Я испытывала облегчение. Невероятное облегчение, но в то же время была неимоверно зла. Я ненавидела Элизабет и ненавидела весь мир. Если мне суждено иметь брата, то почему я не могу получить его обычным способом? Все было неправильно. Если у меня будет брат, я не хотела его только потому, что Элизабет оказалась чертовой трусихой.

Мне следует быть лучше. Но иногда все, что ты действительно можешь, — это думать о себе. Иногда это единственны способ справиться. Единственный способ осмыслить нечто настолько огромное и угрожающее, как целый мир, — это думать о себе. Я захлопнула дверь своей спальни и упала поперек кровати, думая, смогут ли родители помочь мне с колледжем теперь, когда будут нести ответственность и за Фостера.

А потом... потом я подумала про Фостера, и весь эгоизм смыло волной вины. Одно дело — отдать ребенка на усыновление сразу после рождения. Но кто живет с ребенком четырнадцать лет, а потом решает, что не хочет его? «Ой, извините, нет... Я, наверное, верну его». Что-то вроде вселенской ошибки обработки. Вернуть отправителю.

Я заставила себя встать с кровати. Мне нужно увидеть Фостера.

Я постучала в его дверь, и он ответил совершенно четким и спокойным:

— Войдите.

Я открыла дверь. Фостер лежал на кровати в своем ярко-красном футбольном шлеме.

Я постаралась, чтобы мой голос звучал как обычно. Что вообще говорят в таких ситуациях? С чего начать-то?

— Как дела?

Да уж. Удачное начало.

Фостер казался невозмутимым.

— Нормально.

— Что... ох... я хочу сказать...

— Все хорошо, Дев. — Фостер посмотрел на меня через решетку шлема. — Это не сюрприз. Она звонила и разговаривала со мной, так что все в порядке.

Я села на край кровати:

— Хочешь... посмотрим телек или еще что?

Он помотал головой.

— Можем позвать Эзру.

Он поднял лицо к потолку:

— Ладно, но тебе придется ему позвонить.

— Что мне ему сказать?

Фостер пожал плечами:

— Скажи ему правду.

Я взяла у Фостера номер Эзры и вышла в коридор позвонить. Раздался гудок, потом еще один, и между гудками меня накрыла паника: «Что я ему скажу?»

— Алло.

— О, привет. Алло. Это Эзра?

— Да.

— Это Девон. Девон Теннисон.

Пауза.

— Что случилось?

— Фостер. — «Ар-р-р!» — В смысле Фостер думал... и я подумала...

Вот бы у телефонов была кнопка «Покинуть корабль!», чтобы нажать при очень неловком разговоре. Хотя, думаю, кнопка «Завершить разговор» действует похожим образом.

— Дело в маме Фостера, — сказала я, перестроившись. — Фостер рассказывал тебе про свою маму?

— Да.

— Ну, она... мои родители, они... — «Сглотни, дыши». — Он остается с нами. Насовсем. Это, типа, официально, и мы только что узнали, и... и мы с Фостером подумали, что, может быть, ты захочешь прийти и... посидеть с нами. Ненадолго, потому что...

Почему? Потому что ты нам нужен? Я не могла это произнести, поэтому позволила своему «потому что» повиснуть в воздухе, и на другом конце линии воцарилось молчание, а потом:

— Я скоро буду.

И он был. Не прошло и десяти минут, как Эзра Линли подъехал к нашему дому на своем сверкающем пикапе.

Мы все сидели на кровати Фостера и смотрели «Невероятные приключения Билла и Теда» [15]. Фостер заставил меня сесть посередине.

Через некоторое время Фостер снял свой футбольный шлем, улегся на подушку и закрыл глаза. Я чуть-чуть подвинулась, остро осознавая каждый раз, когда мой рукав задевал рукав Эзры. Кровать была маловата для троих человек.

Я поняла, что Фостер заснул, и внезапно мне показалось, что мы с Эзрой остались одни, хотя это не так.

Что-то во мне щелкнуло, какое-то осознание, которое превратилось в необходимость завести разговор.

— Какие у тебя колледжи? — спросила я, не отводя глаз от экрана телевизора.

— Что, прости?

— Ты сказал, что сократил число колледжей до четырех. Это секретная информация или как?

Он оттарабанил названия. Крупные университеты, все на расстоянии одного штата.

