Выходит, я должен был приходить к тебе и давать советы… Стать, так сказать, твоим опекуном! Мне это казалось насмешкой… Я редко тебя видел, но и я заметил, что ты выросла и стала очень, очень красивой…

Сперанца ждала, напряженная, как лук с натянутой тетивой.

Таго отнял руки от ствола липы и на шаг отступил. Опустив голову, он скручивал сигарету.

— И я тоже ревновал… я ненавидел всех, кто говорил мне, какая ты красивая…

Он неожиданно повернулся и опять приблизился к ней.

— Вот почему вчера вечером я не выдержал. Вот почему… Он оборвал фразу и сжал Сперанцу в объятиях.

Господь бог сошел с облаков…

«Сколько разговоров… — улыбнулась она про себя, — сколько разговоров, чтобы поцеловать меня…»

— Спере, — ласково шептал Таго, — Спере, что мы затеяли? Я не могу предложить тебе безмятежную жизнь. У нас у всех здесь в долине жизнь не очень-то красивая и легкая… Но у меня, в частности, есть еще дело, которое всегда будет на первом плане… Ты будешь не очень-то счастлива, Спере.

Он смотрел Сперанце в глаза и гладил ее волосы.

— Почему ты ничего не говоришь?

— Я не знаю… — прошептала Сперанца и вдруг крикнула в каком-то порыве: — Таго, милый! Умоляю тебя, Таго… Хотя бы в этот вечер дай мне быть счастливой… Потом ты мне скажешь все, что хочешь… Но пусть у меня раз в жизни будет счастливый вечер… Один-единственный вечер… Я не прошу многого…

Это говорила не женщина; во всяком случае не такая женщина, с какой, быть может, хотел бы Таго связать свою жизнь. Это говорила Сперанца в свои шестнадцать лет, это девочка умоляла его со слезами в голосе…

Юная и влюбленная Сперанца отстаивала свое право на малую толику счастья.

— Хорошо, дорогая, — прошептал Таго и зарылся лицом в ее волосы, чтобы скрыть слезы.

Уже высоко в небе стояла полная луна, когда, выскользнув из узорчатой, как кружево, тени липы, Сперанца побежала по пустынной дамбе, тоненькая, босая, легкая, как тень.

Глава тридцать первая

Сперанца навсегда сохранила воспоминание об этом лете. Солнце, казалось, опрокинулось в долину. Шла жатва, и повсюду, куда ни кинешь взгляд, золотом пламенели хлеба.

Даже небо отражало эту слепящую желтизну, и глаз отдыхал лишь на маячивших вдали рядах тополей и извилистой ленте дамб — единственных зеленых оазисах в этой раскаленной равнине.

Сперанца вместе со всеми работала на солнцепеке. Она была счастлива, и даже когда и небо и земля дышали палящей жарой, ее, усталую от непосильного труда, до того переполняло счастье, что она вдруг начинала петь.

В сентябре Сперанца должна была выйти замуж.

Она уже вычистила и обила изнутри холстиной старый сосновый сундук и сложила в него те немногие еще не ношенные, но пожелтевшие от времени вещи, которые оставались от приданого матери, предварительно выстирав их, как водилось в долине, в росную ночь при луне, и теперь собиралась прикупить кое-что из самого необходимого.

Таго занимался домом: не могли же они жить вдвоем в каморке Сперанцы или в закутке кухни, где спала Минга. После смерти Джузеппе и Цвана Таго перебрался было в долину, сняв комнату в самом поселке. Но теперь он снова переселился в старую хибарку, чтобы отремонтировать ее, сделать пригодной для жилья. Работы по осушке болота к тому времени уже значительно продвинулись, и хибарка стояла теперь недалеко от зоны мелиорации.

— Когда до нее доберутся совсем близко, ее снесут… — замечали люди.

— Что ж! Мне помогут ее перенести на другое место, — отвечал Таго. — Ведь дом-то разборный. Вытащил гвозди — и готово!

Он любил в шутку называть свою хибарку «особняком» и охотно посмеивался над этим вместе со всеми.

— Проходил здесь один человек, — шутил кто-нибудь, — и спрашивает: «Что это за чудеса у вас творятся? Там, на болоте я видел какого-то парня, который возводит стены с помощью рубанка».

