— Ярославский? — вскинул хохлатую бровь Светешников.

— Именно, Надей Епифаныч. Если бы не твердая поддержка бывшего ростово-ярославского митрополита Иова, Борису не видать бы царства. Не зря ж потом Годунов вложил в ярославскую обитель богатый вклад. Став патриархом, владыка без колебаний перешел на сторону Годунова и созвал Земский Собор, на кой позвал не только духовных лиц, но и представителей дворян и всех чинов Русской земли. И больше всего Иов позвал людей из Ростова и Ярославля. Их прибыло более десяти человек, и каждый из них зело зажигательно выступил на оном Соборе, кой и провозгласил царем Годунова.

— Я тогда был в отлучке. Почитай, полгода в Казани и Астрахани торговлей промышлял… А что бояре? Ужель стерпели?

— Несусветный гам подняли. Плевать им на владыку и Земский Собор, когда дело о престоле зашло. Вот и загуляла Смута…

Многое постиг Светешников за эту долгую, доверительную беседу.

А Пожарскому надо было выговориться, ибо он увидел в ярославском купце того человека, кой должен ведать правду не только о Борисе Годунове, но и о «чудесном спасении царевича Дмитрия», всколыхнувшем Русь, о панской Польше и католическом духовенстве, принявшим горячее участие в судьбе новоявленного претендента на Московский престол, о внезапной кончине Бориса Годунова и предательстве бояр, о «восшествии» на престол Лжедмитрия» и бесчинствах ляхов…

Пьяные шляхтичи скакали на лошадях по улицам, стреляли, давили народ, грабили прохожих, по ночам вламывались в дома мирных жителей, насиловали женщин.

Паны чувствовали себя господами положения. В пьяном разгуле они бряцали саблями и кричали: «Что ваш царь?! Мы дали царя Москве!».

Народное возмущение готово было разразиться каждую минуту.

Летописец воскликнет: «Крик, вопль, говор неподобный. О, как огонь не сойдет с небеси и не попалит сих окаянных!».

Глава 14

И ДРОГНУЛО СЕРДЦЕ ПЕРВУШКИ

«Есть что будет рассказать ярославцам, — раздумывал Светешников. — Не так все просто и с Борисом Годуновым, и «царем» Дмитрием. Не всякий в сути разберется. Пожарский на многое глаза открыл. Зело разумный князь. Мог бы далеко пойти, но Отрепьеву не надобны люди, кои стояли за Годунова. Хлебнет еще лиха Дмитрий Михайлыч».

Светешников ходил по Москве и дивился: не та стала Первопрестольная. Куда девалась шумная, многоликая столица? Бывало, на торгах не протолкнуться, а ныне люду изрядно поубавилось, многие лавки закрыты, да и по улицам народ не снует. Зато повсюду встречаются ляхи — дерзкие, крикливые, на подгуле.

Надею, приказчику и Первушке довелось увидеть, как пятеро ляхов, соскочив с коней, кинулись к девушке (которая шла в сопровождении трех пожилых женщин), кинули поперек седла и с хохотом увезли с собой.

— Помогите, ради Христа! — истошно закричала одна из женщин.

Из избы выскочил плечистый мужик с топором, но куда там! Ляхов и след простыл.

— Непотребники! Шли в храм помолиться, а ироды дочь ненаглядную схватили! — неутешно голосила мать, облаченная в длинный суконный опашень с серебряными пуговицами.

Мужик зло сплюнул и вернулся в избу.

— Жаль, коней оставили, — хмуро произнес Первушка.

— И чтоб тогда? — вопросил Надей.

— Девушку отбили.

— А ты никак у меня запальчивый, — хмыкнул Светешников. — Плеточками супротив сабель?

— Ну и терпеть негоже. Ляхи чинят разбой среди белого дня, паскудники!

— Опора царя, брат, но чую с такими кромешниками ему долго на троне не усидеть… А тебе вот что скажу, Первушка. Мы сюда не для того приехали, чтобы кулаками сучить. От ляхов еще не такое увидишь, а посему запал свой укроти, дабы в Ярославль живым вернуться. Поди, не запамятовал, зачем ты на Москву напросился?

