- Ты такая любимая, - прошептал я. - Сидела бы в Англии у своего камина.

- Мы выберемся! - сказала Ольга решительно. - Обязательно выберемся.

- Ага! - вмешался голос Альфы. - В трубу вылетим.

Он хотел сказать что-то еще, но тут дверь ванной распахнулась, и в нее ворвались зомберы.

Через минуту меня уже тащили за ноги в гостиную. Там перевернули пинками на спину, и я увидел мирно сидящих в креслах Худосокова и...

Али-Бабу.

- Здравствуйте вам! - деланно улыбнулся Худосоков.

- Привет! - буркнул я. - Какими судьбами?

- А я вашего Баламута вокруг пальца обвел! - ответил Худосоков с нескрываемым презрением. - Попросил водки перед уколом, а зомбиранты в спиртовой среде не усваиваются! Вообще, как я посмотрю, люди вы простые, хоть и грамотные. Ну какого, извините за выражение, хрена вы со мной боретесь? Я ведь того же, что и вы, добиваюсь! Вы газеты почитайте! Вот мой пресс-секретарь прочитал недавно в "Литературной газете", что Россия неминуемо развалится - мол, те русские, которые окают, не совсем тепло относятся к тем, которые акают (на этом месте своей речи Худосоков принял две таблетки). А кто готовит этот развал и в конце концов все развалит? Те, против которых мы боремся! Те, для которых выгода и личная безопасность выше патриотизма, выше идеи сохранения единой русской нации! Мы просто говорим то, о чем вы думаете!

- Да, мы об этом думаем, - согласился я. - Ты знаешь, я сам какой-то частичкой сердца если не национал-шовинист, то параноидальный империалист, иногда мечтающий о возвращении Аляски. Но мозгами я чувствую, что ни одна идея не стоит и капли крови. Просто я - материалист, а вы с Али-Бабой - идеалисты. А один, ныне почти совсем забытый, вождь мирового пролетариата учил, что идеализм - это не какая-нибудь чушь собачья, а нездоровое распухание маленькой черточки реальной жизни. Вот и вы берете что-то действительно существующее и делаете из этого идефикс, манию, требующую кровавых жертв. Короче - вы сумасшедшие, если только не предприимчивые коммерсанты, паразитирующие на неудачниках и недоучках. Или продажные политики.

- А можно мне узнать, о чем вы так бурно полемизируете? - улучив паузу в моем экспромте, спросил Али-Баба по-английски.

- Я сказал, что вы с ним со своими идеями об исламской России и чистоте русской нации либо придурки, либо деловые люди.

- Ну зачем же так! - улыбнулся Али-Баба. - Просто все мы - зомби, всем нам с рождения вкладывают в головы какие-то идеи - коммунистические, фундаменталистские, сионистские, фашистские, рабами которых мы становимся. И я, ваш покорный слуга - раб своей идеи, а ваш приятель Худосоков - своей...

- И, похоже, вы - рабы-приятели... И жизнь друг без друга не представляете.

- И еще - без евреев! - залился рассыпчатым смехом раскрасневшийся Али-Баба.

Отсмеявшись, начал вытирать выступившие слезы цветастым платочком, обшитым по краям немудреными восточными кружевами. Когда он вновь взглянул на меня, я увидел в его влажных и красноватых еще глазах свою смерть.

Насладившись моей понятливостью, Али-Баба приказал привести Аль-Фатеха.

Аль-Фатех вошел в гостиную, потирая затекшие, синие от веревок запястья. Увидев его, Али-Баба встал, подошел к нему, радостно улыбаясь, и они начали приветствовать друг друга троекратными прикосновениями щек и объятиями с похлопыванием по спинам. После этих обычных восточных приветствий они расселись надо мной в креслах и минуты две очень серьезно говорили по-арабски. Худосоков все это время внимательно рассматривал свои ухоженные ногти.

- Ты должен это сделать, мой мальчик! - мягко сказал Али-Баба, перейдя на английский.

- Я сделаю это... - ответил Аль-Фатех, удостоив меня взглядом никуда не торопящейся кобры. - Но у меня, прости, дядя, есть кое-какие существенные условия.

- Я выполню их все, клянусь аллахом! - воскликнул Али-Баба. - Что ты хочешь, услада моей души?

