Мгновенная гибель муравья, произошедшая всего за какие-нибудь две-три минуты, была непонятна и загадочна: насекомым неприсуща быстрая смерть, обычно жизнь постепенно оставляет их тело. Все дальнейшее оказалось однообразным. Из толпы мечущихся муравьев смерть без устали вырывала избранников и все участники безумной пляски, будто обуреваемые непреодолимой жаждой поисков очередной жертвы, подскакивали друг к другу, отвешивали легкие тумаки челюстями, как бы спрашивая: «Кто следующий?»

Иногда кто-либо, ошибочно заподозрив начало агонии своего собрата, хватал его, но тот вырывался и мчался дальше, показывая всем своим видом бодрость духа. Иногда же прозорливость не обманывала похоронщиков и схваченный за челюсти поникал, а вокруг него собиралась толпа любопытствующих.

Наступил вечер. Зашло за горы солнце. Затих ветер, и лес погрузился в ночную дремоту. Угомонились скворцы, замолкли соловьи, запели сплюшки, закричали лягушки. Белый комель поваленного дерева опустел. Муравьи опустились в свое подземелье, оставив снаружи черную горку трупов, — свидетельство загадочного события. Пора идти домой и мне — невольному свидетелю одной из многочисленных тайн муравьиной жизни, разгадать которую я пока не в силах.

Какова все же причина подобной повальной гибели муравьев? Большую плодовитость муравья тетрамориуса сдерживает грибковая болезнь. А когда ее нет, муравьи устраивают взаимные истребления. Иногда же их дополняет периодическое самоуничтожение, механизм которого загадочен.

Каков он, этот механизм, на наш взгляд? Необычное состояние возбуждения муравьев представляет собой не что иное, как резко выраженный стресс. Это состояние, с одной стороны, своеобразный экзамен на выносливость, с другой — способ регуляции численности членов большой семьи. Если это предположение верно, то сам факт муравьиного стресса представляет собой исключительный интерес.

Муравьиное общество очень древнее. Судя по палеонтологическим данным, уже 25 миллионов лет назад муравьи были общественными насекомыми. В обществе муравьев много чисто внешних аналогий с обществом человека. А некоторые закономерности заставляют даже задуматься. Весьма вероятно, что инстинктивно используемый муравьями стресс как мера регуляции их численности может сыграть ту же роль в человеческом обществе. Впрочем, это должны решить социологи.

Наспех выбранное место стоянки в горах Анархая оказалось неудачным. Голые склоны, вытоптанные овцами, обглоданные кустики пустынной вишни, колючки, мелкий щебень, острые камни да сухая опаленная зноем земля.

Рано утром я тихо, чтобы никого не разбудить, выскальзываю из палатки и, быстро одевшись, спешу на разведку. Может быть, встречу что-нибудь интересное. Через два небольших перевала в крохотном, сглаженном годами ущелье свежая зелень, такая необычная среди красных скал, голой земли и серой полыни. Зелень расцвечена белыми, желтыми, красными, фиолетовыми цветами, и над всей этой яркой роскошью застыли, как факелы, высокие, почти в рост человека, желтые цветы коровяка. Сбоку миниатюрной зеленой долины выстроились кусты шиповника с белыми пятнами цветов. Какая замечательная долинка! Скорее переехать сюда! Я спешу к биваку и поднимаю всех на ноги. Через час мы с наслаждением бросаемся на мягкую траву. Лежа на земле, я слежу за дикими пчелами, вижу ос-аммофил, деловито вышагивающего палочника и в это время чувствую сразу несколько болезненных уколов. Кто здесь оказался такой неприветливый?

Подо мной копошится множество мелких муравьев. Я узнаю тетрамориуса цеспитуса. Это их царство. Земля кишит ими, они везде: под каждым камешком, цветком, кустиком, в каждой ямке. Все зеленое пятно растительности диаметром около двухсот метров занято муравьями. Они даже выходят за его границы: гнезд тетрамориусов много под камнями и на склонах сухих красных гор. И все это — одно сплошное, без разделения на изолированные муравейники общество, единое государство с множеством миллионов жителей. Весь зеленый распадок безраздельно принадлежит им, они его хозяева и, быть может, живут здесь очень давно.

