— Да, да, мама.

— Я пообещала подоить корову и дать ему молока. Зараз я покличу его в хату, а ты сбегай до тетки Параски и купи два кило хлеба, целую буханку. Вот возьми его гроши и беги скорее. Швыдко, дочка, а то я его боюсь…

— Ничего, мама, я скоро.

Лукерья Филипповна просунула в щель деньги. Скомканная бумажка упала к ногам удивленной и растерянной Насти. Почему мать не хочет дать ему своего, хлеба, а посылает куда-то к Параске, которая покупает булки в продуктовом ларьке! А мать вчера выпекла пять или шесть буханок, настряпала сдобных подорожников для нее и с вечера уложила в рюкзак. Неужели ей жалко куска хлеба? А Параска живет около сельского Совета и, наверное, еще спит, да и какой у нее хлеб?

— Поспеши, дочка, ждет он, — нетерпеливо проговорила мать.

Только тут Настя поняла, что мать не доверяет незнакомцу и бежать нужно не к Параске, а в сельский Совет, где расположились пограничники. Она снова посмотрела в щелочку, стараясь вспомнить, где она видела этого пришельца? Не похож ли он на одного из тех курортников, которые угощали ее тогда дыней?

— Пойдемте до хаты, — слышался за дверью голос матери. — Там отдохнете, дочка быстро сбегает, а я принесу молока, Но прохожий почему-то колебался и не двигался с места.

— Я хочу отдыхать там, — проговорил он, показывая на сарай. Можно?

— Нет. Туда нельзя, — решительно заявила Лукерья Филипповна. Там дети спят. — Да вы не бойтесь. Идите до хаты. Я, братец мой, все вижу и понимаю…

— Как вы можете меня понимать? Я же ведь из лагеря.

— А что тут такого? У меня тоже мужик сидел и только недавно освободился. Мало ли теперь таких…

— Ваш хозяин был в тюрьме? — возбужденно спросил прохожий.

— Три месяца.

— За что?

— Одному начальнику по шее стукнул.

— Почему же он так мало сидел? — уже в сенцах спросил горбоносый, сразу же интересуясь биографией мужа хозяйки.

— Да он стукнул-то его один разочек.

— Плохой был начальник?

— Уж хорошего не тронул бы. Садись. Ноги вон о половичок оботри, только сапогами не стучи. Потише…

— А что в селе есть милиция? — пронизывая Лукерью Филипповну выпуклыми глазами, допытывался он.

— Какая тут в горах милиция? Наезжают раз в месяц. Здесь вон ребенок спит. Не надо будить.

Мать покрыла разбросавшегося, сладко спавшего в люльке Миколку, который и не предполагал, что сегодня он тоже станет героем событий.

Плотно прикрыв за собой дверь, гремя подойником, Лукерья Филипповна ушла.

Горбоносый метнулся к окошку и проследил, пока она не вошла в коровник. Немного успокоившись, он стал пристально наблюдать за калиткой в надежде увидеть хозяйскую дочь, которая должна пойти за хлебом. Но она почему-то долго не показывалась. В горнице посветлело. В окно было видно, как в ущелье рассеивался, испарялся туман. Прохожий понимал, что ему надо быстро уходить из села. Но хлебный запах теплой крестьянской избы усиливал мучительное чувство голода. Оно было страшным и непреодолимым. Все эти дни он питался дикими ягодами. Многое бы он сейчас отдал за маленький кусочек хлеба. Голод и сырая после ливня, холодная ночь загнали его в этот дом на окраине лесного села. Оглядев комнату, он прошел в кухню, ища воспаленными глазами что-нибудь съестное, но ничего не находил. Чутьем одичавшей собаки он ощущал запах хлеба и пирогов, но ничего не видел. Рюкзак с румяно зажаренными коржиками висел на стене, почти рядом с его головой, равнодушно поблескивая пряжками. Наконец Сапангос заметил у печки ведро с приготовленным для коровы пойлом, а в нем плавающие сверху, разбухшие куски хлеба. Он, не задумываясь, бросился к ведру, выловил куски хлеба и стал с жадностью есть.

Тем временем, прыгая через грядки моркови и свеклы, Настя бежала к виднеющейся вдали изгороди. Она нарочно не пошла через калитку, боясь, что прохожий узнает в ней ту самую путешественницу, которую они тогда вдвоем с бритоголовым угощали в лесу дыней, и догадается о ее намерениях. Она решила бежать к сельскому Совету и немедленно сообщить о посетившем их дом госте пограничникам.

