Может быть, иным покажется, что я много цитирую «чужих» стихов. Да, это их стихи, Маро и Сильвы, это доподлинно так, но это — и стихи Марии Петровых, они принадлежат и ей; и прямота, и открытость, и бесстрашие души — ее…
И эти стихи помню с давних пор. И повторяю их — как впервые читаю, всякий раз перехватывает горло…
Есть финское слово «runo», означает оно «стих» и «песнь», что, в сущности, одно и то же, и должно совпадать, как испокон веку слова «поэт» и «певец» совпадали и были взаимозаменяемы (это сейчас они порой разбегаются в разные стороны). И оказывается, как мне объясняли финны на одной встрече в Хельсинки, по-древнескандинавски «runa» значило — «тайна»… Таким образом, «стих — песня — тайна» едины и неразделимы: и совпадение это — многозначительно…
Песнь, тайна Марии Сергеевны Петровых осталась с нами, и нам — внимать ей, постигать ее снова и снова и не расставаться с нею…
В. Купченко. М. С. Петровых в Коктебеле
В обители Максимилиана Волошина Мария Сергеевна была в 1930 году. Жила в поселке, но часто бывала в Доме поэта. Сохранились фотографии, где она снята вместе с хозяевами и их гостями: филологом М. С. Альтманом, поэтом А. В. Минихом (Масловым), композитором А. А. Шеншиным, художницей Е. Н. Ребиковой. Времяпровождение ее, по-видимому, не отличалось от других: купанье, прогулки, чтение книг из волошинской библиотеки. Всего один летний месяц! А затем, после отъезда, начинается преображение Коктебеля — и творческий заряд, полученный там, действует несколько лет…
17 марта 1931 года, извиняясь за долгое молчание, Петровых пишет Волошину:
<b>«Если бы знали Вы, как глубоко благодарна я Вам за Ваше отношение ко мне, как бесконечно дорожу я Вашим высоким вниманием. И жить, и писать могу, когда думаю о Вас».</b> Жалуясь на душевыматывающую службу «в редакции одной паршивенькой газетки», Мария Сергеевна дает обет: «Как бы то ни было, я непременно буду на родине стихов — в Коктебеле».
Продолжались и человеческие коктебельские связи: Петровых виделась с Е. Н. Ребиковой, познакомилась с поэтессой Р. М. Гинцбург. В июне, находясь в доме отдыха в Сестрорецке, она пишет: «Здесь очень красиво: песок и сосны. И море, — которое заставляет еще горячее тосковать о Черном». Спрашивая М. С. Волошину о возможности своего приезда в августе, поэтесса снова готова квартировать в поселке:
<b>«Ведь, где бы я ни жила, я всегда буду чувствовать себя в гостях у Вас и Максимилиана Александровича. Потому что душа Коктебеля принадлежит ему».</b> Недостаток средств помешал поездке. «Ужасно горько. Если б Вы знали, как я тоскую о Вас и о Коктебеле, — пишет Мария Сергеевна Волошину 30 сентября. — Всю зиму мечтала о нем, прекрасном»… Увидев у Р. М. Гинцбург портрет Волошина, купленный у фотографа в Коктебеле, Петровых собирается переснять его для себя. И, как «фактическое доказательство» своей тоски о Коктебеле, посылает маленькую поэму «Карадаг»…
Летом 1932 года мечта о поездке на юг вновь оживает. «Мне пришлось пережить трудную зиму, — пишет поэтесса Волошиным 20 июля. — Трудную и душевно, и телесно — я почти все время болела. Теперь я здорова, чувствую себя хорошо и очень хочу к вам, мои дорогие». В это время Мария Сергеевна живет в Саввинской слободе под Звенигородом, — и здесь, среди среднерусской природы, пишет стихи о Киммерии. «Акварели Волошина» датированы одиннадцатым августа: в этот день и в эти часы в Коктебеле скончался Максимилиан Александрович. Другое стихотворение — клятва верности Коктебелю! — называется «Перед смертью» — и, по-видимому, также написано до того, как Петровых получила горестную весть…
Уже из Москвы она пишет М. С. Волошиной горячие слова утешения.
