Мне объявили на «Скорой» благодарность за самоотверженность. А в милиции через месяц вручили ценный подарок, оказывается, этого рецидивиста несколько лет искали и не могли найти. А я мало того что нашел его, но и обезвредил. Такой вот горький случай произошел со мной на «Скорой».

Молоденького вихрастого машиниста мы взяли со станции ночью. Говорят, поначалу он был в сознании, но потом, когда потерял много крови, оно пропало. Шел мелкий дождик. И он, переходя железнодорожные пути, поскользнулся. А в это время с горки спускался пустой вагон. В шуме дождя он не заметил его.

Прибыв на место происшествия, я остановил кровь наложением жгутов и кроме сердечных средств сделал ему все обезболивающие, какие только были в моей сумке.

Такие травмы очень тяжелы. Люди, и даже станционные работники, в испуге смотрели на нас со стороны, боясь подойти поближе. И лишь когда мы погрузили его на носилки и прикрыли окровавленные, вывернутые по сторонам ноги плащом, к нам подошли двое в форме станционных начальников. Один из них в растерянности спросил:

— Жить будет?

На что шофер, опередив меня, прокричал ему:

— Что же вы не помогаете?.. Человеку ноги оторвало, а вы даже жгута не наложили. А ну, берись за носилки.

— А мы думали, что он уже все… — пролепетал второй и, ухватившись за носилки, стал помогать нам. Фуражка упала с его головы, и он не поднял ее.

— Думал, думал! — опять прокричал на него шофер. — А человек живым все это время был. И вы, вместо того чтобы помочь, дожидались, когда он умрет.

Дождь усилился. Он шуршал по одежде. Заливал лица. Мы торопились как могли. До машины метров сто. И хотя я на весу держал капельницу, обезболивающих средств у меня больше не было. А болевой шок, от которого часто умирают такие больные, мог начаться в любую минуту. Да и кровопотеря была чувствительной.

Я торопил всех, мне жаль было парня, он был еще такой молодой.

— Пожалуйста, простите… — пролепетали почти хором станционные начальники, как выяснилось после, это были дежурные по станции. — Если бы знали, разве не помогли.

Шофер шел первым. Мускулистая его спина, обтянутая рубахой, бугристо вздрагивала и парила. Руки были в крови. Он помогал мне накладывать жгуты. И времени, как всегда в таких случаях, не было, чтобы смыть кровь. С плеч вода стекала на руки и вместе с новыми влившимися дождевыми каплями растворяла в себе кровь, делая ее при фонарном и лунном свете мутной и ржавой.

— Бог простит… — прохрипел он и, выругавшись, добавил: — Если уж родились мужиками, так и будьте ими.

Наконец мы у машины. Шофер, опустив на землю носилки, открывает заднюю дверь. С помощью все тех же начальников загружаем парня в салон. Носилки немного перекосились, и спекшаяся кровь вместе с дождевой водой обдала одного из начальников. Он упал.

— Обморок!.. — прокричал водитель.

Я быстро достал нашатырь из сумки, протер ему виски и поднес к носу. Секунд через пять мой новый пациент зашевелился, потом, чихнув, открыл глаза. Я быстро нащупал его пульс. Он был нормальным.

— Если что случится, вызывайте «скорую»… — сказал я его товарищу и, оставив необходимые медикаменты, побежал к «уазику», который водитель привел в боевую готовность.

— Я думал, он действительно помощничек. А он при виде крови чуть было не помер, — вздохнул водитель и, удостоверившись, что я закрыл за собой дверь, включил мигалку, и мы что есть мочи понеслись в стационар, который находился в десяти километрах. Подвешенная капельница болталась из стороны в сторону. Чтобы игла не выскользнула из вены, я как следует прижал ее лейкопластырем и для страховочки прибинтовал к локтевому сгибу. Больной не приходил в себя. Но не это волновало меня. Я знал, что парень останется без ног. Размозжение было очень мощным, почти все магистральные сосуды лопнули и затромбировались, кости раздробились.

