В самую страду Раде подали судебную повестку — община предъявила ему иск на право владения леском «Брляча». После нескольких заседаний суд решил опросить свидетелей в присутствии сторон на месте, в горах.

Раде отправился в уезд сговориться с каким-нибудь адвокатом; зашел сначала к самому среди них известному, который был поверенным его отца в тяжбе за корову, но тот на этот раз выступал на стороне общины. Тогда Раде, решив не скупиться, обратился к другому. Взял он с собой более тридцати талеров, вырученных от продажи вола. Однако второй адвокат запросил гораздо больше — пришлось бы продать сразу трех волов, — да еще и ждать не пожелал, потребовал все деньги вперед. Раде вернулся домой расстроенный и совершенно разбитый дорогой и огорчениями. Он решил положиться на судьбу: «Все подтвердят, — думал он, — что молодняк принадлежал отцу, а там что бог даст!»

В назначенный день Раде поднялся вместе со своими свидетелями в горы. По дороге они нагнали судебную комиссию. Судейские часть пути проехали верхами, а когда начались скалы и обрывы, спешились.

Адвокат, известный доктор права Пилич, едва двигался и все повторял: «Ни за какие деньги, если б знал вперед, не пошел бы по такой дороге!»

Добрались до спорного леса. Крестьяне расселись под деревьями, члены судебной комиссии отправились искать подходящую для заседания полянку.

Свидетели, покуда судья еще не начал допрос, разделились на две группы человек по двадцать, преимущественно стариков, каждая принесла с собой полный бурдюк вина.

Свидетель со стороны общины, старый Журавль, после присяги показал:

— Еще в детстве пас я здесь скот, как и мой отец, и брал дрова, и никто мне не возбранял. Да и как обойтись без этой долинки, куда денешься в метель или в ненастье? Ежели долинку присудят Раде, придется нам всем селом выселяться, не иначе.

— Не нужно так, брат Журавль! Неужто не видишь — кругом голый камень, а взгляни туда, на рощу! Как могло случиться, что тут все по-иному? Кто сохранил и вырастил эти саженцы?

— Мы, братец, — говорит Журавль, — мы те самые люди, что не рубили, хотя могли дочиста вырубить!.. Вот так-то. — Он засмеялся. — И знаете что, господин судья? Ведь ежели роща Раде, она должна быть записана в поземельной книге на его покойного отца.

Прочие свидетели со стороны общины подтвердили показания старого Журавля и при всяком удобном случае трунили над Раде.

Самый старший свидетель Раде возразил:

— И слепому ясно, что лесок принадлежит ему: отец оберегал, сохранял рощу и оставил Раде, а сейчас ни с того ни с сего вдруг общинная? Я ему чинить помех не буду, бог с ним, не хочу брать греха на душу… Солнце однажды встает, человек однажды умирает!..

Остальные свидетели говорили в том же духе.

Адвокат общины доктор Пилич произнес речь, точно на суде.

— Городской голова затеял эту тяжбу не ради своей пользы, а ради вашей; он совершил патриотический поступок, — говорил он, обращаясь к свидетелям Раде. — Если суд присудит рощу противной стороне, он тем самым санкционирует явный захват; нужно раз навсегда стать на путь пресечения захвата общественного леса. В то же время совершенно очевидно, что эта роща составляет лишь небольшую долю леса, занесенного в «поземельную опись» как собственность общины.

— Если бы дела обстояли так, как вы говорите, — возражал Раде, — общине пришлось бы судиться едва ли не со всеми крестьянами. Все это было когда-то общинным лесом, но в старину люди расхватали его по частям и сберегли, поэтому все это принадлежит им! Так же поступил и мой покойный отец; он также сберег рощу для меня. Справедливо ли теперь отнимать ее у меня?

Адвокат ничего не ответил. И Раде, воодушевившись, продолжал:

— Неужто вы полагаете, что лес сохранился бы таким, если бы отец и я не берегли его как зеницу ока? Здесь осталось бы голое, как ладонь, место, как и все кругом… И я вовсе не запрещаю добрым людям укрывать в моей роще скот в метель и непогоду. Пусть скажут, запрещал им кто-нибудь? Справедливо ли, господин судья, что община отнимает только у меня, оставляя другим?

— Дойдет черед и до остальных, — сказал адвокат.

