И начались наши совместные ночные занятия.
Мы сбегали в свои комнаты, притащили учебники и тетради и разложили их на столе в гостиной. Я решил сконцентрироваться на японской истории и углубился в группу вопросов по Ямакаве, листая учебник и делая выписки.
На стороне же Комачи лежал учебник английского для средней школы. Как будто он мог помочь с её отвратительным владением языком.
Мы прилежно трудились, не говоря ни слова. Я отвечал на вопросы и записывал обширные примечания в тех местах, где ошибался. Снова и снова. И когда наконец закончил список вопросов к экзамену, обнаружил, что Комачи смотрит на меня отсутствующим взглядом.
— …Чего?
— А? А, я просто подумала, что ты такой пуританин, братик.
— Смотришь на меня свысока? На трёпку нарываешься? Все волосы повыдергаю!
Но Комачи лишь рассмеялась.
— Ты только так говоришь, братик, но ни за что меня не ударишь.
— Чего? Тебе только кажется. Просто, ударь я тебя, мне от родителей достанется. Вот и всё. Не мни о себе лишнего.
— Хе-хе-хе. Покраснел, покраснел, — пропела она, демонстрируя «знак мира».
— З-заткнись…
Хорошо, что я не преминул щёлкнуть её по лбу. Точнее, я запустил ей в голову резинкой, включая процесс саморазрушения. Честно говоря, силу я не сдерживал.
— Ой!
Потирая след от резинки, Комачи посмотрела на меня со слезами на глазах.
— Хмф… А я-то хвалила тебя, что ты такой хороший ученик…
— Потому что чушь всякую несёшь. Берись уже за учёбу, чёрт тебя побери.
— Вот потому-то ты и пуританин. О боже, какие же разные бывают братья и сёстры. У меня есть друг, который ходит в ту же подготовительную школу, что и я. Так у него старшая сестра вконец распустилась, совсем ночевать домой не приходит.
— Угу…
Кажется, Комачи окончательно потеряла всякое желание учиться, уже успев захлопнуть свой учебник. И теперь мы по уши увязли в пустом трёпе.
Мудро игнорируя её болтовню, я продолжал повторять историю. Шесть-четыре-пять, реформы Тайка — Шестьсот сорок пятый год.
— Но знаешь, его сестра ходит в школу Соубу и раньше была примерной ученицей. Интересно, что могло с ней случиться.
— Вот как.
Слова Комачи в одно ухо влетали, из другого вылетали. Шесть-девять-четыре, Фудживара стала столицей в шестьсот девяносто четвёртом. Или семьсот девяносто четвёртом? Нет, это Хейан.
Меня уже клонило в сон. Люди с сильной волей могут противостоять препаратам. Иначе говоря, сколько бы кофеина я в себя ни влил, желание спать возьмёт верх.
— Но знаешь, это его семья, так что я действительно ничего не могу сказать. Мы в последнее время сблизились, и он откровенен со мной, но тут я не в силах что-то сделать. Да, его зовут Тайши Кавасаки, и он начал ходить в мою подготовительную школу в апреле.
— Комачи…
Ручка выпала из моих рук и с клацаньем покатилась по столу. Всю усталость как рукой сняло.
— Что у тебя за отношения с этим Тайши? Что значит «сблизились»?
— Ой, ты так страшно смотришь, братик…
Кажется, я серьёзно на неё посмотрел. Комачи даже немного испугалась. Но это же моя глупая сестрёнка. Если она не будет следить за собой, с ней бог знает что может случиться. Естественно, я, как член семьи, беспокоюсь. И если она спутается с каким-то парнем, ничего хорошего ей это не сулит.
Брат не может терпеть подобного.
— Хм. Если что-то тебя беспокоит, расскажи мне. Я уже говорил, но то, чем я занимаюсь в клубе помощников — и чем до сих пор не занимался, кстати — может быть, поможет тебе. Наверно.
Комачи надула щёки и улыбнулась.
— Братик, ты в самом деле такой пуританин!
Настало утро. Расчирикались воробьи. Так это была так называемая «перемотка на завтра», которую так любят писатели.