Тетрамориусы вытеснили из долинки всех муравьев других видов. Мало здесь и саранчовых, почему-то совсем нет тлей и божьих коровок. Как видно, зеленая долинка — неподходящее место для других насекомых. Для всех, кроме тетрамориусов.

Я брожу по траве и присматриваюсь к жизни многомиллионного народца. Влажная почва да тепло способствовали процветанию этого вида. Но процветание относительное. Всюду темнеют кучки мертвых тетрамориусов. Это муравьиные кладбища. Колонию постигла заразная болезнь. Она косит маленьких жителей зеленой долинки, и оставшиеся в живых без устали сносят мертвецов в кучки.

Местами кладбища достигают гигантских размеров. Вот среди высокой пахучей полыни их скопище — слой диаметром почти в полметра и высотой не менее пяти сантиметров. Мы заполняем мертвыми муравьями две литровые банки, подсчитываем, сколько их в десяти кубических сантиметрах, делаем расчет. Только на одном этом кладбище находится около одного миллиона мертвых муравьев! Влажная, теплая зеленая долинка, этот «рай», оказалась коварной, губит жителей какой-то страшной болезнью. На сухих же склонах гор, где жизнь проходит в постоянной и жестокой борьбе за пищу, нет никакого мора! В чем же дело?

Крошечные жители зеленой долинки доставляют нам массу хлопот. Они быстро добираются до кожи и жалят, жалят… Но самое скверное — охрана наших продуктов. Муравьи объявили аврал, отряды маленьких добытчиков забираются всюду: в кружку со сладким чаем, в бидон со сливочным маслом, в мешок с сахаром. И мы тоже объявляем аврал и все доступное муравьям прячем наверх, в машину.

После жаркого дня плохо спится. В сумерках загудели хрущи. Их много, от них шевелится трава. Вскоре хрущи смолкают, и в воздухе начинают мелькать белые бабочки. Вместе с ними трепещут таинственные аскалафы. Потом запевают сверчки, и горы звучат их песнями. Душно. Сквозь сон я чувствую, как по телу ползают наши маленькие мучители и деловито жалят, слышу, как ворочаются мои товарищи. Сегодня 21 июня, самая короткая ночь. Но какой длинной кажется она нам!

Как будто посветлело. Может быть, рассвет? По черному ущелью ползут белые полосы. Они появляются в одном месте, гаснут в другом. Никакого рассвета! Это взошла луна и осветила ущелье. Вот ее лучи упали на склон горы и сверчки на нем начинают неистовствовать, они словно обезумели от лунного света, от жаркой и душной ночи. Муравьи жалят все безжалостней.

Рано утром мы быстро и молча упаковываем вещи и с облегчением уезжаем из зеленой долинки, подальше от этого громадного муравейника.

Через несколько лет, проезжая через Архарлы, я заглянул в знакомую долинку и не узнал ее. По ее дну бежал заболоченный ручей, со склонов струились маленькие ключики, вся почва сочилась водой, поросла высоким бурьяном. Прекрасный куст шиповника бесследно исчез. В траве шмыгали маленькие жабы. Их было очень много. Самые смелые забирались на сухие склоны гор и прыгали по камням в поисках добычи.

Что же стало с колонией муравьев? Она погибла, затопленная водой. Но по сухим склонам под камнями остались муравейнички. У них не было недостатка в питании, заболоченные владения погибших собратьев в изобилии снабжали их всяческой снедью, и муравейнички были до отказа набиты детворой. Придет время, подземные воды иссякнут, заболоченная долинка подсохнет и вновь будет заселена маленькими воинственными муравьями.

Солнце клонилось к горизонту. Мы съехали с дороги к горам Анархая и забрались в пологий распадок. По его дну весело журчал тонкий ручеек. Вокруг все зеленело, хотя и было только начало июня. В этот необычный дождливый год все еще цвела пустыня. Но растительность распадка основательно объели овцы. К счастью, нашли совсем нетронутый уголок — небольшой уютный зеленый мысок, который огибал ручеек. Хоть его пощадили овечки! Напротив мыска на другой стороне ручья на почерневших скалах виднелись древние рисунки. Отсюда открывался вид и на обширную долину Копсан с красными островками цветущих маков. Какое чудесное место для бивака!