— А ты... — помедлив, произнес Гид. — Ты с ними согласна?

— Нет. Я думаю — память помогает нам. Забывать, чтобы каждый день, каждый час не тосковать по тому, что когда-то было. Заметил, как быстро у меня перестали трястись руки? Я уже и не помню почти — каково это, вдыхать чистый воздух оранжереи...

Гид помолчал, потому что вдруг понял — он сам с огромным трудом может вспомнить свою жизнь. До встречи с Фертом... Да и кто знает, что осталось бы в его разуме, если бы не шок от полученного заражения и все те изменения, которые с ним произошли. Обычная жизнь — как в Призраке или Эдене, — и он вряд ли бы отличил один год от другого.

— А детство? Я помню свою мать...

— Видимо, это тебе помогает.

— А ты — помнишь?

— Нет. Я думаю, в моем детстве было что-то неприятное. Настолько плохое, что память решила за меня. Не страшно, в общем... Просто иногда интересно, что там было. Но мне хватает того, что я помню себя последние лет пять... Это были хорошие годы.

Теория Клары объясняла многое, и потому казалась неправильной. Но, решил Гид, она ей тоже помогает, а это уже неплохо. Но не задать еще один вопрос он не сумел.

— И никто не рассказывал тебе о твоем прошлом?

Клара рассмеялась.

— Они и своего-то не помнят толком. Все силы уходят, чтобы не забывать важное, а другие люди — они не являются важным. Гид... — она задумалась и почесала затылок, нервно дернула черную прядь. — Если я права, то пройдут годы, я забуду Призрак, а ты забудешь свой дом и Ферта... Ох, Гид! Ты повторяешь это... это, про тех, кто спит под землей... чтобы не забыть?

— Я не знаю. Возможно.

— И почему ты улыбаешься?

— Ты похожа на того мутанта, когда говоришь... когда просто говоришь.

Клара и сама понимала, что изменилась. Говорить она стала так точно больше и теперь уже задумывалась, а не значит ли это, что и все ее слова — тоже попытка не забыть произошедшее. Она почти копировала полудетские интонации Мутанта.

— Наверное, я просто хочу радоваться, — соврала Клара, не отнимая руку от затылка. — Как радовался он... И, кажется, у меня вши! Давай спустимся вниз, я хочу найти там новый нож или ножницы, чтобы обкромсать эти патлы!

Гид не смог придумать ничего, чтобы отказаться.

— Дом, — вырвалось у него, когда льющийся из открытого люка свет и привыкшие глаза позволили что-то разглядеть. — Это дом!

Клара не ответила. Слишком много он вкладывал в это слово. Там, в Призраке, у Клары тоже был дом, она хотела напомнить, но... Ее комнатка над госпиталем казалась жалким шалашом по сравнению с этим местом.

Здесь на стенах висели тканые картины. Ноги коснулись не земляного пола, а ковра и досок. Мебель, правда, почти вся была разломана, но — оттащена к углам, словно кто-то старался отвлечь от нее взгляд. А кровать кто-то застелил узорчатым пледом. Здесь совершенно точно жили.

Когда первое впечатление отпустило, Гид заметил — не узоры на пледе, а швы. Кривые швы, большие стежки — и их множество! Да и мебель...

— Что здесь произошло? — прошептал Гид. Ведь убрались здесь, судя по всему, не слишком давно.

Клара сделала несколько шагов к стене — хотела разглядеть картину.

— Стой! — напряженно бросил Гид.

— Что...

— И молчи!

Собственное дыхание казалось слишком тяжелым и громким, а потому Гид зажал нос и рот ладонью и застыл — и стоял так, сколько хватило воздуха. Клара непонимающе смотрела на него.

Гид вздохнул.

— Кажется, ошибся. Здесь никого нет. Не слышно ни звука.

Клара усмехнулась и хотела отвернуться обратно к стене, когда Гид шагнул к кровати и быстро, насколько мог быстро, но все-таки неуклюже опустился на колено. Наклонился и, плотно сжав губы, протянул руку под кровать.

Что-то ойкнуло, вскрикнуло, кровать подпрыгнула и перевернулась прямо на Гида — тот успел ее остановить и поднялся.

Клара охнула. Сначала Гид взглянул на нее, а уж потом на свою находку. И вот лицо Клары... От тревоги к удивлению, от удивления... к жалости. Еще один безобидный мутант, какой-нибудь калека, ходячая мерзость, недостойная называться человеком, червь в людском обличье — ни что иное не заставило бы Клару смотреть вот так.

Гид перевел взгляд.

За кроватью сидел ребенок. Глаза — они словно бы занимали все, невозможно было заметить ничего другого, ничего другого и не жило на этом лице. Огромные, широко распахнутые... Он весь дрожал. Гид не знал, не представлял, что делать.

Клара тихонько подошла, и из-за той же кровати, как из-за перегородки, из-за барьера протянула ребенку ладонь. Он подался вперед, привстал на полусогнутых ногах, и, неотрывно глядя на женщину, поднял руку. Их пальцы соприкоснулись, губы Клары болезненно скривились, а Гид смотрел на это бессловесное общение и чувствовал себя, по меньшей мере, ущербным.

— Он как животное, — неожиданно грубым голосом сказала Клара, резко хватая хрупкое запястье.

Как удар молотком.

— Звереныш.

Рывком она заставила его выпрямиться. Найденыш оказался не ребенком, а, скорее, подростком — худым, нескладным и длинным.

— Забитая несчастная тварь, — слишком тяжелым и глухим, слишком глубоким голосом сказала Клара. Не таким тоном ругают или унижают. Она просто отмечала факт.

Как мог Гид отреагировать?

— Ты понимаешь, что мы говорим? — просто спросил он. — И можешь говорить сам?

— Могу, — хрипло, с трудом ответил он.

Это напомнило Гиду, как он сам иногда говорил — после многих и многих дней, проведенных в пустыне без единого собеседника.

— И понимаю. Я уже и не думал...

Он быстро, проворно поставил кровать на место и ловко застелил матрас покрывалом. А потом уселся, подтянув колени к подбородку, подождал, пока сядут Клара и Гид, и принялся объяснять.

Он много о чем «не думал», как выяснилось позже. И еще больше — не помнил. Например, он был уверен, что они — Клара и Гид — «нормальные». Потому что нормальные ходят на двух ногах, прямо, говорят раздельно, пользуются оружием, да и вообще — они похожи на него. Почему именно так, а не наоборот, он не понимал и не помнил. Не помнил он так же, отчего он здесь.

— И сколько? Сколько времени ты здесь?

— Не знаю, — беззаботно ответил подросток. — Я вырос за это время... Сильно вырос. Но тут есть еда и вода.

Гид молча встал и пошел к лестнице и люку.