Джозефина достала из сумочки носовой платок, и по звуку, который она произвела, Аарон понял, что она плачет. Она старалась овладеть собой и подсела к нему поближе. Он казался холодным и безучастным.

— Дайте мне вашу руку, — сказала она сдавленным голосом.

Он взял ее холодные пальцы в свою огромную руку. Она заплакала еще сильнее, горько всхлипывая.

— О чем вы плачете? — спросил он, наконец.

— Сама не знаю. Не обращайте на меня внимания, — ответила Джозефина сквозь слезы.

— Плачьте, если вам хочется, и не стесняйтесь меня, — сказал он участливо.

— Вы странный человек, вы так не похожи на наших мужчин, — сказала она.

Но он не ответил, следя за собственным ходом мыслей.

— Скажите, вы собирались выйти замуж за Джима Брикнелля? — спросил он после некоторого молчания.

— Конечно, собиралась.

— Мне трудно представить себе вас его женой.

— Почему?

Он ответил не сразу.

— Такая женщина, как вы, не должна выходить замуж, — произнес, наконец, Аарон.

— Почему же? Я хотела бы иметь мужа.

Он не отвечал.

— Так почему же мне не следует выходить замуж? — настаивала она.

— Не знаю, — неохотно отозвался он и опять умолк.

— У вас в жизни были уже опыты любви? — спросил он через некоторое время.

— Почему вы так думаете?

Он опять ничего не ответил. Она тоже грустно задумалась, сидя рядом с ним и по-прежнему не отнимая у него своей руки.

— Вы, вероятно, сочтете теперь себя вправе без спроса поцеловать меня? — с вызовом в голосе вдруг сказала она.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Нет, — сказал он, и это короткое слово прозвучало ласковым упреком.

— Почему же нет? — не отставала она.

— Потому что это не приходило мне в голову.

— Почему же не приходило в голову? — ее рот становился все более вызывающим.

Он засмеялся и не счел нужным продолжать этот разговор. Джозефина уже не плакала. В темноте можно было различить жесткое и мрачное выражение ее лица. Она высвободила свою руку из его крепких пальцев и встала.

— Пора идти, — холодно произнесла она.

Они пошли рядом к выходу из сквера. Дом, где жила Джозефина, находился в нескольких шагах.

— Я не имел намерения огорчить вас, уверяю вас, — горячо сказал Аарон.

Они подошли к двери. Джозефина достала ключ из своей сумочки и обернулась к нему.

— Спокойной ночи, — уже ласково сказала она, протягивая ему руку.

— Давайте еще как-нибудь пообедаем и поужинаем вместе. Хотите? Назначьте время, — предложил Аарон.

— Хорошо. Но я не могу сейчас условиться о дне. Как раз это время я очень занята. Я дам вам знать.

Полисмен подозрительно направил свой фонарь на стоящую возле двери парочку.

— Хорошо. Прощайте, — поспешил отойти от нее Аарон.

Джозефина открыла тяжелую дверь и быстро захлопнула ее за собой.

VIII

Кувалда на ветру

Лилли, муж и жена, были владельцами скромного деревенского домика в Гемпшире. Они были бедны. С Робертом и Джулией они были знакомы уже давно, а с Джимом и Джозефиной познакомились лишь недавно.

Однажды ранней весной Лилли получил в деревне телеграмму: «Приеду к вам сегодня в 4.30 — Брикнелль». Это удивило его, но он поспешил с помощью жены приготовить для гостя одну из своих трех комнат. К четырем часам Лилли пошел встречать его на станцию железной дороги. Он опоздал на несколько минут, так что, подходя, увидел элегантно одетого Джима, стоящего в некоторой растерянности с багажом в руке у наружного выхода из станционного здания. Джим был еще недавно офицером регулярных войск и по привычке тщательно следил за своим костюмом. Но по духу и взглядам он был не военным, а скорее социалистом и ярым революционером, впрочем, совсем не опасным для существующего строя.

— Вот и отлично! Здравствуйте, — приветствовал он подходившего Лилли. — Я уже думал, что вы не захотели меня встречать.

— Что за странные мысли, — поморщился Лилли. — Давайте-ка мне ваш багаж и пойдем.

