.

— Калик веду, мил человек аль не зришь? Издалече бредем, дабы ярославским святыням поклониться. Ты уж перевези без денег убогих.

Перевозчик шагнул к суденышку. Калики!

Переправились и подошли к Святым воротам обители.

— Вот это твердыня! — восхищенно воскликнул Первушка.

Перед ними высилась мощная каменная башня с бойницами и боковыми воротами в отводной стрельне. — Хитро поставлена.

— В чем хитрость узрел?

— А ты аль не примечаешь, Герасим? Одни боковые ворота в стрельне чего стоят. Хитро!

— Не разумею, паря. Ворота как ворота, — пожал плечами большак.

— Худой из тебя воин. Да ужели ты не зришь, Герасим, что стрельня прикрывает главный вход? Тут любой ворог шею сломит.

— А что ежели ворог стрельню осилит?

— Это ж капкан! В стрельне он и вовсе пропадет. Отсюда не узришь главных ворот.

— Так ворог может и с пушками прийти, — все еще недоумевал большак.

— С пушками? Мыслишь, легко сюда затащить пушки? Чудишь, Герасим. Мудрено тут развернуться. А теперь глянь вверх. Пока ты с пушками возишься, тебя стрелами, свинцовой кашей да кипящей смолой приголубят. Пожалуй, не захочешь в стрельню лезть. Нет, Герасим, не одолеть такую башню. Не одолеть! Разумен был тот мастер, кой сию твердыню возводил.

Большак головой крутанул.

— Откуда в тебя, паря, такая ратная сметка? Сказывал, в деревеньке за сошенькой ходил.

— Лукавить не буду, Герасим. Я эту башню уже в третий разглядываю. Занятны мне такие ратные хитрости.

— Чую, паря. Авось и сгодится тебе ратная смекалка. Прощевай, нам в обитель пора.

— Прощай, Герасим. И вы прощайте, люди Христовы. Даст Бог, свидимся.

Первушка поклонился братии и зашагал в Рубленый город.

Глава 3

ПРЕСЛАВНЫЙ ГРАД ЯРОСЛАВЛЬ

Первушка шагал по Ярославлю и припоминал свою первую встречу с дядей Анисимом. Тот, коротко расспросив о житье-бытье своего брата, молвил:

— Надо мне на торги съездить. Садись на телегу.

Шел тогда Первушке семнадцатый год. Ехал и жадно разглядывал город, а дядя степенно рассказывал:

— Ярославль — город торговый. И чем токмо не богат? Взять, к примеру, соль. Дорогая, но всем надобна. Без соли и хлеба за стол не садятся. Последний алтын выложишь, но соль купишь. Вот тем и пользуются ярославские купцы, все амбары солью забиты.

— А где добывают?

— В Варницах, что вблизи Ростова Великого, Больших Солях, Солигаличе. Купцы торгуют со многими городами, даже в Казань на насадах ходят. А в насаде соли — тридцать тыщь пудов. Прикинь прибыток, Первушка… А кожи? В Ярославле, пожалуй, самые лучшие выделанные кожи. Красной юфти — цены нет. На купцов вся Толчковская слобода корпит, да и в других слободах кожевен не перечесть. Добрую кожу опять-таки вывозят в Казань, татары скупают и, дабы не быть в убытке, везут ярославские кожи через Хвалынское море в Персию, Бухару, Хивины и другие восточные царства и государства. Да и ярославские купцы в восточные страны пускаются. Ни моря, ни бурь не страшатся. Большая деньга манит. Разумеется, без риска не обходится. Но купец, что стрелец: попал, так с полем, а не попал, так заряд пропал. Но заряд редко пропадает. На Руси всяк ведает, что ярославец — человек не только расторопный, но башковит и увертлив, всегда оплошного бьет. А сколь купцы скупают льна и говяжьего сала? Бойко торгуют. А видел бы ты, Первушка, сколь в Ярославле зимой замороженной рыбы? Горы! Добывают ее в Тверицкой, Норской и Борисоглебской слободах да в Коровниках. Живую рыбу из слобод возят в прорезных судах. Купцы ее замораживают и санным путем в Москву — на столы бояр, патриарха и царя батюшки. От Ярославля до Москвы двести пятьдесят верст. Но глянул бы ты, Первушка, на зимний большак. Ежедень идут на Москву семьсот, восемьсот саней — с хлебом, медом, рыбой, икрой, мясом, салом, солью, льном, сукнами. Особо аглицкие купцы Ярославль осаждают. Им-то легче торговля дается, чем русскому торговому человеку.

