Я осознал, что ни один из моих критиков не является охотником, что все они, как на подбор, не способны отличить вальдшнепа от дятла, сойку — от горной куропатки, смешную коротконогую таксу — от пойнтера и современное охотничье ружье — от прапрадедовской аркебузы.

Итак, я отказался от публичного выступления и «вложил в ножны» грозное оружие моих аргументов до лучших времен.

Пусть пишущая братия думает и говорит все, что ей угодно, пусть браконьеры продолжают наслаждаться ворованной дичью, ничего не поделаешь…

Я упомянул об этом случае только для того, чтобы указать на весьма опасный, на мой взгляд, образ мыслей, на ложную сентиментальность, благодаря коим многие умные люди совершают непростительные ошибки и делают абсолютно неправильные выводы. Руководствуясь превратно понятым принципом равенства всех граждан страны (который сам по себе просто превосходен), они оправдывают воровство и разбой, начисто забывая о том, что браконьеры, нарушая законы, попирают права других граждан!

Но сейчас я обращаюсь к охотникам и могу не бояться, что меня не поймут.

Однако страстные выражения, вышедшие из-под перьев моих собратьев-журналистов в парижской прессе (в ответ на мой робкий намек на необходимость борьбы с браконьерством) все же не совсем бесполезны и вредны, ибо, прочитав их, я окончательно убедился в своей правоте, а также и в том, что общество наше нуждается в серьезном изучении данного вопроса. Само собой разумеется, что к разным категориям браконьеров следует относиться по-разному.

Ни один из журналистов не осмелился возвысить свой голос в защиту тех браконьеров, что являются из больших городов и хищнически истребляют все живое в поле и в лесу. Нет, никто и не подумает защищать интересы этих отбросов общества!

Что же касается местных, так сказать, доморощенных браконьеров, охотящихся с помощью силков и капканов, попробуем проанализировать, могут ли они претендовать на легализацию своих действий или хотя бы на защиту профессиональных адвокатов (что, однако, не освобождает от ответственности за применение запрещенных средств убийства).

Итак, постараемся рассуждать здраво и быть беспристрастными.

Как вы думаете, сколько среди сотни браконьеров окажется землевладельцев? Да будь вы самым знаменитым математиком нашего времени, и то не насчитаете и десятка! Да ведь и то сказать, что мешает хозяину сельскохозяйственных угодий бить дичь на своем собственном участке, не прибегая к незаконным средствам охоты и уплатив государству всего лишь 28 франков за право охотиться?!

Кое-кто может мне напомнить, что владельцы больших имений, расположенных рядом с богатыми охотничьими угодьями, терпят иногда весьма ощутимый ущерб именно из-за того, что в их лесах и полях водится слишком много дичи, вследствие чего зайцы вредят посевам, а птицы лакомятся кто зерном, а кто и виноградом. Ну что же, возражать я не стану, ибо все мы можем припомнить один, а то и несколько случаев, когда владелец охотничьих угодий платил огромные суммы хозяину соседнего поместья за нанесенный зайцами и куропатками урон его полям. Если от косых или крылатых воришек совсем уж спасу нет, префекты разрешают устраивать облавы, за коими непременно следуют массовые бойни, а добыча делится поровну между участниками кровавых потех.

Один из моих приятелей является владельцем охотничьих угодий в департаменте Луаре, и в самом центре этих угодий располагается довольно приятный лесок, но какой! Представьте себе настоящий кроличий садок площадью в 12 гектаров! Кролики там плодятся всем на зависть и, разумеется, резвятся на полях соседей, где понемножку, а где и полностью уничтожая посевы злаков, капусту, морковь и прочие овощи, до которых они великие охотники. В результате всех этих безобразий судьи потребовали, чтобы мой друг уплатил пострадавшей стороне 600 франков, что тот и исполнил беспрекословно. После этого мы взяли ружья и отправились бить кроликов. Подстрелили мы, если не ошибаюсь, штук пятьдесят, так что каждый обошелся франков в 12.