— Плохо же он видел! У меня и рубанка-то нет! Одним топором приходится орудовать!

Сперанца не знала, как у него подвигается дело. Она еще не видела хибарки, потому что у них был такой уговор: она пойдет туда, только когда Таго закончит всю работу.

Но она открыла, что с высокого тополя на изгибе дамбы видно гребень крыши и угол хибарки. Частенько к вечеру она влезала на него и, примостившись на суке, глядела, болтая ногами, на этот деревянный домишко, в котором ей предстояло поселиться, и думала о занавесках, которые она видела на рынке и которые ей так нравились, о горшках с геранью, которые она расставит на подоконниках, и о сверкающей медной кухонной утвари…

«А как быть с мебелью? — размышляла она. — У обоих вместе кое-что наберется, но ведь этого так мало…»

Не хватало еще очень много. Но, мечтая то об одной, то о другой покупке, Сперанца не забывала старой привычки перемежать мечты подсчетами.

Вечерами Таго приезжал в Красный дом и вместе со всеми его обитателями подолгу сидел на лавочке, толкуя с Надаленом и другими мужчинами.

Теперь, когда Сперанца вот-вот должна была выйти замуж, Эмилия подобрела и время от времени вмешивалась в разговор, подавая советы.

Когда Таго приезжал, у него всегда была прикручена к раме велосипеда какая-нибудь дощечка.

— Что это?

— Кусочек особняка!

Но когда Таго не приезжал, Сперанца сразу исчезала, и вскоре ее можно было видеть на вершине ее любимого тополя.

Ночью, даже при полной луне, трудно было что-нибудь разглядеть вдали, и Сперанца не столько видела, сколько угадывала угол хибарки, выдававшийся из камышей.

— Что она там делает на дереве?

— Испытания проводит… Весной особняк у Таго пустит почки и листья. Вот она и пробует, каково ей будет во втором этаже. А неплохо придумано: дом-то у них сам собой будет расти, никаких пристроек не надо!

— Сперанца, как ты себя чувствуешь в гнезде?

Она слышала все это, но молчала. Над крышей хибарки сверкала звездочка, и Сперанца, улыбаясь, смотрела на нее.

— Чего ты не отвечаешь? Уж не заснула ли ты там наверху?

Однажды вечером Таго приехал, когда никто его не ждал, и Сперанца сидела на тополе.

— Где она?

— Практикуется… Говорит, что уже привыкла гнездиться на ветках Теперь ей только надо научиться кричать «куку», и можно выходить замуж.

Таго покачивал головой и улыбался. Ну и женушку он себе выбрал!

— Она малость придурковата, но в общем девка не плохая… Э! да что говорить! Я знавал похуже…

Эмилия молча поднималась и уходила.

— Что я такого сказал? — недоумевал Надален. — Я же ни на кого не указывал. Я только сказал, что бывают и похуже… И потом, если бы Таго хотел, чтобы в его дом привалила целая куча родни, он бы не женился на девушке из своей семьи… Правильно, Таго?

Таго со смехом соглашался.

Надален жевал окурок и время от времени сплевывал,

У ребятишек слипались глаза, но они, как зачарованные, следили за этими мастерскими плевками, и когда попадание оказывалось таким дальним, что даже не было видно, то они сползали с материнских колен и бежали определить его.

— Вот куда доплюнул сейчас!

Взрослые, включая и самого Надалена, не обращали на них внимания. Разговор неизменно вертелся вокруг особняка Таго и тополя Сперанцы.

— Надо будет все-таки подложить соломки под этот тополь, — говорил старик. — Чего доброго, Сперанца свалится с него раньше, чем научится летать…

В воскресенье утром Сперанца с подругами ходила в селение, якобы в церковь.

— С чего бы эти сороки отправились в церковь? — говорила Эмилия. — Они сами кого хочешь и окрестят и отпоют не хуже священника… Кто их знает, куда они ходят!

На самом деле они ходили на рынок.

Заработная плата выдавалась раз в две недели, и потому они тратили одно воскресенье на обход ларьков, приценивались к разложенным на прилавках товарам, а в следующее воскресенье покупали то, что им приглянулось.

Ирма, Элена и Джулия принимали такое горячее участие в хлопотах Сперанцы, словно речь шла об их собственном приданом.