- Во-первых, я хочу, чтобы завтра к вечеру мой самолет ждал меня в одном из аэропортов Москвы.

- Он в Шереметьеве третий день. И твои верные пилоты ждут твоих приказов.

- Прекрасно. Во-вторых, я хочу, чтобы вы помиловали этого юродивого Нельсона...

- Зачем он тебе? - удивился Али-Баба.

- Я хочу сделать из него евнуха для своего будущего гарема. Как только я его увидел, я сразу понял, что лучшего евнуха не сыскать на всем Востоке.

- И вправду... Как же мне самому не пришла в голову эта великолепная идея? - протянул Али-Баба, припоминая благообразного ангела. И, расстроенно покачав головой, согласился:

- Забирай его, мой мальчик...

- И в-третьих, - продолжал Аль-Фатех, - я хочу, чтобы вы и ваши слуги после казни немедленно и навсегда оставили меня.

- Ты обижаешь своего любящего дядю. Я носил тебя на руках еще розовеньким младенцем и многое для тебя сделал. Но я согласен и на это.

Что еще?

- Это все. Казнь состоится завтра утром, - сказал Аль-Фатех и уставился на меня глазами кобры, состарившейся на должности воспитателя кроличьего детского сада.

- Что уставился, гаденыш? - взорвался я. - Зря я тебя в шахту вниз головой не спустил!

- Господин Чернов! - ласково улыбнулся Аль-Фатех в ответ. - Я понимаю, что вы раздосадованы предстоящими переменами в способе существования. И поэтому прощаю вас. И более того, в награду за вашу дружбу я предлагаю вам выбрать место своей казни.

- Спасибо, благодетель, счас прослезюсь, - ответил я, чувствуя, что теряю надежду, в том числе и на чудо.

- Поймите, я должен убить вас, чтобы спасти хотя бы себя... - продолжил Аль-Фатех, разведя руками. - Согласитесь, что это резонно. Но я успел полюбить вас и потому не хочу, чтобы вы гнили здесь, в этой квартире, пока трупный запах не вынудит уборщицу вызвать дежурных слесарей для взлома этих многострадальных дверей. Вы лирик в душе, знаю... И не может быть, чтобы вы где-нибудь в живописных окрестностях Москвы не восклицали хоть раз в эстетическом порыве:

"Вот здесь я хотел бы окончить свои дни!"

- В Болшеве, на левом берегу Клязьмы! - вскричал я, поддавшись безотчетному порыву.

***

Этот хрен моржовый угадал. Было у меня такое место... В свое время я, тогдашняя моя жена Вера и ненаглядная дочь Полина частенько проводили уик-энды и просто свободные вечера на окраине Болшева, на правом, поросшем усталыми липами берегу Клязьмы. Тихая, темная речка, желтые непритязательные кувшинки и юдоль земная напротив - луга с травами по пояс, счастливые семейки берез... И лишь только Альфа предложил мне выбрать место захоронения, я сразу вспомнил эти места. Я буду лежать в этих травах, а дочь моя будет приходить под липы и пить кока-колу из красивой баночки и целоваться с первым своим мальчиком... А потом они прикатят в коляске мою внучку.

- А можно там все проделать скрытно? - прервал мои размышления Аль-Фатех.

- Да, по утрам там никого не бывает, - ответил я, все еще взволнованный возможностью такой незабываемой встречи со своим потомством. - И подъехать можно. Я покажу на карте.

- Вот и договорились! Я так и думал. Надеюсь, друзья ваши будут не против.

Чернова с товарищами привезли на Клязьму в микроавтобусе. Худосоков посоветовал Али-Бабе взять с собой своего человека, старшего лейтенанта из московского ГУВД. Старший лейтенант за всю дорогу не произнес ни слова (он явно не любил "азиков"), ничего он не сказал и остановившим машину муниципалам, лишь ткнул в их сторону своим удостоверением.

На подъезде к Болшеву он показал водителю, как проехать на безлюдный берег реки, и ушел, не прощаясь.

Удостоверившись, что место тихое, Аль-Фатех, приказал одному из охранников Али-Бабы выкопать яму размером с обычный конторский шкафчик. Когда яма была готова, пленников вытащили из машины и бок о бок положили на траву. Никто из них не дергался и не кричал - все смотрели в белесое утреннее небо и жалели, что сейчас не день и оно не голубое. И никогда не станет для них голубым...