— Кто сказал? Впрочем, дойдет черед, если кто поссорится с господином городским головой… будто вы не знаете, как это делается, не в упрек будь сказано, хоть вы и адвокат…

— Все это не касается господина городского головы…

— А кого же? Почему он не явился сюда лично, а послал вас? И знаете ли вы, — горячо продолжал Раде, — сколько эта роща принесла господину городскому голове! Сколько мой покойный отец перетаскал ему ягнят, копченостей, куропаток!.. Ладно, бросим это, я только спрашиваю, почему господин городской голова не требовал у моего покойного отца, а требует с меня?.. Откуда мне ведомы их дела… Но, конечно, мертвые уста ничего не скажут…

— Прошу вас, господин судья, — обратился доктор Пилич к судье, — призовите его к порядку!.. Пусть не вмешивает в это дело господина городского голову, тем более что он отсутствует…

Судья сделал предупреждение, Раде умолк. Излив свою горечь, он почувствовал себя лучше. Свидетель Журавль хотел что-то добавить, но судья оборвал его — нужно было торопиться, да и закусить время.

Когда разбор дела был закончен, свидетели снова разделились, как раньше. Перенесли свои торбы поближе к бурдюку, уселись на землю, закусывают, цедят вино из бурдюка в кувшин и пьют. Выдался чудесный осенний день. Свет и тени чередовались в роще, солнечные блики, играя, отливали медью, в отличие от окружавшей рощу голой пустыни. Никогда до сих пор эта безмолвная гора не оглашалась таким шумом, не слыхала такого хохота, не видала такого пьяного крестьянского веселья; она привыкла к шелесту колеблемых ветром ветвей, к шепоту пожелтевшей листвы и к разговору Раде с пасущимся стадом… Когда же крестьяне, разгорячившись от вина, стали бесшабашно горланить и сквернословить, Раде задумчиво промолвил:

— Что с вами, люди? Беситесь, словно в кабаке! — и ушел домой по сбегавшей вниз тропинке.

В пути Раде задумался о постигшей его беде; казалось, он стоит на самом краю пропасти, которую не в силах перепрыгнуть, а газда упорно толкает его вперед. Что делать? Через две недели срок платежа, так значится в решении, которое он на днях получил; он должен заплатить около ста талеров: судебные издержки и долг за взятые в лавке товары. На суде газда даже присягнул, уверенный в том, что его клятвопреступление недоказуемо, ведь он, как правило, никогда не дает расписок в получении денег.

А согласно договору, срок платежа за участок двоюродного брата Нико давно уже истек. Покойный отец хотел договориться о долголетней рассрочке, но газда сказал:

— Подпишем на год, ведь если ты будешь мне честно платить проценты, кто станет взыскивать с тебя основной долг?

Илия согласился, не подозревая обмана. Сейчас газда требует весь долг без остатка и на днях подтвердил через управителя Васо, чтобы Раде расплатился полностью в течение двух недель, ибо газда не желает больше иметь с ним дела, а не хочет платить, с ним случится, дескать, то, что бывает со всеми злостными неплательщиками.

Так раздумывал Раде, возвращаясь домой, а осенние сумерки уже окутывали вершину его горы.

Все ближайшие дни Раде ходил от торговца к торговцу, рассчитывая у них занять денег, чтобы расплатиться с газдой, предлагая в залог все свое состояние, но тщетно: торговцы не хотели покушаться на чужие барыши, да и не стоило разжигать вражду после того, как пришли к единению после такой ожесточенной борьбы.

В один из этих дней служитель вручил Раде бумагу с судебным постановлением. Передавая, он сказал:

— Проиграл ты тяжбу за «Брлячу», что в горах, да еще придется заплатить около ста крон судебных издержек на адвоката, защитника общины.

Раде вернулся домой совершенно пришибленный, словно его молотом по голове ударили.

Адвокат газды Йово, доктор Пилич, сделал все от него зависящее, чтобы ускорить решение по иску газды. Он потребовал, чтобы оценили землю, и просил назначить день торгов. Газда позвал к себе судейских посредников, — это были крестьяне, его же должники, — познакомил их с делом и внушил, что сейчас следует быть очень осторожным, потому что по новому закону о торгах имущество, стоящее тысячу форинтов, не может быть приобретено за форинт; хорошо бы снизить цену на Радино имущество, а он убедит суд, что землю не стоит дробить, а лучше пустить с торгов целиком.