Сначала привезенных из Бурже заключенных разместили во временных камерах. Бланки поместили в одну камеру с преданным ему Флоттом, Барбес разделил камеру с Альбером, а Распай, Собрие и Кантин поселились втроем. Но вскоре, 13 апреля, их поместили в другое здание, окруженное сплошной кирпичной стеной высотой в шесть метров. Пространство между тюремной стеной и тюремным зданием в двадцать пять шагов предоставлялось заключенным для прогулок. Они даже могли вскапывать грядки и клумбы, выращивать овощи, цветы. Но проклятая стена скоро превратилась для узников в страшное наваждение. Ведь за ней — жизнь, свобода. Опи знают по рассказам, что вблизи их тюрьмы небольшой город с четырьмя тысячами жителей, с кирпичными домами среди высоких тополей и зарослей боярышника. Стена не позволяет видеть даже самое высокое здание города — башню собора с лукообразной вершиной. Заключенные никогда не увидят городка, хотя он живет своей жизнью совсем рядом с ними.
Дуллан расположен в тридцати километрах от моря. Поэтому воздух здесь влажный, с частыми дождями и туманами. Для южанина Бланки с его хрупким здоровьем морской северный климат не сулит ничего хорошего. Поэтому уже через полмесяца после перевода Бланки в Дуллан в тюремном журнале появляется запись: «Бланки серьезно болен. Говорят, что с момента прибытия в крепость этот заключенный отказывается принимать другую пищу, кроме салата, слегка смоченного уксусом». Уже вскоре его начинает посещать мать. Вообще она играет активную роль в его жизни именно в тюремные периоды. Хотя при каждом свидании обязательно присутствуют два стражника, встречи с матерью как-то нарушают монотонное однообразие тюремной жизни. Неизменно в половине десятого заключенных запирают в их камеры и гасят свет. Утром камеры открываются, и узники могут хоть весь день бродить по замкнутому высокой стеной кругу около своей тюрьмы. Здесь они общаются между собой. Конечно, встречи Бланки и Флотта с Барбосом не могли носить дружеский характер. Молча проходят они мимо друг друга и только иногда бросают беглые, далеко не добрые взгляды. Бланки это не доставляет никакого удовольствия, и он часто предпочитает оставаться в камере наедине с самим собой, со своими воспоминаниями о трех месяцах бурных событий революции и, конечно, о «документе Ташеро». Надежда, что время сотрет из памяти людей эту злополучную историю, рассеялась после того скандала, который устроил Барбес на процессе в Бурже. Уж он-то постарается, чтобы эта рана Бланки оставалась незаживающей...
Единственное спасение Бланки, подобие какого-то бегства от охватывающих его грустных размышлений — это чтение. Заключенным давали официальную газету «Мо-нитер». Бланки и Распай добились разрешения получать книги. Преданному Флотту с огромным трудом удавалось оторвать Бланки от постоянного чтения, чтобы вывести его подышать свежим воздухом.
Бланки, как и другие узники Дуллана, больше интересуется изменениями в политическом климате Франции. Центральное место здесь занимала борьба Луи-Наполеона, остававшегося пока президентом республики, против этой республики в лице ее Учредительного собрания, а после майских выборов — Законодательного собрания. Конфликт между Бонапартом и парламентом возник из-за Италии. Итальянские патриоты боролись за независимость против Австрии, и Учредительное собрание обещало помочь им. Бонапарт действительно послал французские войска в Италию, но совсем для других целей. Франция выступила против Римской республики, упразднившей светскую власть папы. Наполеон, стремясь получить поддержку католической церкви, стал защитником папы против римского народа. Это был не только прямой обман депутатов, но и грубейшее нарушение конституции, которая торжественно провозглашала, что Французская республика «никогда не употребит своих военных сил против свободы какого бы то ни было народа».
Политическое напряжение в стране резко усилилось из-за проходивших 13 мая выборов в Законодательное собрание. Соперничали три основные политические силы: «партия порядка», объединявшая всех монархистов (легитимистов, орлеанистов и бонапартистов), левая республиканская партия Ледрю-Роллена и правые «трехцветные» республиканцы. На выборах 500 мандатов из 750 получила «партия порядка», партия Ледрю-Роллена — 180, правые республиканцы — 70.
