Король остановился. Тату как раз отперла дверь и стояла, держась за засов, ожидая, когда мы войдём в подземелье.

— Старый, испытанный метод устрашения. Как-нибудь переживём. Иногда приходится идти на риск. Что же, они вам здорово докучают? Это оттого, что я не скрываю свою симпатию.

Он обнял меня за плечи. Растроганный, я еле удержался на ногах.

— Ладно, ваше величество. Ради вас я готов на все. Жизнь меня изрядно помотала, но вообще-то я её не боюсь. Я — солдат, все мои предки были солдатами. Они защищали крестьян, отправлялись в крестовые походы и сражались с магометанами. С одним моим предком по материнской линии случился такой эпизод. Перед тем, как пойти в атаку, генерал Улисс Грант спросил: «Билли Уотерс здесь?» — «Есть, сэр». — «Можете начинать». Так что, клянусь адом, в моих жилах — кровь, а не водица! Но, ваше величество, эта история со львом разрывает мне сердце. А что будет с вашей матушкой?

— К чертям мою матушку! — огрызнулся он. — Вы что, думаете — мир — яйцо и мы явились на свет, чтобы сидеть на одном месте в надежде что-нибудь высидеть? Я вам толкую о величайшем открытии, а вы мне — о материнских чувствах! Мою мать запугивают, вот и все. Давайте-ка лучше переступим через порог, и пусть Тату запрет за нами дверь. Идёмте, идёмте!

Увидев, что я словно прирос к месту, он повысил голос:

— Что я сказал?!

Я нехотя последовал за ним.

Когда я догнал короля, он спросил:

— Что за мрачное выражение лица?

— Оно отражает мои чувства. Король, я нутром чую беду.

— Естественно! Нам и в самом деле угрожает опасность. Но скоро я поймаю Гмило, и она исчезнет. Тогда-то уж никто не посмеет мне перечить! Сейчас ведутся интенсивные поиски Гмило. Судя по донесениям, он уже недалеко. Уверяю вас, ждать осталось недолго.

Я горячо выразил свою надежду на то, что так оно и будет. Тогда эти душители, Бунам и его помощник, перестанут преследовать королеву-мать. При этом новом упоминании о матери Дахфу рассердился и впервые за все время обругал меня. Потрясённый, я последовал за ним вниз по лестнице.

Вот так, мистер Хендерсон, сказал я себе. Вы не знаете, что такое настоящая любовь, если полагаете, что её предмет можно выбрать по своему вкусу. Человек просто любит — и все. Это — стихия. Неодолимое влечение. Вот и Дахфу с первого взгляда влюбился в львицу…

Увлечённый мысленным диалогом с собой, я споткнулся и загрохотал по лестнице вниз — к счастью, осталась всего пара ступенек. Мы приблизились к камере. На меня вновь накатила удушливая волна страха — сильнее прежнего. Заслышав наши шаги, львица зарычала. Дахфу заглянул внутрь сквозь зарешеченное окошко.

— Все в порядке. Можно войти.

— Как, прямо сейчас? Мне кажется, она возбуждена. Давайте, я подожду здесь, пока вы будете проверять, что да как.

— Нет, вы пойдёте со мной. Неужели вы ещё не уяснили, что я делаю это для вашего же блага? Вашей жизни ничто не угрожает: львица совсем ручная.

— Для вас — да, но ко мне она ещё не привыкла. Я, как и всякий другой, не хочу упускать свой шанс. Но что поделаешь — я боюсь.

Король ответил не сразу, и эта пауза показала, как сильно я упал в его мнении. Ничто не могло бы причинить мне большего горя.

— Вот как, — промолвил он наконец. — Помнится, рассуждая об ударах судьбы, вы жаловались на недостаток смельчаков. — И, вздохнув, продолжил: — Миром правит страх. Его преобразующая сила уступает только силе самой природы.

— Разве к вам это не относится?

Он наклоном головы выразил своё согласие.

— Относится, как и ко всякому другому. Просто страх не виден, как радиация. Все люди испытывают страх, только в разной степени.

— Думаете, от этого существует средство?

— Уверен, что существует! Иначе ни одна смелая фантазия не претворилась бы в жизнь. Ладно, не буду заставлять вас входить со мной в камеру и делать то же, что я. То, что делал мой отец Гмило. А до него — мой дед Суффо. Не буду. Раз это для вас совершенно неприемлемо, мы можем проститься и пойти по жизни разными дорогами.