С трудом преодолев высокий из кольев забор, она очутилась у перелеска, который почти вплотную подступал к их огороду. Остановившись, Настя поглядела ушибленное колено и увидела на пальцах кровь. Около самой чашечки колено было сильно поцарапано о сучок. Из небольшой, но глубокой ранки обильно сочилась кровь. Настя сорвала какой-то мокрый листочек и приложила к ранке. Тут-то ее тихо и неожиданно окликнули.

— Ушиблась, а? — раздался из кустов голос сержанта Батурина.

Настя охнула и, как подкошенная, села на траву.

Первое, что она увидела и запомнила на всю жизнь, — это были клыкастая пасть с розовым языком и глаза огромной собаки, смотревшие на нее с затаенно выжидающей настороженностью. Рядом сидел, укрывшись листьями клена, солдат в зеленом, едва различимом от листьев плаще. Он глядел на девушку и хитро улыбался.

— Больно? — повторил он шепотом и пригласил: — Сюда идите.

Испуганно косясь на овчарку, Настя поднялась и, прихрамывая, бочком направилась к кусту.

— Вы ее не бойтесь, — кивая на овчарку, проговорил Батурин по-прежнему тихо. — Не тронет. А вы здорово прыгаете!

— Ой, как вы меня напугали, — стараясь унять дрожь, сказала Настя.

— Бывает и хуже… Куда вы так спешили, разрешите узнать?

— К вам бежала.

— Это ко мне, что ли?

— К пограничникам, а не к вам…

— А я и есть пограничник, — обрадованно улыбнулся Батурин.

— А вы знаете, зачем я бегу?

— Не могу знать, зачем и куда. Чуть свет девчата не бегают. Может, уж кому свидушку назначили?

— Да. Назначила. Вашему начальнику — капитану Ромашкову назначила. Может быть, вы разрешите мне сбегать к нему?

— Не могу. Присядьте и не маячьте, — со строгостью в голосе проговорил Батурин.

— А ежели я не сяду, а пойду, куда мне надо, вы что, стрелять будете?

— Нет. У меня подружка есть, — сержант дернул за поводок. Собака, возбужденно подняв уши, ощерила страшные острые клыки.

— Мне нужно рассказать… — покорно присаживаясь на мокрую траву, начала было Настя.

Но Батурин ее перебил:

— Расскажете там, где надо, — он прилег на бок и негромко свистнул.

Из ближайшего куста осторожно выглянул солдат.

— Проводите ее к капитану Ромашкову, — приказал Батурин.

— Идем, девушка, — сказал солдат. — Вот сюда идите, впереди меня.

— Куда вы меня ведете? — спросила Настя. — Мне в сельский Совет нужно. Там есть какой-нибудь начальник?

— Найдется.

— А кто?

— Идите и молчите.

— Мне нужен капитан Ромашков, понимаете?

— Не положено отвечать.

— Почему не положено?

— Разговаривать с задержанными не положено.

— Я говорю, что к нам пришел какой-то страшный человек.

— Ну, и что?

— Хлеба просит, хочет через перевал пройти.

— Никуда он не уйдет. Там дороги нет. Давайте, гражданка, помолчим.

— У вас все такие молчуны? — вызывающе спросила Настя.

— Лучше помолчим, девушка, — строго сказал Кудашев.

А они шли по той самой тропинке, где Настя часто ходила с Валей в лес за грибами. Лес здесь сохранился от топора порубщиков, рос буйно и мощно. Широкими зелеными шатрами поднялись старые дубы. Темными свечами в небо устремились высокие пихты. Под ближайшей из них, с автоматом поверх плаща, стоял капитан Ромашков. Увидев Настю, он скорыми шагами пошел к ней навстречу.

— Настенька, почему вы здесь? — взяв ее за руку и отведя в сторонку, спросил Михаил.

— Я бежала к вам…

— К нам? Зачем?

— Меня мама послала. К нам пришел чужой человек… Я так бежала, что коленку оцарапала. — Настя подняла край юбки и показала залитую кровью ногу.

— Сейчас перевяжем. Хорошо, что пришла… Мы его уже давно проследили с собакой. Тебе больно? — натягивая бинт, спросил Ромашков.

— Не очень.

— Сейчас ваш дом окружают. Останься пока здесь.

— Он стрелять будет?

— Очевидно, да. А возможно, и нет…