Нечто похожее происходит повсюду чуть ли не ежедневно.

Но я все же осмелюсь пойти дальше и попытаюсь доказать, что ущерб сельскому хозяйству от дичи бывает столь незначителен, что о нем не стоит и говорить. Да, я вынужден признать, что само явление имеет место, но, во-первых, оно не может служить оправданием браконьерству, а во-вторых, урожаю вредят и дожди, и ветры, и засуха… Так что же, надо бороться с самой природой?

В самом деле, в наше время во Франции, пожалуй, не найдешь такой общины, где не существовало бы организованного сообщества охотников, которое за весьма приличную плату берет в аренду большой участок земли, оставляя за обитателями городка или деревни право охотиться там наравне с членами кружка поклонников охоты. Поверьте, денежная сумма, уплаченная за взятые в аренду охотничьи угодья, с лихвой покрывает всякий ущерб, причиняемый дичью урожаю, сколь бы велик он ни был. К тому же следует учесть, что дичи в наших краях с каждым годом становится все меньше…

Как вы сами видите, я весьма далек от мысли о необходимости возрождения всех старинных эдиктов об охоте, но я также не желаю лить горькие слезы над судьбой бедного крестьянина, якобы защищающегося от злых прожорливых зверьков. Никто не собирается лишать нашего Жака-простака[291] его прав человека и гражданина, и он волен бить дичь, но оставаясь при этом в рамках закона.

Итак, пришло время сказать: сегодня более, чем когда бы то ни было, охота является очень и очень дорогим удовольствием, охотники щедро оплачивают свою прихоть, а государство и некоторые частные лица получают в свое распоряжение довольно солидные суммы. Но из всего вышесказанного сам собой напрашивается следующий вывод: раз государство получает доход в результате соглашения с охотниками, то оно, вполне естественно, должно поддерживать и защищать интересы людей, добровольно выплачивающих дополнительный налог.

Представьте себе, что вы владелец или арендатор леса на площади гектаров эдак в пятьсот. Вы хотите заняться разведением фазанов, чтобы населить всю вашу вотчину этими красивейшими птицами. Вы устраиваете настоящую фазанью ферму, сажаете деревца и густые кусты, нанимаете трех лесников, тратите довольно кругленькую сумму денег и успокаиваетесь в ожидании того счастливого момента, когда можно будет начать пожинать плоды ваших усилий. Никто не осмелится утверждать, что вы не являетесь законным обладателем того, что родилось, бегает и порхает в вашем заповеднике, тем более что, выпустив фазанов с фермы, вы дважды в день подкармливаете их зерном, рассыпая его по лесным тропинкам. Правда, некоторые неблагодарные птицы, влекомые жаждой приключений и путешествий, покидают спасительный покров ваших зарослей и отправляются бродяжничать на соседние участки. Что же, в каждом деле небольшой урон заранее предусмотрен, и в вашей приходо-расходной книге в графе «Убытки» или «Расходы» появится соответствующая запись. Однако те фазаны, что останутся в лесу, принадлежат вам, и только вам.

Ну а как же мы назовем тех мерзавцев, что заявятся к вам в лес среди ночи, прочешут его вдоль и поперек, перебьют половину, а то и большую часть ваших полуручных фазанят, а на следующий день продадут владельцам лавок? Думаю, что и для вас, и для меня, и вообще для всякого разумного человека подобные негодяи являются не кем иным, как обыкновенными ворами, такими же гнусными грабителями, что таскают кур, уток и гусей из курятников.

Если у меня утянут фазана из ягдташа, из кладовки или из лесу, то я-то все равно лишусь своей собственности, так что какая мне разница, откуда была совершена кража. Ведь подобное преступление карается законом… или должно было бы караться, как за нарушение права частной собственности или как за посягательство против положений Уголовного кодекса.

Я сказал, что закон карает за подобное преступление или должен был бы карать. Но я употребил сослагательное наклонение, а это означает, что так происходит далеко не всегда; вернее будет сказать, пожалуй, что закон торжествует только в исключительных случаях.