Массив, который защищал пещеру, незаметно отделился от нее, превратившись в параллельную горную гриву. Внизу, в долине, они увидели и речку с невиданным блеском. Итак, они не были, как считали перед этим, над пещерой! Лучия почти умоляющее посмотрела на Урсу:

— Пока мы будем копаться с аппаратом, ты не мог бы сбегать в долину?.. Так как это и для нас важно, и, думаю, для тех, кто в пещере. Нам надо подойти ближе друг к другу и сказать им, какой вид имеют горы… Ты можешь, Урсу?

— Это для меня игрушка, — ответил силач. — Через полчаса вернусь… и если хочешь доказательств, я принесу тебе ту кривую сосну, которая возле шахматного коня… Я же говорю — это для меня игрушки…

Однако это были не игрушки, так как впадина, в которую чуть не провалился Дан, на самом деле оказалась извилистой трещиной, которая отделяла место привала от остального массива. Чтобы пройти к шахматному коню (а к нему по прямой всего где-то сотня метров) и спуститься, надо было обойти трещину на несколько километров, и только эта дорога отберет минимум полчаса. Урсу решил сократить путь, но поскольку трещина оказалась весьма глубокой, а значит, спуститься нельзя было, и весьма широкая, чтобы просто перепрыгнуть, единственный выход — перекинуть мостик.

Не медля, Урсу взял длинную веревку, топорик, клубок веревки… и за несколько минут, использовав свою метательную силу и два деревца возле впадины, ему удалось создать веревочный мост через пропасть. После этого парень схватился руками за него и несколько секунд плыл над каменными джунглями.

Прежде чем Урсу пустился в дорогу, Дан подошел к Лучии и начал бормотать ей на ухо:

— Однажды я видел в цирке страшный случай… Упал воздушный акробат, так как в опаснейший момент одна девушка в ложе закричала, а он, бедняга, утратил равновесие…

Лучия приложила руку ко рту, чтобы заглушить вопль, предвиденный Даном: Урсу переходил пропасть, уцепившись за этот ненадежный подвижный мост.

Дальнейшие препятствия показались Урсу не достойными выеденного яйца. Валун, естественный ров или обрыв — они скорее разжигали его азарт и убивали монотонность головокружительного спуска. Урсу имел феноменальное ощущение равновесия. Он основывал свои движения не только на рефлекторных жестах и инстинктивных импульсах, не доверял он только случаю. Он имел способность молниеносно выбирать на полной скорости точки сопротивления, точки прохода и остановки. В самом деле, в этом он был большой мастер: определить в один миг пункты перехода, точки удара и сопротивления.

Выбрать именно нужную ветвь как простую точку перехода в прыжок: еще миг — и ветвь хрустнула бы; выбрать камень или выступ как точку встречи тела в падении: еще миг — и камень покатился бы, а выступ упал бы.

Еще ребенком он вызывал удивление своих приятелей умением падать с деревьев: на самом деле он не падал, а спускался с ветви на ветвь; или умением падать в отвесные и глубокие пропасти: на самом деле он не падал, а скользил, молниеносно используя невидимые неровности.

Однажды он поспорил с несколькими товарищами, что спустится на дно узкого обрыва за пять прыжков. Все не хотели, чтобы он это делал. Обрыв был метров тридцать. Прежде чем спустится, он уже знал каждое свое движение. Первый прыжок — прямо вниз метров на восемь; второй — в сторону, метра на два, потом прямо перпендикулярный спуск; третий прыжок — наискось, к глиняному выступу — он отвалится за долю секунды после того, как Урсу катапультируется с него; и, в конце концов, два последних прыжка с небольшой остановкой посредине на одном выступе. Падения его было такое отвесное и так точно рассчитано, что сверху оно казалось беспрерывным, а у парня возникло впечатление величественного полета. Урсу был убежден, что ему удалось бы пролететь даже по стенам пропасти под углом 90 градусов, если бы перед тем он мог хоть несколько минут изучить те стены и определить все необходимые точки.