— Подождите, король! Минуточку!

Я досмерти испугался. Для меня не было ничего страшнее разрыва с ним. Я чуть не захлебнулся слезами.

— Вы не можете вот так взять и отшвырнуть меня в сторону. Вам известны мои чувства.

Он был непреклонен. Да, между нами много общего. Да, он питает ко мне чувство истинной дружбы и благодарности за то, что я поднял Мумму. Но разойтись будет лучше всего. Пока я не вникну в эту львиную проблему, ни о каком развитии отношений не может быть и речи.

— Минуточку, король, — повторил я. — Я считаю вас своим самым близким другом и, кажется, готов поверить всему, что вы говорите.

— Спасибо, Сунго. Вы мне тоже очень близки, но я хочу, чтобы наша дружба развивалась. С вами должна произойти некая метаморфоза, а это возможно лишь благодаря общению со львом.

Я видел: перспектива нашего разрыва была для него почти так же страшна, как и для меня. Почти. Ибо кто может сравниться со мной умением страдать?

— Вы спрашиваете: что такого может сделать для вас львица? — рассуждал король, осторожно вводя меня в камеру. — Очень многое. Прежде всего, от неё не отлынить. А ведь вы — большой любитель отлынивать. Рядом с ней вы всегда будете остро чувствовать настоящий момент. Она отшлифует вашу совесть до блеска. Во-вторых, львы — гении переживания. Как полно они умеют переживать! Не спеша, смакуя. Поэт сказал: «Тигр гнева мудрее кобылы наставления». Да вы только посмотрите на Атти. Полюбуйтесь ею! Как она выступает! Как прохаживается взад-вперёд! Как лежит, смотрит, отдыхает, дышит! Как глубоко она дышит! Свободные сокращения межрёберных мышц и отменная гибкость диафрагмы обеспечивают взаимодействие всех частей тела. Отсюда — алмазный блеск коричневых глаз. Теперь перейдём к более тонким вещам. Как она рассыпает намёки, как источает ласки! Я, разумеется, не жду, что вы сразу все заметите. Она ещё многому вас научит!

— Неужели вы вправду думаете, что она способна меня изменить?

— Вот именно — изменить. Абсолютно! Вы сбежали оттуда, где бездарно влачили свои дни. Не захотели медленно погибать. И бросились в большой мир на поиски последнего, единственного шанса изменить себя. Откуда я это знаю? Да ведь вы очень многое сказали о себе. Вы на редкость откровенны, поэтому перед вами невозможно устоять. У вас все задатки великого человека. Вам присуще благородство. Некоторые части нашего организма так долго спали, что кажется, совсем атрофировались. Можно ли их оживить? Вот тут-то и начинается перемена.

— Считаете, у меня есть шанс?

— В этом нет ничего невозможного, если будете следовать моим инструкциям.

Львица расхаживала перед самой дверью. Я слышал её низкое, мягкое урчание, почти мурлыканье.

Как и в прошлый раз, Дахфу взял меня за руку и повёл в камеру. Я шёл на подгибающихся ногах, чувствуя холодок внизу живота, мысленно твердя: «Господи, помоги мне! Помоги, Господи!» В темноте обозначилась львиная морда. Атти дала королю себя погладить. Но гораздо больше её интересовал я. Она стала кружить возле меня и наконец уткнулась мордой мне под мышку и замурлыкала, вибрируя всем телом, так что я почувствовал себя чем-то вроде кипящего чайника.

Дахфу прошептал:

— Вы ей нравитесь. О, как я рад! Я восхищён. Как я горд за вас обоих! Неужели вам все ещё страшно?

Я только и смог, что кивнуть.

— Когда-нибудь вы посмеётесь над своими страхами. А сейчас они вполне естественны.

— Я даже не могу свести руки вместе, чтобы заломить их.

— Что-то вроде паралича, да?

Львица пошла прочь и стала обходить камеру по периметру.

— Вам хорошо видно? — спросил король.

— Совсем ничего не видно.

— Давайте начнём с ходьбы.

— По ту сторону двери — с превеликим удовольствием.

— Опять отлыниваете, Хендерсон-Сунго! Так вы никогда не изменитесь. Вам нужно сформировать у себя новый навык.

— Ох, король, что я могу поделать? Все отверстия моего тела наглухо закрыты — спереди и сзади. Ещё минута — и я взорвусь. У меня пересохло во рту; я чувствую тяжесть и ломоту в затылке. Вот-вот потеряю сознание.