<b>«Я всей душой с Вами… Только любовь пусть будет в сердце Вашем, только любовь, но не отчаяние, не уныние. Сохраните для всего мира, для будущих людей все, что создано им: его рисунки, его стихи… Ведь его еще не знают по-настоящему. Но узнают! И будут любить глубоко».</b> В начале 1933 года Мария Сергеевна повидалась с Марией Степановной в Москве — но недолго. И 6 мая писала ей:
<b>«Так хотелось бы мне быть сейчас в Коктебеле — вздохнуть полной грудью, до конца. Для меня только там это возможно. А как хочется распрямиться во весь рост и вздохнуть — до отказу»…</b> В дальнейшем М. С. Петровых вспоминала Коктебель еще в нескольких стихотворениях: «Мне вспоминается Бахчисарай…», «Нет, не поеду я туда…», начало поэмы «Адорай». Во всех этих стихах Коктебель предстает как «адо-рай», смешение ада и рая. Объясняя происхождение «окаменелого костра» древнего вулканического массива Кара-Даг, поэтесса творит легенду о мятежном серафиме-богоборце. В морской пучине ей чудится «рьявол» — рьяный дьявол, повелитель водных стихий (стихотворение «Рьявол» 1931 года). И в то же время Коктебель — край вдохновенного покоя и гармонии, «пленительная земля», которую невозможно забыть…
Е. Ольшанская. «Какая радость — каждый истинный поэт!»
В одну, из первых встреч Вера Клавдиевна Звягинцева спросила, кого из современных поэтов я люблю. Я ответила: «Люблю многих. Но двое мне особенно близки: Арсений Тарковский и Мария Петровых».
Вера Клавдиевна сказала, что оба они — ее друзья, но с Арсением Александровичем они давно не виделись, а Мария Сергеевна часто у нее бывает и очень к ней внимательна.
В следующий свой приезд в Москву я услышала от Веры Клавдиевны, что Мария Сергеевна хочет со мной познакомиться. Тут же Звягинцева и познакомила нас по телефону.
Мария Сергеевна, узнав, что я уезжаю вечером следующего дня, пригласила приехать днем. Она подробно рассказала, как удобнее добираться (в моем блокноте и поныне хранятся ее указания о том, что это правый корпус, второй этаж…). Но на следующий день мне не удалось попасть к Марии Сергеевне; когда я на всякий случай предварительно позвонила по телефону, ответила ее дочь, что ночью у мамы случился сердечный приступ, была «скорая», мама всю ночь не спала и вот сейчас вздремнула…
В 1971 году я послала Марии Сергеевне свой сборник стихов. Она откликнулась письмом, внимательно и очень тепло отозвавшись о стихах, выразила надежду на встречу.
Письмо заканчивалось вопросами:
<b>«Любите ли Вы стихи Елены Благининой, Александра Гитовича, Александра Кушнера? Это — сильные поэты, но, может быть, они Вам далеки? Любите ли Вы стихи Давида Самойлова? Прекрасный поэт! Какая радость — каждый истинный поэт!»</b> Только 2-го июня 1972 года я, наконец, смогла побывать у Марии Петровых.
Скрипучие деревянные ступени вели на второй этаж. Вот и одиннадцатая квартира.
Звонок. Открывает Мария Сергеевна.
Я знала ее по портрету работы Сарьяна, помещенному в книге «Дальнее дерево». На этом портрете у нее короткие, лежащие волнами волосы, челка.
Женщина, открывшая мне дверь, была худенькой, с тонким выразительным лицом, с черными, строго подобранными волосами. «Турчанка» — вспомнилось мне (так называл ее Осип Мандельштам).