На другое утро, за кофе, Лилли с недоумением и чувством брезгливости следил за той жадностью, с какой Джим поглощал пищу.

— Почему вы едите так много хлеба? — не смог удержать Лилли раздраженного вопроса.

— Я наверстываю потерянное во время этой проклятой войны, — спокойно ответил Джим.

— Но такое количество хлеба мало питательно и только загружает желудок.

— Я пришел к выводу, что желудок никогда не должен быть пуст. Давайте ему непрерывно занятие, чтобы он не раздражал вам нервы, — философским тоном заявил Джим.

— Нельзя же ходить с вечно набитым желудком, — брезгливо поморщившись, возразил Лилли.

— Можно и необходимо, мои милые. Когда у меня в желудке пусто, я теряю жизненную энергию. У меня пропадает охота жить. Я не выношу пустоты внутри себя.

Разговор перешел на обсуждение будущности мира.

— Я считаю, — говорил Джим, — что христианство — это величайшая вещь, созданная человечеством в прошлом, и останется таковой на веки веков.

— Надеюсь, однако, вы не рассчитываете, что и распинать людей будут до конца веков? — сказал Лилли.

— Почему же нет, если это окажется спасительным?

— С меня довольно того, что было.

— Разве вы не думаете, что любовь и самопожертвование — лучшее, что есть в жизни? — торжественно произнес Джим.

— Но ведь невозможно приносить себя в жертву отвлеченности, — заметила Тэнни.

— Напротив, вполне возможно. В этом весь смысл и вся красота поступка. Кто олицетворяет собою отвлеченный принцип — это совершенно неважно. Христос — это именно олицетворение любви.

— А мне ваша любовь и ваш Христос просто ненавистны, — резко сказал Лилли. — Для меня это нечто совершенно отвратительное.

— Лучшее, что произвел мир! — повторил Джим.

— Глубочайшая ошибка! Разве вы не замечаете, что на самом деле вы поклоняетесь Иуде? Иуда — вот наш подлинный герой. Должны же вы, наконец, откровенно признать это.

— Иуда — это глубочайшая фигура истории. Надо было пройти двум тысячелетиям, чтобы люди начали понимать его, — сказал Джим, набивая рот хлебом и вареньем.

— Предатель есть предатель. Что тут еще понимать?

— А я говорю, что величайшее, что произвел мир во все прошлые и на все будущие века, это Христос и Иуда, — твердил Джим.

— Как на чей вкус! — сердито оборвал Лилли.

Стояло прелестное утро начала марта. Уже расцвели фиалки и раскрылись первые полевые анемоны. Солнце пригревало по-настоящему. Хозяева и гость собирались на прогулку. Но Лилли начал уже страдать от присутствия Джима.

— Хорошо тут у вас, — благодушно сказал Джим. — Можно мне пробыть у вас до субботы?

Наступило неловкое молчание. Лилли чувствовал, как в нем что-то вскипает, чего он не в силах сдержать. Что делать? Вдруг, неожиданно для самого себя, он поднял глаза на Джима и, глядя на него в упор, внятно произнес:

— Я думаю, что вам лучше уехать завтра.

Тэнни замерла от смущения.

— А что у нас завтра? — как ни в чем не бывало спросил Джим.

— Четверг, — сказал Лилли.

— Четверг, — повторил Джим в раздумьи. — А что, если до пятницы?

— Советую ехать в четверг, — с прежней настойчивостью сказал Лилли.

— Послушай, Раудон… — попробовала остановить мужа изумленная Тэнни.

— А теперь не пойти ли нам погулять? — предложил Лилли, чтобы сгладить неловкость положения.

Весеннее солнце манило на волю. Предложение было принято. Но прогулка по лесу прошла в довольно напряженном настроении.

Между Джимом и Тэнни чувствовалось сближение, которое раздражало Лилли.

По возвращении нашли дома телеграмму на имя Джима. Он показал ее хозяевам. На бланке значилось: «Хочу встретить вас на обратном пути, проведем время вместе. Лоис».

Тэнни непременно пожелала узнать, кто такая Лоис. Лоис была, по словам Джима, прелестная девушка из довольно состоятельной семьи. Родители ее принадлежали к среднему классу. Сама она была актрисой и, по уверению Джима, готова была для него на все.

— Я протелеграфирую ей, что мы встретимся с ней завтра, — решил Джим. — Где бы назначить ей свидание?