— Они близко, — сказала я.

— Там хорошие футбольные команды. Но да, они близко, это тоже. Просто я... моя мама...

Он не закончил. Его взгляд переместился на Фостера, как будто упоминание о мамах в присутствии Фостера было табу или вроде того.

Но дыхание Фостера оставалось глубоким. Никаких внутренних сигнализаций не сработало при звуке слова.

— Спасибо, что позвонила, — сказал Эзра после паузы.

— Это была идея Фостера, — сказала я, несмотря на то, что — если я правильно помню — идея принадлежала мне.

Эзра кивнул.

— Жаль, что это случилось с вами, ребята, — сказал он. — Если я могу чем-то помочь...

— Ты уже, — сказала я, прежде чем успела даже подумать об этом. — В смысле помогаешь. Ты уже помогаешь.

Эзра кивнул, и мы вернулись к телевизору, а вскоре я, должно быть, заснула. Когда я открыла глаза в следующий раз, на улице стемнело, фильм закончился, а в комнате не было ни Эзры, ни Фостера.

20

На следующий день состоялась игра против школы Индепенденса. Обычно на дневных играх весело — есть в них что-то более жизнерадостное и ненапряжное, чем в вечерних, — но сегодняшняя оказалась другой. На этой игре мистер Харпер впервые позволил мне держать фотокамеру, и вот почему.

Грязь. Много грязи. И сильный ливень в придачу.

Дождь шел с прошлого вечера. Проснувшись, я спустилась вниз и обнаружила Фостера смотрящим телевизор и лопающим попкорн с моими родителями. Эзра уехал, а на улице начался дождь.

К тому времени, как море зонтов заполнило трибуны и «Кавалеристы Темпл-Стерлинга» вышли на стадион, там было чертовски грязно. К концу первой части игры с трудом можно было разглядеть номера на форме игроков.

У Индепенденса была хорошая команда, до конца первой половины оставалось всего несколько минут, а Темпл-Стерлинг еще ни разу не забил. Мы медленно перемещались по полю, нападение разваливалось, мистер Харпер фотографировал, а я держала над нами обоими зонт и тащила на плече проклятую сумку.

Начался розыгрыш, и Маршалл отбросил мяч назад. Грязь разлетелась брызгами, и по полю побежал игрок, зажав мяч в руках. Он сделал резкий поворот, проскользнув мимо защитников, и со всех ног понесся к очковой зоне, не встречая препятствий. Я никогда не видела, чтобы Эзра так нес мяч, и только когда игрок пробежал мимо нас, я поняла, что это не Эзра, а Кэс.

В этот момент мистер Харпер подался вперед, чтобы сделать фото, и мимо него промчалась толпа защитников, обдав его лицо грязью. Он пихнул фотоаппарат мне, и получилось, что именно я запечатлела через линзы фотоаппарата победу Кэса в очковой зоне.

— Дай мне, — рявкнул мистер Харпер, немного очистив свои очки от грязи.

Трибуны радостно закричали, когда тренер выпустил Фостера. В мокрой, но еще чистой форме он присоединился к команде на поле.

Я немного беспокоилась за него. Сегодня утром с кухни не слышалось возни, а от психолога он вернулся подавленным.

На поле все шло как обычно: снэп [16], установка мяча, удар. Мяч взмыл вверх, описал дугу...

И отскочил от левой стойки. Мимо.

Фостер вернулся на бровку. Пара ребят хлопнули его по спине, но это не было утешением.

Темпл-Стерлинг проиграл восемь очков. По дороге домой Фостер молчал.

— Погода ужасная, — сказал папа с переднего сиденья. — Наверное, трудно было разглядеть что-либо.

Фостер не ответил, так что я выдавила:

— Ага.

Дома мама попросила Фостера оставить щитки за дверью. Он швырнул их на пол, разбросав повсюду засохшую грязь, хлопнул задней дверью и протопал к себе в комнату.

Мама пошла было за ним, но я сказала:

— Дай я.

Она с сомнением посмотрела на меня:

— Ты хочешь с ним поговорить?

— Да. — Я знала, что она имеет полное право удивиться, но все равно возмутилась. — Он мне вроде как... — Я по-прежнему не могла произнести «брат». — Он как... — Я сдалась. — Я поговорю с ним.

Дверь в комнату Фостера была распахнута. Он лежал на кровати спиной к двери.