У Джима был чемодан и рюкзак.

— Сегодня утром меня осенило вдохновение, — продолжал Джим, идя рядом с Лилли по полевой дороге. — Я вдруг понял, что вы — единственный человек в Англии, с которым мне надо серьезно потолковать.

— О чем? — недоуменно спросил Лилли.

— Увидите. Об этом потом.

Подходя по саду к дому, они увидели в дверях Тэнни, которая вышла их встречать.

— Рада вас видеть, — приветствовала она гостя. — Как вы себя чувствуете?

— Неважно, — изобразив на лице гримасу, которая должна была означать любезную улыбку, ответил Джим. — Благодарю вас за готовность приютить меня.

— О, мы очень рады вашему приезду.

Джим бесцеременно разложил свой багаж на диване.

— Я привез много продовольствия.

— Очень мило с вашей стороны. Здесь трудно достать припасы. Купить что-нибудь можно только в воскресенье на базаре, — сказала Тэнни.

Джим выловил из чемодана фунт сосисок и банку рыбных консервов.

— Сосиски как нельзя более кстати, — обрадовалась Тэнни. — Мы приготовим их вечером к ужину. А рыбные консервы съедим сейчас за чаем. Хотите умыться?

Тэнни приготовила чай. Хозяева и гость сели за стол.

— Как мило с вашей стороны так неожиданно навестить нас, — стала занимать гостя хозяйка.

— Правда? Я тоже так думал, собираясь к вам, — ответил Джим с набитым ртом. Он ел быстро и жадно.

— Что вы делали в последнее время?

— Провел несколько дней у своей жены.

— Да что вы? Вот бы не подумала.

У Джима была законная жена, француженка, с которой он развелся, и двое детей от нее. Иногда он, чисто по-приятельски, навещал ее.

После чая Джиму понадобилось отправить телеграмму. Он не мог провести без этого ни дня. Лилли проводил его в деревню, в местную телеграфную контору. По дороге говорил о социальных реформах. Это было коньком Джима. Его служебные занятия в Лондоне были совершенно фиктивны. Он проводил дни, болтаясь по городу и посещая всякие собрания.

После ужина все трое сидели, беседуя, вокруг кухонного очага.

— Что вы думаете о предстоящих мировых событиях? — спросил Лилли Джима, собираясь начать длинный разговор.

— Что я думаю? Я жду великих потрясений.

— Откуда?

— Посмотрите на Ирландию, понаблюдайте Японию, — ведь это два полюса, через которые проходит теперь ось мира, — глубокомысленно изрек Джим.

— Я скорее назвал бы Россию и Америку, — возразил Лилли.

— Россия и Америка? — презрительно поморщился Джим. — Это совершенно ошибочно. Политика той и другой находится в зависимости от событий в Ирландии и Японии. Я знаю. Мне было откровение.

— Не понимаю, как это может быть.

— Я тоже не понимаю. Но говорю вам, что мне было откровение.

— Что за откровение? — начал раздражаться Лилли.

— Не могу описать его, но суть дела я вам сказал.

— Что же вы думаете о японцах?

— Я полагаю, что спасение мира придет от них, — торжественно изрек Джим.

— Покорно благодарю за такое спасение, — проворчал Лилли. — Я готов видеть в японцах все, что вам угодно, только не благодетельных ангелов.

— А на меня японцы производят чарующее впечатление, — сказал Джим. — В их движениях столько быстроты и силы…

— А презанятно было бы иметь японца любовника, — рискованно пошутила Тэнни.

— Согласен с вами, — повернулся к ней Джим и посмотрел на нее прищуренными глазами.

— Вероятно, вы так же, как и я, ненавидите среднего нормального англичанина? — спросила его Тэнни.

— Ненавижу, глубоко ненавижу! — с жаром подтвердил Джим.

— У них и добродетели какие-то животные, — продолжала она. — Я убеждена, что на самом деле нет на земле более порочных людей, чем средний уравновешенный англичанин.

Разговор оборвался. Джим осушил все пивные бутылки, а хозяева собирались идти спать. Гость был чуть-чуть навеселе. Он попросил, чтобы ему дали с собой в комнату хлеба и сыра. Но сыра в доме не оказалось.