Лилли принес карту, и все сообща наметили железнодорожную станцию и время, где должно произойти это загородное свидание Джима с Лоис. Оттуда счастливая парочка совершит пешую прогулку вдоль долины Темзы и сможет переночевать в Мэрлоу или где-нибудь там поблизости. Джим составил телеграмму, и Лилли еще раз повел его на телеграф. Они вернулись домой к чаю.

После ужина уселись вокруг огня для вечерней беседы. Лилли сел на низком стуле, прямо против очага. Джим и Тэнни — в креслах по обе стороны от него.

— Как сладко вам будет завтра идти с Лоис вдоль Темзы, — сентиментально протянула Тэнни.

— Черт возьми, — желчно отозвался Лилли. — Отчего это он не может погулять один, а нужно непременно, чтобы тут была женщина, которая держала бы его руку в своей!

— Не горячись, мой друг, — остановила его Тэнни. — Ты забываешь, что у тебя-то всегда есть при себе женщина, которая готова держать твою руку.

— Отлично. Только избавь меня, пожалуйста, от своего хвастовства, — еще более раздраженно ответил Лилли. Он ненавидел в эту минуту свою жену. Затем обернулся к Джиму: — А вам не совестно так вести себя в гостях у малознакомых людей? Не успели вы пробыть здесь и одного дня, и вам уже не терпится. Вы вызываете по телеграфу самку, которая должна встретить вас в минуту вашего отъезда, чтобы поддержать вашу руку, а тем временем, до отъезда, стараетесь подыграться к другой! Вы гоняетесь за любовью, как юноша, для мужчины ваших лет это просто постыдно!

— Не понимаю, чем вы так возмущаетесь? Я верю в любовь, — вот и все! — стараясь сдержать накипевший гнев, ответил Джим.

— Любовь! Любовь! Называйте, пожалуйста, вещи своими именами! Распутство — не любовь, — уже не сдерживая себя, кричал Лилли, дав волю все возрастающей антипатии к гостю.

Джим встал. Можно было подумать, что еще одно слово Лилли — и он бросится на него с кулаками.

Тэнни поспешила вмешаться и увела гостя спать.

На следующее утро все трое сошлись, не подавая и виду, что между ними что-то произошло. Но под дружественными речами ежеминутно готовым вспыхнуть тлел пепел вчерашней вражды. После утреннего завтрака супруги Лилли вызвались проводить Джима и даже не до ближайшей, а до более отдаленной железнодорожной станции.

Тэнни старалась идти рядом с Джимом и время от времени, интимно понизив голос, перекидывалась с ним дружественным словечком. Лилли, который шел немного поодаль, приметил это и ревниво подошел к ним. Они замолчали.

— Я помешал вам? Что было предметом вашего интересного разговора? — язвительно спросил он.

— Ничего особенного, — игриво ответила Тэнни. — Почему ты вмешиваешься в наш разговор?

— Потому что имею на это право, — грубо оборвал ее Лилли.

Это было сказано так, что Джим и Тэнни отскочили друг от друга, точно их разделили ножом. Теперь Джим пошел на некотором отдалении от супругов.

Молча добрели они до станции. Вскоре подошел и поезд. Джим попрощался с Лилли и его женой. Джим и Тэнни ждали, что Лилли так или иначе выразит желание примириться. Но он был все так же замкнут и мрачен.

— Прощайте, — сказал он Джиму. — Надеюсь, Лоис вас не обманет. Помните, что вам надо выходить на третьей остановке. Прощайте!

— Прощайте, — ответил Джим, высовываясь из окна вагона. — Приезжайте ко мне.

— С удовольствием, — крикнула Тэнни вслед тронувшемуся поезду.

Лилли не ответил.

С тех пор они с Джимом никогда не виделись. Лилли ни за что не соглашался встретиться с ним.

Этот маленький человечек был дьявольски злопамятен.

— Тебе незачем изображать из себя этакого маленького Христа, слишком сближаясь с чуждыми тебе людьми, желая всем непременно помочь — сказал вдруг Тэнни.

IX

У нижней черты

Тэнни уехала в Норвегию, чтобы навестить своих родных. Она не была на родине уже три года. Лилли не поехал с ней: ему не хотелось. Он перебрался в Лондон и поселился в комнате, выходившей на рынок Конвент Гарден. Лилли высовывался из окна своей комнаты и часами с увлечением наблюдал огромных ломовых лошадей, возивших целые горы овощей и каких-то ящиков.