Конфликт из-за Италии, за которым скрывались острые классовые противоречия, возобновился с новой силой после выборов. 11 июня 1849 года Ледрю-Роллен потребовал от собрания предать суду президента республики и его министров за грубое нарушение конституции. Он заявил, что «республиканцы не остановятся ни перед чем, чтобы заставить уважать конституцию, даже перед силой оружия». Но смелость лидера левых была чисто риторической, как показали дальнейшие события.
Законодательное собрание 13 июня отвергло обвинения Ледрю-Роллена. Депутаты левой удалились в знак протеста и призвали народ, армию, Национальную гвардию выступить в защиту конституции. 30 тысяч человек вышли на мирную демонстрацию без оружия. Но войска под командованием генерала Шангранье разогнали демонстрантов. Ледрю-Роллен, Делеклюз, Бернар, Конси-деран пытались в Консерватории искусств и ремесел, используя «моральную силу» (пушки были без снарядов), оказать сопротивление. Однако солдаты быстро окружили их. Многие были арестованы. Главные вожди — Ледрю-Роллен и Делеклюз — успели скрыться и вскоре бежали за границу.
Фактически события 13 июня были концом Второй республики. Арестованы 33 депутата левой. Все демократические газеты закрыли. Париж объявили на осадном положении. Политические собрания запрещены на год. Теперь республика оказалась связанной по рукам и ногам. Бонапарт стал медленно душить ее, готовя государственный переворот и провозглашение империи. Дорого обошлась левым республиканцам их жалкая «игра в восстание». Рабочий класс не поддержал их, да его и не призывали к оружию. К тому же рабочие не хотели идти за теми, кто беспощадно расправлялся с ними год назад. Этим страшным поражением силы рабочего класса были надломлены и ослаблены. Во главе его не было революционных вождей, прежде всего Бланки...
Между тем наступление крайней реакции во всей Франции проявляется и в тюрьме. Все началось с того, что в октябре 1849 года новый парижский социалистический журнал «Сите Увриер» объявил, что в нем будет сотрудничать Бланки. Министр внутренних дел немедленно приказывает директору тюрьмы в Дуллане Валету установить строжайшее наблюдение над Бланки, чтобы ни один клочок бумаги не мог быть передан им на волю. И вот 20 октября рано утром, когда вся тюрьма еще спит, ретивый директор является в камеру к Бланки в сопровождении нескольких стражников. Услышав, что у него хотят произвести обыск, Бланки потребовал представителя судебных органов. Валет пришел в ярость:
— Вам судью? Я здесь хозяин и делаю все, что мне нравится. Пишите министру, Парке, кому хотите пожалуйтесь! Мне смешны ваши протесты! Я сильнее, и я заставлю вас, черт возьми, в этом убедиться!
Без всяких формальностей он начал хватать бумаги, переворачивая все вверх дном. Директор хотел также
взять личное письмо, которое Бланки держал в руках. По старой привычке, приобретенной на опыте прежних арестов, он быстро подносит письмо ко рту и уже проглатывает часть бумаги. Но стражники бросаются, чтобы вырвать у него остаток, его швыряют на койку, начинают выкручивать руки. Борьба продолжается минут десять. Крики стражников и стоны Бланки будят всю тюрьму. Оп папоминает, что он болен.
— Болен? — вопит Валет. — Чтобы совершать преступления, вы не были больны! Вы лишь убийца! Первый, самый подлый из всех убийц! Мы спустим с вас шкуру... Можете хоть сдохнуть, нас это ничуть не волнует... Это будет большое счастье!
Именно эти слова и другие оскорбления Бланки приведет в письме к прокурору республики, которое будет опубликовано в некоторых газетах. Следует неожиданная реакция Барбеса, обратившегося в газету «Реформ» с опровержением жалобы Бланки: «В нашей государственной тюрьме мы не подвергаемся никаким притеснениям, кроме мелких булавочных уколов режима. Во Франции есть множество других тюрем, где заключенным бесконечно тяжелее, чем нам, например, заключенным в Мон-Сен-Мишель. Как же можно после этого осмеливаться жаловаться па благодушные строгости нашего режима здесь?»