— Отчего ж так, дядя Анисим?

— Да всё просто. Царь Иван Васильич дал льготу аглицким купцам на беспошлинный торг. Ярославль для них — промежуточное место в восточные страны. Аглицкие мореходы высаживаются в устье Северной Двины у монастыря Святого Николы, затем — в Вологду и Ярославль. В Ярославле же грузят товары на речные суда — и, почитай, три тыщи верст до Хвалынского моря. Тридцать дён — и у Астрахани.

— Откуда все это ты изведал, дядя?

— Да я, без малого, два десятка лет торговлишкой промышляю. Даже с одним аглицким купцом знакомство завел. Он у меня иногда лен покупал, нахваливал, что лен всем недурен, неплохую деньгу отваливал. Сам же он из страны аглицкой привозил сукна, ткани, оружие, всякие пряности, драгоценные каменья. Зимой в Ярославль на санях прибывал. Порой, и на торги не останавливался, а катил прямо в Москву. Быстро до стольного града добирался. На пророка Наума из Вологды выедет, а уж на Николу зимнего — в Москве. Шустрый купец.

— Шустрый! За пять, шесть дён такую одаль осиливает. У мужика весенний день год кормит, а у купца, выходит, верста.

— Это уж точно, сыновец. Кто поспел, тот и съел… Заморским купцам не худо живется, а вот русским, особливо малым торговцам, большой калиты не сколотить. Уж слишком Таможенная изба свирепствует. Царь приказал ежегодно собирать с Ярославля тысячу двести рублей, вот Таможенная изба и обдирает, как липку. В городе на каждый товар свой целовальник: хлебный, пушной, мясной, рыбный, соляный… Не перечесть! И всяк дерет пошлину с возу, веса и цены товара. Толкуешь ему: «Три пудишка», а он и слушать не хочет: «Врешь, волоки на мои весы!» Поставишь — и глаза на лоб: на полпуда больше. И не поспоришь, не обругаешь целовальника охальным словом. Выйдет боком, себе дороже. Вмиг налетят земские целовальники и потащат в Съезжую избу. За хулу праведного человека, кой крест целовал — выкладывай три денежки, а коль заартачишься — в темницу кинут, и за каждый день тюремного сидения столь с тебя насчитают, что твои три деньги никчемными покажутся. Только свяжись с целовальниками! А вот заморские купцы царским указом, почитай, от всех торговых пошлин избавлены. Никакому целовальнику не подвластны. Вот так-то, сыновец…

До Торговой площади, что на Ильинке, ехали слободами, улицами и переулками.

— И до чего ж велик город! — воскликнул Первушка.

— Велик. После Москвы Ярославль, почитай, один из самых больших и богатых городов. Сам же град разделен на три части. Древний Рубленый город, кой возвел еще ростовский князь Ярослав Мудрый, княживший на Неро двадцать два года, занимает Стрелку между Волгой, Которослью и Медведицким оврагом. Ростовцы здесь и крепость срубили, и храмы возвели, и стали первыми жителями Ярославля.

— Неужели Ярослав Мудрый двадцать два года в Ростове сидел?

— Доподлинно, Первушка. О том монахи сказывали. У них все княжения в летописи записаны… Дале вникай. Сей град Рубленый обнесен земляной насыпью и частоколом с двенадцатью деревянными башнями. Посад же разместился за острогом. Здесь проживают торговые люди и ремесленный люд. В минувшем веке, в тридцатых годах, посад был отгорожен земляным валом, отсюда и название пошло «Земляной город». Вал служит городским укреплением, поелику на нем срубили двадцать дозорных башен.