— Не запамятовал, Надей Епифаныч.

— То-то.

Иван Лом помалкивал. Первушка уже ведал: приказчик несловоохотлив, порой слово клещами не вытянешь, молчит как рыба в пироге. Зато в торговых делах был незаменим, не зря как-то Надей обмолвился: «Лукич и от мертвых пчел меду добудет».

Светешников зря времени не терял: побывал на Гостином дворе, городских торжищах, дотошно потолковал со знакомыми купцами (с некоторыми ударил по рукам) и лишь спустя две недели, молвил:

— А теперь, Первушка, пойдем храмы глядеть.

Первушка, пока Надей с приказчиком «прощупывал» торговую Москву, оставался во дворе Пожарского. Светешников строго-настрого наказал:

— Со двора — ногой не ступи!

Безделье угнетало Первушку, не мог без работы и часу просидеть, а посему пришел к холопам.

— Дайте какое-нибудь изделье, братцы.

Холопы кивнули на большую груду березовых чурок.

— Поиграй топором, паря. Тут дня на три хватит.

Первушка, истосковавшийся по работе, выкладывал в повети поленицу, а глаза его то и дело останавливались на каменной церкви Введения, видневшейся за тыном. Возведена просто, без лишних изукрасов, но Первушке хотелось глянуть на подклет и размеры камня, дабы уподобить их с церковной постройкой Светешникова.

Все дни его брала досада: Надей сновал по Москве, возвращался смурый и озабоченный, и даже не вспоминал о храмах. Знать, больше всего его заботили торговые дела, и касательство москвитян к царю Дмитрию. Спору нет: надо все въедчиво изведать и доложить о том ярославскому посаду, но Надей, почитай, совсем забыл о своих давнишних помыслах — поставить каменный храм Благовещения, который украсит преславный град Ярославль. В богоугодном деле внесет свою лепту и он, подмастерье Первушка. Но в Ярославле нет каменных дел искусников, которые бы возводили такие чудные храмы. Они живут на Москве, с ними надо толковать, разглядывать и познавать их творения. Но Надей все мешкает, мешкает…

И вот, наконец, Светешников повел Первушку по Москве. Много всего нагляделся подмастерье, и даже «живой» (плавучий) Москворецкий мост повидал. Необычный мост, диковинный: сотворен из больших деревянных брусьев, пригнанных один к другому и связанных толстыми веревками из липовой коры, концы коих прикреплялись к башням и к обратному берегу. Когда вода прибывала, как поведал Светешников, лежащий на ней мост поднимался, а когда убывала — опускался и мост. Если надо было пропустить судно, то одну из связанных частей моста отводили в сторону, а по проходе судна ставили на прежнее место.

Первушка то своими глазами увидел, когда струг пропускали. Каких только чудес не бывает, подумалось ему. Вдумчивы, искусны русские мастера. Ишь, какой красоты невиданной стольный град из камня и дерева сотворили!

Надей заявился с Первушкой и к известному московскому зодчему Артемию. Тот, седовласый скудобородый старичок, допрежь всего привел ярославцев к собору Покрова и благоговейно произнес:

— То соборная церковь, кою возвели Постник и Барма. Такой лепоты едва ли вам зреть доведется.

У Первушки дрогнуло сердце. Пораженный увиденным, он опустился на колени и истово перекрестился. Господи, исполать тебе за дивное творение рук человеческих!..

Надей Светешников помышлял, было, покинуть Москву, но его остановили слова Пожарского:

— На Москве вот-вот замятня начнется.

— Народ на ляхов кинется?

— Не только на ляхов, не только, — раздумчиво произнес Дмитрий Михайлович, поглаживая сухими, твердыми пальцами волнистую русую бороду. — Мыслю, и Отрепьеву не устоять.

— Дела-а, — протянул Светешников. — Коль грядет такая гиль, обожду, пока она не завершится.

Глава 15

В ЯРОСЛАВЛЕ

Земский староста Василий Лыткин тотчас собрал именитых людей, как только в Ярославль вернулся купец Светешников.

— Город полнится слухами, Надей Епифаныч. Что на Москве?

Надей, неторопко поправил пальцами широкие, соломенно-желтые усы и степенно высказал: