Где-то далеко за нагромождениями мусора высились пронзающие ночное небо белые иглы Шпилей. Озаренные светом, словно врата в другой, благополучный мир, чуждый тьме.

— Добро пожаловать, — сказал Джерри.

— Вы тут живете? — спросила единорожка, потянув носом. Как ни странно, свалка вовсе не пахла разложением. Металл и пластик, пыль и строительный мусор, каучук и гарь, но без тошнотворного запаха разлагающейся органики.

— Мы живем где хотим, — ответил Джерри, — а старые свалки — идеальное место, чтобы тебя не нашли. Много металла и, соответственно, помех для сканеров. Все что могло сгнить, сгнило и сгорело в незапамятные времена, а из хлама можно при желании построить настоящее жилье.

— У нас такое есть, — добавила Скуталу.

Дом этой парочки представлял собой… дом. На колесах. Вернее, раньше там были колеса, а теперь только проржавевшие оси. Выбитые стекла были заделаны листами пластика, а место вокруг — любовно расчищено от мусора. На крыше вагончика стояла большая емкость для сбора дождевой воды, а рядом — небольшая будка с совсем уж миниатюрной дверью, очевидно, рассчитанной только на Джерри.

— Дом, милый дом, — улыбнулся мыш, когда Скуталу распахнула дверь в бывший прицеп.

Внимание Лиры привлекло движение на одной из гор мусора. Из обломков вылез фиолетовый шар и, повиснув в воздухе, довольно чем-то зачавкал.

— Коффи… Коффи-Коффи-Коффи… — донеслось бормотание.

— Джерри, Скут, кто это? — спросила единорожка, показав копытом на странное создание.

Мыш оглянулся и сказал:

— А, это Коффи. Он тут много лет живет. Не бойся, он безобиден.

— Позовем его на ужин? — спросила единорожка, — Раз это ваш сосед…

— Бессмысленно, — отозвался Джерри, — он не понимает ничего. И говорить почти не может. Только бормочет свое имя и что-то постоянно ищет. Ты заходи, не стой.

Единорожка еще раз оглянулась на парящий в воздухе шар. Тот, прожевав добычу, снова спустился к мусору и начал в него зарываться.

Лира мысленно пожала плечами и пошла вслед за Джерри и Скуталу, уже скрывшимися в доме.

Внутри было уютно. Даже несмотря на то, что вся обстановка была собрана из обломков и мусора, являя собой яркий образчик какого-то бродяжьего стиля, она не была лишена своеобразного очарования.

Джерри ловко соскочил с пегасенки и запрыгал по мебели. Кто-нибудь сказал бы «прямо как в мультике». Щелкнул старинный выключатель, и под потолком зажегся диод, заливший комнату бледным светом. Загудело электричество в старых проводах, и дом, казалось, начал оживать.

Загрохотали вытолкнутые на середину тазы, большой и маленький. Зажурчала вода, через шланг полившаяся в большой, причем Джерри успел туда плеснуть чего-то густого, в результате чего стала набухать белая шапка пушистой пены. Носа коснулся запах цветов и мыла.

— Скут, полезай в ванну, — приказным тоном велел мыш.

Маленькая пони переступила на месте и, покосившись на Лиру, протянула:

— Неохота. Давай завтра, я спать хочу…

Джерри провел рукой по лицу.

— Ох, каждый раз это пытка… Ты уже реши, что для тебя «менее круто», быть грязной или мыться. Вспомни, в чем ты плавала сегодня.

Лира улыбнулась. Жеребята не меняются. Может быть другим весь мир вокруг, но рыжая хулиганка так и не полюбит водные процедуры. Пока не повзрослеет, наверное.

— Давай я помогу, — сказала единорожка, за что удостоилась сердитого взгляда двух фиолетовых глаз.

«Изменница!» — читалось в них.

Джерри вздохнул. Единорожке показалось, что с облегчением.

— Давай, — согласился он, — а то я устал уже воевать каждый раз… А я пока постираю одежду. Заодно сам отмоюсь. Все-таки мелким быть удобно.

Скуталу, пятясь, быстро проговорила:

— Спасибо, я уже чувствую себя значительно чище!

Лира и Джерри одновременно посмотрели на нее и сказали хором:

— Полезай в бадью!

— Нет! — воскликнула Скуталу и резко развернулась к двери, определенно готовясь дать деру.

Лира бросила на Джерри быстрый взгляд, и мыш кивнул.

Скуталу успела только тихо пискнуть, когда ее охватило телекинетическое поле и подняло ввысь. Копытца замолотили воздух, а крылышки захлопали в тщетных попытках вырваться.

Лира, посмеиваясь, снова представила призрачные руки, которые начали аккуратно, но настойчиво раздевать рыжую пегасенку.

Улыбка единорожки моментально увяла, когда она увидела, что рыжую шкурку на спине и крупе пересекают шрамы. Почти как у той жутковатой Рейнбоу Дэш из «Пони-Плея», только поменьше. Висящая в воздухе Скуталу пыталась прикрываться крыльями и хвостом, но без особого успеха. В глазах малышки стояли злые слезы.

Веселье по поводу жеребячьих капризов сменилось горьким пониманием причины для нежелания раздеваться при малознакомой пони.

— Откуда у тебя шрамы? — спросила Лира.

— Ветками исхлестало, пока пыталась учиться летать, — буркнула Скуталу, опускаясь в бадью с пеной.

Лира не поверила. Никакие ветки не оставляют таких ровных следов. Судя по всему, когда-то по пегасенке прогулялись розгами или плетьми.

Единорожка уже хотела было задать еще вопрос, но вдруг осеклась. Ради простого любопытства разбередить старые душевные раны? Она перехватила обеспокоенный взгляд Джерри и промолчала.

Пропахшие сточными водами шорты и футболка улетели в таз для стирки.

Джерри, глядя на все это с улыбкой, сказал:

— Как же хорошо, когда взрослый, как и положено, больше ребенка. Я устал уговаривать это рыжее недоразумение всякий раз, когда ее надо отмыть от грязи и пыли.

— Не хочу мыться! — громко запротестовала Скуталу из пенной горки, но ее никто не слушал.

Единорожка испытывала просто материнские чувства, м?я жеребенка… Или, по крайней мере думала, что подобные чувства — материнские. Скуталу, капризно маша крылышками, забрызгала все вокруг. Лира чувствовала, что вымокла до нитки, и бывший аккуратным и элегантным костюм окончательно превратился Дискорд знает во что.

— Джерри, я тоже, наверное, помоюсь, — сказала единорожка, — все равно промокла.

Мыш, который ходил по грязной одежде в другой бадье, ответил:

— Конечно. Тогда свою одежду тоже давай.

Пони хихикнула и, не прекращая телекинезом удерживать в ванне и мыть Скуталу, стала скидывать насквозь промокший костюм.

Джерри отвернулся. Хотя он и знал, что пони, как и любые другие покрытые шерстью существа, к наготе относятся спокойно, человеческая мораль (лицемерная, по мнению мыша) накладывала свой отпечаток.

Через какое-то время он уже хотел спросить, можно ли поворачиваться, но на голову рухнул мокрый ком, бывший когда-то аккуратным жакетиком Лиры, накрыв мыша с головой.

«Что за детский сад!» — сердито подумал Джерри, услышав приглушенный слоями ткани веселый смех.

Когда он вылез наружу, его взору предстали две пони, довольно хихикающие в бадье. Пена закрывала их обеих по самую шею. После озорной выходки Лиры протесты по поводу мытья были волшебным образом забыты.

Впрочем, как всегда. Джерри уже достаточно долго жил под одной крышей с рыжей пегасенкой и знал, что иногда она протестует и капризничает просто из подросткового фрондерства…

…После того, как следы подземелий были смыты, вся троица перекусила какой-то кашей быстрого приготовления — по мнению Лиры, совершенно безвкусной, но набившей живот и заставившей чувство голода отступить.

Вытащенная из ванны и вытертая почти чистым полотенцем Скуталу была похожа на взъерошенного воробья, рыжего и опять сердитого — на этот раз на то, что ее, как младшую, ультимативно отправили спать.

Демонстративно надувшись, маленькая кобылка отвернулась к стене и завернулась в одеяло. В планах было изображать обиду, но усталость взяла свое, и несколько минут спустя пегасенка уже тихо сопела, сморенная крепким сном.

Лира и Джерри на правах взрослых сидели за столом… Вернее, это Лира сидела за столом, а мыш расхаживал туда-сюда в свете настольной лампы. Единорожка после мытья обмоталась полотенцем, а Джерри щеголял в великоватых шортах кричаще-алой раскраски с небольшим рисунком в виде желтой звезды. Когда-то он нашел их в ворохе кукольной одежды и с тех пор использовал как домашний наряд на случай стирки. Как сейчас.