Я открыл глаза и удивлённо поморгал. Незнакомый потолок. А, выходит, я в гостиной. Похоже, учился-учился и заснул. Последнее, что помню — допрос Комачи насчёт её отношений с мальчиком.
— Эй, Комачи. Утро уже.
И тут я сообразил, что сестры нигде не видно. Пару секунд осматривался в её поисках, потом посмотрел в окно. Солнце стояло уже высоко. Секунды за три я это осознал. У меня засосало под ложечкой, я покрылся холодным потом и посмотрел на часы. Они показывали девять утра. Я отвёл взгляд, потом посмотрел снова. По-прежнему девять утра. На всё про всё ушло пять секунд.
В следующие десять секунд на меня обрушилось понимание ситуации.
— Опоздал. Точно опоздал…
Я расстроенно понурился.
На столе стоял завтрак — тосты, ветчина и яйца. И лежала записка, оставленная Комачи.
Дорогой братик, я ушла, потому что не хочу опоздать. Не беспокойся!
С.П. Не забудь позавтракать!!!
— Дубина… ты что, секретная полиция? П.С. писать надо, как в Playstation.
Так или иначе, нет смысла злиться на то, что уже случилось. Я жевал завтрак и собирался в школу, бормоча себе под нос. Родители, похоже, тоже уже ушли. И папа, и мама работали, так что утро в доме Хикигая начиналось рано. Мама готовила завтрак, а за обед обычно отвечала Комачи.
И несмотря ни на что, ни одна сволочь не удосужилась меня разбудить. Я задумался, любят ли они меня вообще, и предпочёл счесть, что они просто по доброте душевной решили дать мне поспать.
Переоделся, покинул дом и проверил, хорошо ли захлопнулась дверь.
Лениво крутя педали по набережной, я глянул вверх и увидел гигантские колонны облаков, быстро ползущие по небу. Дорога сегодня была поразительно спокойна. Обычно тут разворачиваются настоящие гонки между ребятами из разных школ. Обогнать всех с криком «Давай! Магнум!» — просто замечательно. А то и вспылить и заорать что-то вроде «Я не уступлю! Сверхзвук!».19
Сегодня же тут соперничали дамы в возрасте, изо всех сил старающиеся сбросить вес, и старики, выгуливающие собак. На самом деле, ехать на велосипеде под голубым небом — это здорово. Расскажи кому про такое и предложи прогулять школу вместе с тобой — сработает в половине случаев.
И всё же, почему чем ближе я к школе, тем сильнее меня одолевает меланхолия?..
Но я не стал прокрадываться тайком. Просто вошёл как обычно. В это время учителя все в классах, они тебя ни за что не заметят. Нет смысла бояться. Я это прекрасно изучил за семьдесят два прошлых своих опоздания. Восьмой десяток идёт, так скоро будет побит школьный рекорд. На третьем году я нацеливался достичь двух сотен побед.
Войти в школу — это несложно. Проблема войти в класс. Я оставил велосипед на стоянке и рысцой двинулся к входу. И едва я зашёл на территорию школы, на меня словно обрушилось двойное тяготение. Планета Вегета, знаете ли.20 Я затащил себя по лестнице и поволок по пустому коридору, пока не оказался наконец перед дверью своего класса на втором этаже.
Глубоко вздохнул. Взялся за ручку двери. И в этот момент у меня ёкнула селезёнка.
Дверь распахнулась.
Все уставились на меня, но никто ничего не сказал. В классе повисла тишина. В которой растворились и шепотки, и голос учителя.
Я не опаздывать ненавижу. Что я действительно ненавижу, так это вот эту атмосферу.
Вот опоздай, к примеру, Хаяма, его бы наверняка встретили как нибудь вроде «Привет, Хаяма! Давай в следующий раз ещё позже!» или «Хаяма, ну ты и тормоз!».
В моём же случае все молчат. А скрестившиеся на мне взгляды задают лишь один вопрос, «Что это за тип?». Я молчу и, тяжело ступая, захожу в класс. Сажусь на своё место, и на меня вдруг наваливается усталость.
Я невольно вздохнул. И для учительницы это стало последней каплей.
— Хикигая. Подойдёшь ко мне после урока.
Хирацука пристукнула кулаками по своему учительскому столу.
— Хорошо…