Когда я привез парня в приемный покой, дежурный хирург, ни о чем не спрашивая меня, быстренько приподнял плащ и, бегло осмотрев ноги больного, приказал медсестре:

— После определения крови срочно в операционную… Заодно позвоните анестезиологам, пусть готовятся к ампутации. — И, сказав все это, с грустью посмотрел на меня: — Хоть он и молоденький, а побороться за него придется. Уж больно много крови потерял. Да и как бы гангрена не началась.

Санитарки и медсестры завозились возле больного. Хирург, стараясь выглядеть мужественно, прямо тут же в приемном закурил.

Мы с водителем переживали за парня. Ведь он всего три месяца назад женился, и вдруг такая травма.

Врачам на операции пришлось повозиться. Два раза останавливалось у него сердце. Три раза делалось ему экстренное переливание крови, Ампутация обеих ног операция хотя и не сложная, но запоминается надолго. К утру больной пришел в себя. Рядом с ним были отец и мать. Они ухаживали за сыном и тогда, когда его привозили из операционки после второй и третьей дополнительных ампутаций. Неизвестно откуда появившаяся гангрена захватила ткани, и, чтобы избавиться от нее, приходилось ампутировать и здоровые ткани бедра.

Я как сейчас помню его. Лицо мужественное. Глаза простые, без всякой утайки. С особым нетерпением он все кого-то дожидался. И очень часто прислушивался к шагам в коридоре, к звукам и шорохам за палатным окном.

— Мамань, — часто шептал он матери. — Если бы ты знала, как обидно. И надо же мне было на таком месте упасть…

— Не волнуйся… — любовно успокаивала та его, но скорбь все равно, как ни прятала она ее, проступала на лице.

День и ночь ему ставились капельницы. Через тоненькие пластмассовые зонды в места ампутаций вводились антибиотики. Почти каждый день в вену вводились медикаментозные средства, предотвращающие тромбообразование, частый бич больших ампутаций. Парня и морально поддерживали как могли. Хвалили за мужество, успокаивали, уверяли, что все наладится, а главврач пообещал даже раньше времени договориться с протезным заводом, чтобы ему сняли мерку. Но, увы, парень все равно был грустен.

Наконец пришла Нина, его жена. Модненькая, хрупкая, какая-то вся нервная. Все вышли из палаты, решив оставить их одних. Однако парень не мог ее встретить, он после обезболивающих крепко спал. Но она не зашла в палату. Всего минуту постояла у порога и, бегло посмотрев на туго забинтованные культи обеих ног и ничего не сказав ни врачам, стоявшим недалеко, ни родителям, жадно ловившим ее взгляд, ушла из больницы и больше к нему никогда не приходила. Как выяснилось после, она бросила парня. По долгому отсутствию жены он, видно, все понял сам. Внешне оставался мужественным. Хотя чувствовалось, что волновался как никогда сильно. Врачи ему назначили двойную дозу обезболивающих и успокаивающих средств, но они, что очень редко бывает в медицине, не помогали ему.

В день выписки, когда он прощался со всеми, слезы стояли в его глазах.

— Не волнуйся, сынок… — успокаивала его мать. — Ты никого не убил… А горя у кого не хватает… — И, прижимая платочек к щекам, свободной рукой держалась за сынов костыль.

Врачи были в трансе. Сколько они промучились, сколько они отдали сил, чтобы спасти парня. И невзирая ни на что, они его вылечили. Но кто вылечит его душевную рану, которая намного страшнее и тяжелее травмы физической?

Заболели у нас сразу два водителя. Чтобы машины не простаивали, главврач попросил с хлебокомбината, он находился рядом со «Скорой», двух шоферов для временной подмоги. Мне пришлось ездить с маленьким вихрастым парнишкой. Звали его Федей. Чудной он был, все как-то сторонился меня.

Вызов, бывало, обслужим, приедем на станцию, а он в комнату отдыха, предназначенную специально для шоферов, не идет, а сидит в кабине, книжку читает или газетку просматривает.

— Что с тобой?.. — спросил я его. — Почему всех сторонишься?

— А зачем мне с вашим народом дружить, если я есть временщик, — буркнул он. — Недельку поработаю с вами, а потом опять на хлебокомбинат уйду. Меня на линию ставят, хлеб вечерами развозить.