Один-единственный раз с ним произошел несчастный случай за всю его историю акробата — когда ему было тринадцать лет. Он прыгнул с высокой стремянки прыжком сальто-мортале и сломал себе левую руку. А все потому, что за один миг прежде чем прыгать, он крикнул приятелю, имея намерение привести его в удивление. И, уже падая, понял, что забыл что-то: не мог вспомнить ступени, с которой прыгнул. Он полетел всего на какую-то долю секунды раньше, чем надо было. Земля встретила его, свернутого клубочком. Стараясь удержать равновесие, он напряг левую руку и вследствие этого жесткого контакта поломал себе руку.

Эти акробатические воспоминания промелькнули в голове Урсу, пока он бежал к вершине шахматного коня. В долине он остановился немного только для того, чтобы смочить голову холодной водой из ручейка и сделать несколько глотков. После этого вылез на холм возле берега, чтобы рассмотреть склон горы, что прикрывал пещеру. Склон был обрывистый, кое-где его отвесные стены нельзя было преодолеть без веревки. То там, то сям видны были черные полосы, словно несмело нарисованные углем ленты. Это трещины. А может, углубления? Может, они ведут внутрь массива? И доходят к пещере?..

Чтобы ответить на этот вопрос, надо было израсходовать целые дни на спуски и подъемы. Урсу постарался запомнить важнейшие характеристики массива, который прикрывал пещеру, потом бросил взгляд на странную скалу, которая даже отсюда, снизу, была очень похожа на шахматного коня. Голова и грива коня отдыхали на исполинской подставке — настоящей груди горы. Добраться туда можно за пять минут, если двигаться бегом, ясно дело. Там было несколько препятствий, но их можно преодолеть без больших усилий.

Только он начал взвешивать все «за» и «против» на пути к шахматному коню, когда какое-то движение возле подножия скалы вынудило его вздрогнуть. Напряженные глаза приобрели силу линз: он не ошибся. Ему не померещилось. Возле подножия скалы в самом деле виднеется фигура какого-то мужчины. Урсу поразило увиденное. Откуда взялась здесь фигура? Ведь кругом нигде ни камня, ни ямы, ни даже какой-то складки местности, где можно было бы притаиться. Он снова вгляделся в эту странную фигуру и за какой-то миг напряжения смог ее узнать.

Удивлению Урсу не было границ: этот мужчина, который появился, словно из-под земли, возле подножия скалы, был… Петрекеску, охотник!

Хотя каждый миг времени был весьма дорог, Урсу не мог отказаться от встречи с Петрекеску. Поэтому и тронулся к скале, окрещенной Лучией, не выпуская из поля зрения фигуры под ней.

На полдороге он понял, что и Петрекеску его увидел, так как тот приложил руку лодочкой к глазам и глянул в его сторону. В какой-то момент Петрекеску по-военному ловко повернулся «налево-кругом», ступил два шага, но сразу же внезапно остановился, что-то поднял с земли и снова повернулся лицом к Урсу. В руках у него было охотничье ружье. Далее он поднял руку до пояса, но сразу же бросил ее к середине оружия.

Урсу понял, что происходит. Петрекеску заряжал ружье. Но не мог понять, почему тот ходит с разряженным оружием, или, может, меняет патроны, или, может, выстрелил в какую-то дичь?… Но ведь не было слышно ни одного выстрела.

Холодный буравчик крутанулся в затылке Урсу. Петрекеску держал ружье при ноге, и его мушка на высоте его груди была направлена на него. Простой нажим на спуск, невольный… или даже сильное трясение, несознательное… Ни один охотник не имеет права так держать оружие даже на охоте; есть закон, по которому оружие надо держать все время мушкой вверх.

Когда Урсу подошел к скале метров на сто, Петрекеску опустил мушку и легонько покачал головой, словно давал понять пришельцу, что он узнал его и рад приветствовать. Даже больше: он тронулся навстречу Урсу, но не успел ступить и нескольких шагов, как почувствовал вопли птиц и начал осматривать небо. Урсу невольно сделал тоже — так случается с каждым, когда он видит, что кто-то смотрит на небо.

Петрекеску провел стаю поднятым ружьем так, что какой-то миг ружье смотрело точно в голову Урсу, и парень снова ощутил ледяное беспокойство, которое ввинчивалось ему в затылок. Ведь следует лишь кашлянуть и… Но, вспомнив, что Петрекеску страшно, успокоился.